Поймём ли мы когда-нибудь друг друга? - Вера Георгиевна Синельникова

— Я так рассчитывал, — признался мне Сашка, — что Лёва меня выгонит, и я буду ходить в маршруты с тобой.

Но Лёва расставаться с Сашкой не собирается. Может, считает, что Сашка всё-таки лучше Лёни, который сопровождает в маршрутах меня.

Лёня — бывший московский вор, выпускник «Колымской академии». Когда он устраивался на работу, руки его тряслись так, что он не мог расписаться на документах. Принятый в поле сухой закон Лёня воспринял как личную трагедию. В первые дни с ним невозможно было разговаривать. Он бросался на всех как зверь. Сейчас понемножку отходит, но иногда словно срывается с цепи. А как он скорбел, когда Лёве с вертолётом пришла посылка, в которой оказались две пустых бутылки из-под коньяка. В записке от жены были слова: «Передаю гостинцы с надёжным человеком». Все смеялись, а Лёня грозился разыскать «надёжного человека» и переломать ему кости. Теперь каждое утро Лёня начинает с фразы: «таких подлецов надо расстреливать на месте без суда и следствия.»

К перепадам в настроении Лёни я привыкла. То у него душа нараспашку, то замкнётся в себе — слова из него не выудишь, то бурчит целыми днями, как баба Яга. Когда он в хорошем настроении, я окружена заботой и вниманием — на привале «накрыт стол», заварен душистый чай из листьев чёрной смородины, каких-то травок и кореньев.

— Попьём чайку, поищемся, — приговаривает он.

После трапезы он ещё больше смягчается и начинает рассказывать разные истории из своей многострадальной жизни. О «щипачах» — низшей воровской касте; о ворах-рыцарях защитниках интересов трудового народа, благородных, восстанавливающих социальную справедливость в обществе путём изъятия награбленных денег, всегда выручающих друг друга; о жене — «хорошая баба была, ей-ей, жаль, не дождалась, за дружка выскочила»; о своей семье — «мать рожала, как кошка, и всё от разных отцов, меня ненавидела — наверно, был лишний, тринадцатый, в последний раз был в отпуску, выпить со мной не захотела…» Слушаю я Лёню и проникаюсь сочувствием к его горемычной жизни. Одно меня в нём смущает: как увидит какую-нибудь живность — сразу за карабин. Слава богу, всё время промахивается — руки ещё подводят.

Однажды после обеденного чаепития сидели мы в лощине. Я просматривала записи, Лёня ворожил над потухающим костром. Мне показалось вдруг, что кто-то смотрит на меня. Я подняла от журнала глаза, и встретилась взглядом… с огромным бурым медведем. Неподвижно, вполоборота, повернув в нашу сторону свою умную морду, он стоял в пяти-шести метрах от нас на другой стороне лощины. Взгляд у него был изучающий и немного удивлённый — что, мол, за странные существа появились в моих владениях? С минуту мы смотрели друг другу в глаза. Медведь не менял позу и казалось, не собирался уходить.

И тут его увидел Лёня, Какая гамма чувств запечатлелась на его лице! Можно только пожалеть, что рядом не было мсьё Анатоля с его искусной камерой. Однако всего несколько мгновений понадобилось Лёне, чтобы прийти в себя и схватиться за карабин. Заметив, что мы всполошились, медведь повернулся и побежал. Не суетливо, не в панике, а так, подальше от греха, чтобы с нами не связываться. Только что этот громила казался таким неповоротливым и вдруг его как будто подменили. Как он красиво бежал! Земля гудела от его мощных прыжков галопом. Пока мой Лёня возился с карабином, мишка уже был далеко. Леня всё-таки выстрелил. Осечка. Лёня сплюнул, завуалировано выматерился и бросил в сердцах карабин. А я от души порадовалась за мишку.

Костёр Лёня разжигает великолепно — одной спичкой в любую погоду. Он точно рассчитывает направление ветра, выбирает самое удобное место. За теми, кто пытается ему подражать, наблюдает с лёгким презрением. В тайны своего искусства никого не посвящает, ограничиваясь ничего не значащими фразами, вроде:

— А чё тут хитрого? Берёшь спичку и поджигаешь.

Превзойти Лёню не удаётся никому, и он официально получил титул бога огня. Свою роль он исполняет с рвением. Отбирает и сортирует дрова, следит за пламенем, дежурит у костра, пока все не разойдутся.

Вот и сейчас он восседает на своём пеньке и ворошит палочкой угли, принимая участие в вечерней беседе, ставшей своего рода ритуалом.

— Древние люди умнее были, — говорит Каюр Яша.

— Таких, как ты, — конечно, — беззлобно откликается Лёня.

— А ты про окаменелых космонавтов слыхал? — пропуская мимо ушей слова Лёни, спрашивает Яша.

— Нет, — признается Лёня. — Я только про мамонтов слыхал. Но это всё враки. Не было тут никаких мамонтов. По тундре сколь ни ходи, для одного слона, не то, что мамонта, жратвы не наберёшь. И про космонавтов — враки.

— Ну, и рассуждения, — замечает промывальщик Костя, — Уши вянут. Тундры здесь раньше не было, к вашему сведению. Здесь росли деревья, как

в Африке. И мамонты питались деревьями.

— И что, все деревья сожрали? — удивляется Лёня.

Костя вздыхает и с досадой машет рукой — дескать, что вам дуракам, толковать? Но роль просветителя льстит его самолюбию, и он меняет гнев на милость.

— Леса уничтожило оледенение, — поучительно говорит он.

— Ишь, грамотный, — почему-то неодобрительно говорит Яша. — Зачем в промывальщики пошёл?

— Потому и пошёл, что грамотный. Научусь мыть — в старатели подамся. Разбогатею.

— Зачем богатеть? — наивно спрашивает Яша.

Отвечать на такие глупые вопросы у Кости уже не хватает терпения, хоть к объяснениям у него страсть. Он всегда все растолковывает: почему птицы летают, а лягушки квакают, почему трава зелёная, а небо голубое, почему у него третьи сутки не работает кишечник…

— Как интересно, — говорит в таких случаях Сашка. — Я весь горю от нетерпения — что же было с вашим кишечником дальше?

Сейчас Сашка сидит молчит и мрачно посматривает на мою палатку, обидевшись, что я не согласилась посидеть с ним у костра перед расставанием на несколько дней.

… … …

24.06.1964 года

Поле

База

Вернулись — и не узнали нашу стоянку. Она буквально утонула в зелени. Река чистая, синяя. От снега не осталось и следа. Птицы щебечут — заливаются.

Устали мы! Не столько от работы, сколько от мошки. Вот настоящие хищники Севера. Как мы всё это выносим, сама не понимаю. Жарища — дышать нечем. Ноги изнывают в резиновых сапогах — тундра никогда не просыхает. За спиной килограммов десять груза, да ещё винтовка, да ещё молоток и полевая сумка, а вокруг — миллионы ненасытных неотступных кровопийц, которые беззвучно и настырно лезут за воротник, за манжеты, в глаза, в нос, в рот, не оставляя