Невидимая Россия - Василий Алексеев

— Это очень интересно, — прервал Николая Григорий, — но я не вижу тут причин к пессимизму. Война, о которой ты говоришь, при наличии миллионов заключенных и недовольстве крестьян, не может быть выиграна Красной армией, а создаст только то потрясение извне, которое мы все считаем необходимым условием внутреннего взрыва.

— В этом ты, конечно, прав, — согласился Николай, — но только имей в виду, что войны не будет в течение нескольких лет, а за это время они сделают всё возможное, чтобы окончательно сломить моральную сопротивляемость народа. Возьми, например, церковь: до смерти патриарха Тихона большевики не могли ничем ее разложить, теперь патриарший местоблюститель митрополит Сергий уже проиграл игру, пойдя по пути компромиссов. Большевики заставили его официально заявить, что гонений на религию нет. Это страшный акт отказа от мучеников за чечевичную похлебку тени централизованного управления церковью. Лучшие священники предпочитают уходить в катакомбы: наш приход официально закрыт уже несколько лет, но фактически существует подпольно.

— И ты решил уйти в религиозную деятельность? — спросил Григорий.

— Я думаю, что сохранение катакомбного православия вопрос жизни или духовной смерти русского народа, — ответил Николай. — Это гораздо важнее политической деятельности.

— А как же — вот Леночка хоронила мою мать и обращалась в ближайшую к нам церковь. Может быть, этого не следовало делать, если ты говоришь, что Сергий продался большевикам.

На лице Николая появилась тень досады.

— Ты меня не так понял. Митрополит Сергий — настоящий православный митрополит и таинства, совершаемые в официально открытых церквах, остаются таинствами. Я считаю неправильным избранный им путь компромисса с безбожной властью.

— А много у вас народу?

— Человек сто пятьдесят.

— Так ведь это целая организация?

— Ты вроде Павла, — ответил Николай недовольным голосом. — Он еще до ареста хотел использовать мой приход для конспиративной работы.

— А я всё-таки не понимаю, почему этого нельзя сделать, — удивился Григорий. — Духовное возрождение России невозможно без религии. Я после лагеря почувствовал это совсем реально, но ведь и религию постепенно задушат, если мы не произведем политического переворота.

— В Евангелии сказано: «На сем камне созижду Церковь Мою и врата ада не одолеют ее», — глаза Николая загорелись фанатическим блеском.

— Так и Россию большевики не уничтожат, — в свою очередь загорелся Григорий.

— Ну, опять заспорили.

Надежда Михайловна уже принесла суп, накрыла на стол и подошла к молодым людям, увлекшимся спором.

— А что они и тебя в монахи тянут? — шутливо вмешался Алексей Сергеевич.

Поразительно живучие люди, — удивлялся Григорий, глядя на Осиповых. — Сына едва вытянули из концлагеря, живут впроголодь, а думают и говорят только о вещах отвлеченных и принципиальных.

— Где-нибудь работаешь? — спросил он Николая.

— Устроился в одной научной редакции, — ответил Николай, потухая, — делаю разные справочные работы.

— А как домашние переживают смерть Алеши?

На глазах Надежды Михайловны навернулись слезы:

— Как переживают! Отец ведь очень замкнутый человек. Его сразу не поймешь. А Наташа мучится.

— Куда у тебя направление? — спросил Алексей Сергеевич.

— В Тулу.

— В Тулу! — обрадовался старик. — В Туле у меня есть знакомые, мы тебе письма рекомендательные дадим.

После обеда Григорий еще около часа расспрашивал Николая про дела организации. Несмотря на отход от политики, Николай довольно хорошо знал всё. Борис в Сибири сколотил небольшую группу; многие арестованы, многие разъехались по провинции, некоторые отошли.

— Сначала хорошенько оглядись, — посоветовал Николай. — Вербовка тайных осведомителей идет непрерывно, все старые связи надо заново проверить. А как у вас в концлагере, что-либо наладилось?

Желтухины занимали две комнаты в квартире, помещавшейся в нижнем этаже большого дома. Окна выходили на маленький асфальтовый двор, зажатый между громадными кирпичными стенами. Григорий постучал во второе окно справа от двери, согласно указаниям Николая. Из-за занавески кто-то выглянул, и через минуту Григорий уже сидел на широком, покрытом ковром диване против Наталии Михайловны.

— После смерти Алеши вы все для меня стали братьями, — говорила она грустно, — отец молчит, но ему еще тяжелее, чем мне. Алешу он любил и как сына и как самого близкого друга. У меня всё-таки своя семья, мне легче.

— Скажите, когда вы видели брата последний раз?

— В Кеми, сразу по прибытии в лагерь, — . ответил Григорий. — Дольше других с ним пробыл Павел.

— А когда он приедет? — спросила Наталия Михайловна и в глазах ее пробежало какое-то необычайное выражение.

— Мы считали, что приблизительно через месяц. Разница получилась из-за несколько различного зачета рабочих дней. Мне, в конечном итоге, сбросили больше, чем ему.

— А очень тяжело было?

— Разно. Кто как умел устроиться и кому как везло. Обычно, интеллигентные люди попадали в канцелярии. Самое страшное — это долго застрять на общих работах.

— А как устроился Борис? — спросил в свою очередь Григорий. — Говорят, что ваш муж ему очень помог.

— Борис, — замечательный человек, — улыбнулась Наталия Михайловна. — Он ведь женился.

— Я слышал. А что представляет собой его жена?

— Хорошая, — уверенно кивнула Наталия Михайловна, — с характером, расчетливая. Отец ее был в свое время миллионером, но человек совсем свой, а главное, очень любит Бориса.

Выходя от Наталии Михайловны, Григорий встретился в дверях с Михаилом Михайловичем. Старик поседел и высох, но держался попрежнему прямо и был всё так же красив. Холодные спокойные глаза, увидя Григория, потеплели и затуманились глубоким скрытым горем. Григорий пожал сухую крепкую руку.

— Зайдите ко мне, я тоже хочу с вами поговорить. Михаил Михайлович жил во второй проходной комнате, отгородив себе угол легкой досчатой перегородкой. Наталия Михайловна вошла к отцу вслед за Григорием и все трое уселись на простую деревянную постель, покрытую серым солдатским одеялом.

— Ну, рассказывайте по порядку, как жилось в лагере, что с оставшимися товарищами и каковы ваши планы на будущее. — Глаза Михаила Михайловича опять были невозмутимо спокойны и опять от них веяло аристократическим холодком.

Григорий довольно долго рассказывал о лагерном быте, о системе использования труда заключенных и о своем желании устроиться как можно ближе к Москве, чтобы при первом удобном случае вернуться в родной город. Михаил Михайлович задавал уточняющие вопросы, иногда делая дельные замечания, и по лицу его совершенно нельзя было понять, зачем всё это ему нужно и что он обдумывает.

Почему мы не втянули его в организацию? Судя по живости ума, он человек исключительно целеустремленный и внутренне организованный, — думал Григорий.

— В Москву вам попасть будет очень трудно, — сказал Михаил Михайлович, выслушав Григория до конца. — Легче всего сейчас устроиться в Дмитрове, вольнонаемным на строительство канала. Там работает много нашего народа.

— Опять концлагерь, — с отвращением поморщился Григорий.

Михаил Михайлович молча пожал плечами:

— В противном случае, надо махнуть рукой на столицу и устраиваться подальше в провинции, скажем, на Урале или в Сибири. Сегодня вечером у нас будет Александр Николаевич Верховский, сослуживец мужа Наташи. Попробуйте еще посоветоваться с ним, — он человек ловкий.

Вечером того же дня Григорий с Леночкой снова пришли к Наталие Михайловне, чтобы познакомиться и посоветоваться с Верховским.

— Документы я вам смогу сделать заново. Зачем вам с судимостью путаться? У нас на строительстве такая каша, что проверить всех невозможно. Только начать придется, скажем, с мастера: у рабочих анкеты значительно проще, чем у администрации. Александр Николаевич говорил быстро и нервно, то небрежно откидываясь на диван, то наклоняясь к Григорию, сидевшему напротив.

Леночка испугалась и тихо дернула Григория за рукав. Григорий сидел, курил и разглядывал Александра Николаевича.

Лицо у него совсем молодое, а в волосах сильная седина, — соображал Григорий. — Наталия Михайловна говорит, что он без специального образования и выдвинулся только благодаря необыкновенной энергии и способностям… очевидно рубаха парень, но арап.

— Мне хочется устроиться поближе к Москве, чтобы потом пробраться в столицу, — сказал Григорий.

— Ерунда, с судимостью вас нигде не примут. Поедемте со мной, через три года будете инженером.

На минуту эта перспектива показалась Григорию заманчивой, но жизнь под чужой фамилией и по подложным документам отрезала возможность устройства в Москве, да и вообще, при громадном количестве знакомых, разбросанных теперь по всей стране, все это не сулило ничего, кроме провала. Чтобы жить нелегально, надо забираться в медвежий угол, вроде брата, сидевшего до сих пор в тайге. Да, кроме того, у брата в свое время все документы были настоящие, надо было бежать только от ареста.