Цирк - Анастасия Антоновна Носова

– Толя! Толя! – закричала она, оборачиваясь к мужу.

Тот стоял у нее за спиной, морщился и ворчал что-то про «ор в квартире и лишнюю панику».

– «Капитал» пропал. – Лена всхлипнула.

– А Оля где? – вкрадчиво уточнил Толик.

– Это не она. – Лена сделала шаг вперед навстречу мужу. – Это твой любимый сыночек, который сейчас в отделении сидит! Он деньги давно научился прятать. Теперь вот воровать стал! И куда ты смотрел?

– Это и твои дети тоже. – Толик говорил тихо, но скрыть осуждения не смог. – Одна шляется ночами, второй в милиции! Вот воспитали! Участковому ты будешь говорить, что один сын бандит, а дочь неизвестно где?

– Я знаю, где Оля, – отчеканила она, хмыкнула и, толкнув мужа плечом, вышла в прихожую.

Толик промолчал. Он тоже догадывался, где сейчас его дочь, но легче от этих догадок не становилось. Он же выгнал этого клоуна в прошлый раз. Перед глазами мелькнуло лицо Огарева – искаженное злостью, ненавистью и недоумением. «Приходил каяться, дурак цирковой, – подумал Толик. – Я бы ему еще показал, и покажу!»

– Денег нет, значит, пойдем до отделения пешком! – закричала Лена мужу, закутавшись в пальто.

Толик дернулся и очнулся.

Зеленого мохерового шарфа, любимого, хоть и колючего, снова не оказалось на месте. «А это уже Оля, нравится ей, что ли, этот шарф, отдать, может», – грустно решила Лена и сняла с вешалки другой – черный, в катышках и затяжках.

Толик вздохнул, выходя из комнаты к жене. Он покорно поплелся в подъезд вслед за ней, кивнул матери, потрепал по макушке младшего сына.

– Ну, с Богом! – попрощалась с детьми Лидия Ивановна и перекрестила закрывающуюся за ними дверь.

– Бабушка, а что ты делаешь? – спросил Артёмка и закашлялся.

– Вырастешь – узнаешь, – пообещала бабушка. – Пошли лечиться!

Весь вечер Артёмка пил чай с медом, который Арина Петровна с недавних пор поставляла им из деревни. «Иванна, это тебе в честь примирения», – сказала Арина Петровна, привезя в больницу очередной мешок с гостинцами – шерстяные нитки венчали целый клад деревенских закруток. «Петровна! – Лидия Ивановна чуть ли не прослезилась. – Вовек не забуду!»

– А где ж все-таки Олюшка? – спохватилась бабушка, вспомнив, как они с Петровной коротали больничные тяжкие дни. – Ей гулять-то долго противопоказано.

Артёмка молчал. Он прихлебывал горячий чай и слабенько кашлял. Лидия Ивановна поджала губы и потрогала Артёмкин вспотевший лоб.

– Ба, у тебя рука холодная, – прохныкал Артёмка.

– Конечно холодная!.. – Бабушка полезла искать градусник. – Вот и поиграли в снежки, голубчик. Нечего было тебе в снегу валяться. А я говорила…

Часть 3

За кулисами

Глава 1

Возвращение

20 ноября 1994 года

Саратов, улица Советская

Огарев сидел с Сан Санычем в столовой неподалеку от цирка. Звенела посуда: вилки и ложки звякали о тарелки, Сан Саныч, причмокивая, доедал сосиску.

– Совсем одурели, – ворчал Сан Саныч. – Мясо бумагой заменяют. В мое время такого не было.

– В царское? – усмехнулся Огарев.

Сан Саныч что-то невнятно прошамкал, приподнимая на вилке хвостик сосиски.

– Ты бы сходил к Элле, она карты тебе раскинет, чего маяться-то, – заметил он, когда с сосисками было покончено.

– Я в эту чепуху не верю. – Огарев ковырял в тарелке последнюю макаронину, доедать не хотелось.

– А в темноту, значит, веришь…

– Это другое.

Сан Саныч хрюкнул, засмеялся и поперхнулся едой. Люди за соседними столиками стали недовольно на них оборачиваться. Сан Саныч знаками показал: виноват! – и откашлялся. В столовой запахло киселем – варили к ужину.

– Фу, – выдохнул Сан Саныч. – Терпеть не могу кисель этот. Но и ты тоже скажешь!

– Я к Элле не пойду. – Огарев начал выбираться из-за стола. – Сам хочешь, сам и иди.

Сан Саныч быстро покидал на поднос остатки грязной посуды. Руки его мельтешили так, будто он всю жизнь только и делал, что жонглировал настоящими тарелками.

– И пойду… – засмеялся Сан Саныч и, напевая себе под нос, направился к тележке с использованными подносами.

«Пара-парам-парарам», – звучал в столовой голос Сан Саныча, сливаясь со звоном вилок, гулом разговоров и выкриками поваров у раздаточной.

Огарев покачал головой.

– Вот позер, – прошептал он себе под нос и вышел на улицу под мокрый снег, не дожидаясь друга.

Огарев потряс сложенный зонтик, расправляя его на ветру, и раскрыл над головой. Вездесущий снег уже таял у него на волосах. Огарев задумался и даже не стал отряхивать капли воды. Он шел в сторону цирка и думал, что такое предложение получают один-единственный раз, что из Цирка на Цветном звонят не каждый день и что впервые в жизни его дар нужен кому-то кроме него самого.

«Темнота не отпустит», – тут же пришла мысль, но Огарев отогнал ее: «Темнота предала меня – в который раз! Указала на Олю, привела ее в цирк, и что теперь?!»

– И что теперь, я спрашиваю? – закричал Огарев так, что от него шарахнулся прохожий.

Вопрос потонул в метели. Вечер, промозглый и ветреный, не хотел отвечать. Город погряз в снегу и сумерках, Огарев шел и видел, как темнота таится в каждом углу, как выползает она из подъездов и арок, постепенно отвоевывает город и наступающую зиму, наполняет самого Огарева так, что он перестает себе подчиняться. Почему тогда, стоя на куполе с отцом, маленький мальчик Паша решил, что это он владеет темнотой? Может, это она решает, кому быть спасенным, а кому не быть? Почему сам Хранитель цирка, Сан Саныч, вынужден был бежать с дочерью из Чечни, чтобы сохранить ей жизнь? Почему он смог предвидеть войну, но не в силах был предотвратить? И почему Огарев должен надеяться на полусумасшедшую бабку и ее карты?

«Снова вопросы! Сколько лет я их задаю?» – сетовал Огарев на себя, а затем снова кричал, утопая в метели:

– И не слышу ответов!

Темнота молчала. Возможно, она не умела говорить, а может, еще не родился тот преемник, с которым она хотела бы заговорить по-настоящему. Не намеками и шепотом, а во весь голос, ясно и четко проговаривая слова.

Огарев свернул к цирку и сложил зонт. Зонт не спас от ветра, снег летел в разные стороны целыми горстями. Волосы у Огарева вымокли. Шею и ключицы холодило, шарф размотался от быстрой ходьбы. У служебного входа в цирк переминалась фигурка. Огарев покопался в карманах и нашел свой пропуск. Фигурка вздрогнула и покачнулась, медленно шагнула ему навстречу. Огарев прищурился, а потом широко раскрыл глаза.

– Дядя Паша! – Фигурка заковыляла к нему, неестественно переваливаясь