Цирк - Анастасия Антоновна Носова

и заклеенную изолентой ручку, она плеснула кипятка в чашки, в которых уже кружились листочки заварки.

– Перед тем как мы пойдем в комнату, выпей. – Элла протянула Огареву его кружку и выпила свою до дна.

В кружках был кипяток, и Огарев зажмурился, стерпел шершавую боль от ожога на языке и гортани – последовал примеру Эллы. Чай был настолько горячим, что Огарев не почувствовал ни ковровый привкус, ни сливочный шелк китайского улуна.

В комнате, куда привела Огарева Элла, был всего один ковер: стол с приставленными к нему двумя стульями делила пополам «шторка», которую соорудили из куска ковровой витиеватой вышивки. Изображение на ковре смутно напоминало картины Ван Гога, потускневшие от времени и засаленные от миллиона прикосновений. Элла пригласила Огарева сесть, и он покорно опустился на стул. Она выудила из ящика стола колоду карт, перемешала их и резко задернула шторку перед лицом Огарева.

– Я буду говорить, а ты – слушать и не подсматривать, – предупредила она. – Ковер съедал часть звуков, и потому Огарев слышал искаженный голос Эллы, гулкий, зычный, в нем не хватало части звуков: – И помни, карты всегда знают лучше.

Он не стал перечить. Вопросов с приходом к Элле у него только прибавилось: они толпились и сталкивались в его голове, налетали друг на друга, как предметы в руках плохого жонглера. Огарев боялся оглянуться назад, ему казалось, что он слышит шаги. Элла шуршала картами за шторкой и напевала себе под нос что-то про «дорогу в облака». Огарев прислушался, в коридоре стояло эхо женского крика, и кто-то ходил нетвердо, покачиваясь и медленно переставляя ноги. Огарев все же оглянулся – Витя стоял спиной к стене и курил. Он повернул голову, чтобы выкинуть сигарету в дверной проем, и сигарета исчезла в воздухе. Огарев не мог оторвать взгляд от черной маленькой точки на виске мальчика. Точка шевелилась, расширялась, расползалась, черный цвет становился багровым. Огарев затряс головой.

– Элла, – спросил он хрипло. – С чем был чай?

– Неправильный вопрос. – Шторка чуть всколыхнулась, как если бы ковер на самом деле был легким шелковым платком, и опустилась вновь. – Задавай другой.

– Когда я избавлюсь от темноты, Элла? Я больше так не хочу…

Огарев обернулся на Витю. Мальчик выходил из комнаты, а за ним тянулся багровый след, и мутный, серый сигаретный дым окутывал его затылок. Так он и шел – медленно, как набегающая на берег волна, раскачивался вперед и назад. Руки его безвольно болтались, как два незакрепленных троса.

– Элла, – прошептал Огарев, отодвигая шторку. – Не могу я так больше.

Элла звучно усмехнулась, еще раз перемешала карты, разложила колоду перед Огаревым и отдернула шторку до конца.

– Ты и сам знаешь ответ. – Она закашлялась от пыли, которая полетела с потревоженной ковровой шторки, и посмотрела Огареву в глаза. – Темнота принадлежит не тебе, Огарев. Темнота принадлежит городу.

Глава 6

Зеленый шарф

Декабрь 1994 года

Саратов, Цирк имени братьев Никитиных

Огарев распахнул дверь в ее гримерку, подобно сквозняку, – метнулся внутрь, открыл створку шкафа (та скрипнула, но поддалась) и вздрогнул, когда она его окликнула:

– Дядя Паша?

Он перебирал на полках кучи костюмов, выкидывал из шкафа перья, блестящие шали, заколки для волос и прочую мишуру.

– Дядя Паша, да что случилось?

Огарев выбросил на пол очередную безделушку и обернулся. Он не обратил внимания на то, что Оля стоит посреди гримерки в домашнем халате, и пропустил мимо ушей ее вопрос. Собирая по буквам дрожащий голос в слова, он промямлил что-то и смял в руках шаль из перьев:

– Ты не подаришь мне его?

– Ее? Шаль? – Оля сделала шаг навстречу наставнику. – Берите, конечно.

– Да нет, не шаль. – Огарев затряс головой и взмахнул руками, перья на шали тоже задрожали и затряслись.

Огарев огляделся по сторонам, но ни на вешалках, ни в шкафу того, что он искал, не было.

– Шарф, – прошептал Огарев. – Тот самый, с первой встречи, помнишь?

Оля прищурилась, задумалась, а потом медленно кивнула. Она помнила. Помнила, как втаптывала шарф в снег. Помнила холодный камень фонтана и слышала, как Огарев хлопнул в ладоши. Помнила колючий мохер шарфа на ее ключице, локте, запястье. Помнила, как шарф вынырнул из рукава и тут же расправился на ветру. Помнила, как возвращалась из цирка домой в тот вечер. Помнила, как во сне дедушка отдал ей тот же самый шарф.

Оля смотрела на Огарева – долго, непонимающе, но не говоря ни слова. Она подошла к вешалке, развернула куртку подкладкой наружу и вытащила из рукава шарф – мохер скатался от долгой носки, и шарф стал похож на зеленую половую тряпку. Оля протянула находку Огареву, тот кивнул и аккуратно взял колючую шерсть из ее ладоней. Шерсть пропахла старой антресолью и бабушкиными духами.

– Это твоей мамы? – спросил Огарев, перебирая шарф в руках.

«Он растерян, все забыл!» – подумала Оля и ответила:

– А до нее бабушки. А ей – дедушка на память оставил. Я вам рассказывала, – Оля улыбнулась. – Мама не душится, а бабушкины духи его насквозь пропитали.

Огарев усмехнулся. Он было вышел из ее гримерки, но остановился в дверях.

– Оля. – Огарев говорил, но воздуха не хватало, он задыхался в дверном проеме, не в силах попрощаться.

– Оля, помни, что спрятать тигра можно легко, а вот достать его обратно и выпустить в этот мир – это целое искусство.

Оля промолчала. Огарев обернулся: она сидела в единственном на всю гримерку кресле и смотрела в стену.

– Дядя Паша, вы ведь вернетесь? – Она перевела взгляд на него, и Огарев почувствовал, как на спине у него затанцевали самбу десятки муравьиных лапок.

– Мы с Симой… Я не знаю, Оля… – Огарев запнулся. – Ты сходи к Сан Санычу, хорошо? Он все объяснит. И еще. Там опять начинается. В Чечне. Ты уж не пожалей для него доброго слова.

Оля быстро закивала, чтобы не заплакать. Огарев развернулся на пятках и вышел в коридор.

Глава 7

Кукольный мир Коломбины

1976–1992 годы

Чечено-Ингушская Республика, затерянное село, которого нет на карте

Коломбина росла не слыша голоса матери – не только из-за своей глухоты, но и потому, что мать не пережила родов. Дед говорил, будто бы Коломбина знала, что никогда не услышит мамин голос, и потому закрылась от мира в своей болезни, оглохла и замолчала навсегда.

– С нами, что ль, старыми, разговаривать ей? – ворчал дед, разглядывая младенческое круглое лицо. – Мы все тоже тут скоро немыми станем, власть уже захватили, теперь за нас