Зависть: теория социального поведения - Гельмут Шёк

оборудованных американских школах, построенных для неимущих, доказывают, что за такими преступлениями стоит мотив зависти. На ребенка трущоб ежедневный контраст между его «домом» и роскошью блистающих стеклом и металлом, кондиционированных классов школы действует как раздражитель. Если он, кроме того, испытывает трудности с обучением, то воспринимает школу как мир, к которому он никогда не будет принадлежать. Он знает, что когда его пребывание в школе закончится, на рабочем месте его ничего подобного не ждет. Самое вероятной реакцией, как может ожидать, станет то, что он даст разгуляться своему гневу и зависти. Показательно, что хронический вандализм школьников, типичный для середины 1950-х, сегодня, десять лет спустя, распространился на университеты. Во многих случаях эмоциональные корни такого поведения те же самые.

Правда и то, что в Соединенных Штатах происходит все больше случаев вандализма с участием детей из семей, принадлежащим к среднему и высшему классам. Однако даже в этих случаях они, возможно, протестуют против слишком совершенной среды, к созданию которой они не имели отношения. Они пробуют понять, сколько готовы «проглотить» взрослые. Все более великодушное – в соответствии с принципом «все понять, все простить» – отношение к обвиняемым судей ювенальных судов, которые занимаются преступлениями несовершеннолетних, я полагаю, вполне могло повлиять на рост актов вандализма, совершаемых детьми и из хороших семей.

Типичное для вандала поведение продемонстрировал человек, который в ноябре 1952 г. в Бриджпорте (Коннектикут) поджег пять автомобилей и сказал полицейским: «Я не мог позволить себе собственный автомобиль, и мне не хотелось, чтобы они были у кого-то другого»[158]. Такой вариант поведения представлялся ему более удовлетворительным, чем кража машины.

Почти трагикомическим представителем типа мотивированного завистью преступника был английский профсоюзный деятель, имевший привычку начинать у себя на фабрике забастовки без санкции своего профсоюза. Когда профсоюз призвал его к ответу, он объяснил свои действия так: «Несколько раз я останавливал работу на фабрике оттого, что была хорошая погода и мне хотелось сходить на рыбалку. Я не хотел, чтобы другие получили зарплату за месяц больше, чем я»[159].

Завистливое строительство

Ранненемецкая юридическая терминология на самом деле выделяет случай завистливого человека, который при определенных обстоятельствах готов понести расходы, чтобы навредить другому человеку. Словарь Гримма цитирует следующее определение из Аугсбургского строительного устава: «Завистливым строительством [Neidbau] считается такое, когда явно планируется возвести здание ради причинения вреда соседу и без острой необходимости, или такое, когда цель строительства неясна или отсутствует, а соседу причиняется значительный ущерб в виде потери света и воздуха».

Саморазрушительный элемент в зависти очень нагляден. Поскольку завистливый человек часто не желает обладать собственностью, на которую направлены его чувства, а просто хочет видеть ее разрушенной, он может начать с причинения вреда себе – по крайней мере, с ненужных расходов – исключительно ради того, чтобы помучить человека, которому он завидует. Концепт «завистливого строительства», вероятно, был очень широко распространен. Так, Oekonomisches Lexikon (Экономический словарь; 2-е издание, 1744) Цинка (G. H. Zinck) определяет его как «строительство, запрещенное законом во многих местах, когда здание возводится не столько в интересах застройщика, а по злобе, к ущербу и недовольству соседа».

Насилие из мести

Эрих Фромм для объяснения зависти предлагает не слишком много нового сверх заезженной «теории фрустрации». Он считает аналогичными явлениями враждебность, основанную на ревности и зависти, и агрессивное поведение животных, детей и взрослых невротиков; зависть и ревность – это особые формы фрустрации, т. е. желания, в удовлетворении которого отказано. Согласно Фромму, зависть возникает тогда, когда А не просто не получает того, чего он хочет, а тогда, когда то, чего он хочет, есть у В. Он приводит библейские истории о Каине и Иосифе в качестве «классических версий» зависти и ревности.

Очень коротко проанализировав эти два эмоциональных состояния, Фромм вводит концепт «насилия из мести». Оно обнаруживается в основном у бессильных (разумеется, не только в случаях сексуального бессилия) и у калек. Утверждается, что разрушение веры в себя у таких людей вызывает только одну реакцию: lex talionis, или «око за око».

Фромм правильно интерпретирует встречающееся сегодня насилие из мести, особенно в США и среди определенных групп населения, как следствие переживания собственной слабости; он также справедливо подчеркивает, что люди, ведущие полную, производительную жизнь, редко размышляют о мести или прибегают к ней, даже когда их оскорбляют или обманывают. Более сомнительно его утверждение, что с помощью анкетирования можно было бы выявить прямую связь между экономической нуждой, тяжелыми жизненными обстоятельствами и уровнем мстительных чувств, например, у низших классов в промышленно развитых странах. Здесь Фромм напоминает о национализме, свойственном нижней части среднего класса. В связи с этим он ссылается на высокоразвитые и часто полностью институционализированные механизмы возмездия у примитивных народов, объяснимые, с одной стороны, с помощью фрейдистского концепта «нарциссизма», а с другой – «психическим дефицитом» у примитивной группы[160].

Отсюда Фромм переходит к «компенсаторному насилию», которое служит заменой продуктивной деятельности и, следовательно, является результатом бессилия. Садистское удовольствие от разрушения в качестве замены продуктивной деятельности, либо неразрешенной, либо такой, на которую субъект неспособен, рассматривается Фроммом как неизбежный итог «непрожитой и искалеченной жизни». Но это не объясняет того, что на протяжении истории было так много знаменитых людей, которые, без сомнения, являлись в том или ином смысле калеками и обездоленными, но не встали на путь компенсаторного насилия, а вместо этого избрали доступные им способы продуктивных достижений, причем их природные ограничения обычно действовали на них как стимул.

Очень низкий уровень преступности в послевоенные годы среди беженцев и их семей в Западной Германии – несомненно, обездоленной группы, члены которой не могли не замечать множества различий, предоставляющих им поводы для зависти, – который так часто отмечался в литературе, как представляется, делает возможной следующую гипотезу: преступления из зависти – выражение, которое относится в основном к преступности среди несовершеннолетних и актам вандализма в США, – будут происходить главным образом в тех обществах, где официальным символом веры, постоянно повторяемым в школе, с политической трибуны и с амвона, является всеобщее равенство. Чем меньше индивид в состоянии разумно объяснить явные различия между ним самим и соседом, тем более вероятно, что некоторые типы людей будут терять самоконтроль и совершать преступления, вызванные завистью. В отличие от этой ситуации, каждый беженец ясно понимал причину своего тяжелого положения, которая никак не была связана с его новым окружением, потому что его, вместе с миллионами других, изгнали с его родины. Те чувства агрессии, которые, возможно, существовали, были направлены против сил и лиц, мало связанных с относительным благополучием нового окружения беженцев.

Американские криминологи, специалисты