Зависть: теория социального поведения - Гельмут Шёк

1963 г. 17-летний негр из штата Джорджия застрелил своего школьного друга. Возможным мотивом было ревнивое отношение убийцы к тому, что жертву выбрали старостой их школьного класса. Следствие обнаружило, что перед этим преступник «из зависти сорвал несколько избирательных плакатов своей жертвы»[152].

Весной 1957 г. в окрестностях города Детмольд в Западной Германии студент консерватории из Греции убил студента консерватории из Турции. По этому поводу один журналист писал: «Что стало мотивом преступления? Следствие буксовало до тех пор, пока не обнаружило, что оба молодых человека учились в консерватории в Детмольде. …Убитый был более талантливым и успешным. Среди сверстников турок тоже был более популярен»[153].

Завистливого убийцу, мотивы которого не следует путать с мотивами вооруженного грабителя, можно часто встретить в этнографической литературе о примитивных народах. Например, среди жителей какого-либо из островов Фиджи – членов команды одной лодки – могла возникнуть сильная зависть в том случае, если после долгого плавания одному из них удавалось более удачно обменять свои товары, чем остальным. Его судьбой часто становились яд и «черная магия»[154]. Следует в очередной раз напомнить, что нет никаких признаков того, что когда-либо существовали примеры примитивных сообществ – вне зависимости от того, насколько простую жизнь они вели и насколько тесно были связаны их члены – проникнутых тем духом коллективной собственности, который якобы устраняет зависть, устраняя частную собственность, как хотели бы нас убедить западные творцы утопий.

Опять-таки, зависть всегда входила в мотивы тех, кто обвиняет других в каком-либо преступлении, и тех, кто, выступая в качестве свидетеля, будет искажать свои наблюдения и показания до тех пор, пока наконец не убедит себя в том, что обвиняемый виновен. Современной криминологии известно явление под названием «преследование красавицы», подозреваемой в убийстве, – считается, что положение таких женщин не слишком улучшилось со времен процессов ведьм. До Первой мировой войны об этом писал, например, Карл Краус; его тексты были недавно переизданы Хайнрихом Фишером (Heinrich Fischer) под названием «Мораль и преступность» (Sittlichkeit und Kriminalitäd)[155].

Самая чистая форма экзистенциальной зависти проявляется во время катастроф, когда люди из зависти к другим, чьи шансы на выживание они оценивают как более высокие, выбирают один из нескольких разных способов спасения и стремятся уничтожить другие возможности выживания или побега. В своей книге «Корабль» (The Boat) Уолтер Гибсон рассказывает о том, что случилось во время Второй мировой войны, когда голландский корабль Rooseboom с 500 эвакуированными из Малайзии на борту был торпедирован посередине Индийского океана. Гибсон, один из 135 уцелевших, утверждает, что, кроме того что в одной из спасательных шлюпок пять солдат, объединившись, выкинули за борт 20 переживших кораблекрушение, те, кто сами бросались за борт, не выдержав голода и жажды, казалось, завидовали другим, стремившимся остаться в шлюпке и сохранявшим надежду выжить, с которой они сами уже расстались.

Гибсон вспоминает: «У каждого самоубийства была одна странная черта. Как только люди решались прыгнуть за борт, их, казалось, начинало раздражать то, что у остающихся сохранялся шанс на выживание.

Они пытались схватить съестные припасы и вышвырнуть их за борт. Перед тем как прыгнуть в океан, они пытались вытащить из шлюпки затычку, чтобы она дала течь. Казалось, их безумие всегда принимало одну и ту же форму: они должны уйти не в одиночку, а забрать с собой всех остальных»[156].

Вандализм

Вандализм – это широкоизвестное понятие в уголовном праве англоговорящих стран, которое означает нанесение бессмысленного и злонамеренного ущерба частной или общественной собственности или ее уничтожение, не влекущее за собой никакого материального выигрыша для того, кто совершает этот акт, и при этом часто требующее от него значительных усилий[157]. В немецком законодательстве нет вандализма как отдельного состава преступления. Так, когда мартовским утром 1966 г. у 20 частных автомобилей, припаркованных на одной из улиц Висбадена, оказались порезаны шины, полиция сделала прессе следующее заявление: «Мы не можем обнаружить мотив преступления. Разумеется, это не то, с чем мы сталкивались раньше, когда человека обманули и обидели в стране А, может быть, даже депортировали из нее, а потом он, уже находясь в стране В, вынимает нож и протыкает шины всем автомобилям с номерами страны А». Детектив может представить себе просто акты мести, сколь угодно иррациональные, но, если для мести нет явной причины, вандализм кажется ему необъяснимым. Однако достаточно несложно представить себя на месте молодого хулигана, бедняка или просто какого-нибудь человека, который несколько раз не смог сдать на права и впадает в завистливую ярость при виде машины, ожидающей счастливого водителя. Вытеснение зависти как понятного (и с точки зрения антропологии явного) мотива является настолько фундаментальной чертой большинства из нас, что даже опытный детектив не готов рассматривать этот вопрос – в ходе допроса обвиняемого или частным образом, наедине с собой.

Слово «вандализм», обозначающее бессмысленное разрушение, как правило относящееся к объекту, который в культурном, т. е. в эстетическом, отношении недоступен виновному, используется с 1794 г., когда епископ Блуа Анри Грегуар впервые употребил его в связи с уничтожением произведений искусства в Риме во время его захвата вандалами в 455 г. Немногие появившееся позже работы по вандализму, доступные по немецким источникам XX в., посвящены исключительно тому, что вандалы не вели себя в Риме как «вандалы». Для нас, однако, эта сторона дела не имеет значения.

Как и поджог – хотя в случае поджога завистник обычно знаком с жертвой, – простой вандализм, который, разумеется, может принимать форму поджога, лучше всего объясняется рессентиментом и завистью. Вандализм – это регулярно повторяющееся бытовое явление американской жизни, в особенности часто встречающееся в новых школах для детей беднейших слоев, особенно принадлежащих к меньшинствам. В передовице New York Times от 20 ноября 1959 г. выражалось возмущение в связи с тем, что архитекторы новых школьных зданий вынуждены учитывать возможные акты вандализма. В новых школах Нью-Йорка должно было быть меньше окон, а сами окна тоже должны были быть меньше по размеру и иметь проволочные сетки, стальные решетки и засовы, что превращало их в подобие тюрем. Влияние вандалов на архитектуру школ, по мнению Times, связано с огромным количеством актов вандализма в Нью-Йорке. В феврале 1959 г. в Восточном Гарлеме открылась новая школа, а к ноябрю окна в ней разбивали 589 раз. В 1958 г. департамент образования Нью-Йорка был вынужден заменить 160 тыс. оконных стекол и сделать ремонт после 75 поджогов. Многие наблюдатели полагают, что одной из причин роста вандализма в США является нежелание властей выступать с прямыми требованиями компенсации ущерба, обращенными к родителям виновных.

Нам представляется, что частые акты вандализма, особенно в новых, современных и хорошо