Темные числа - Маттиас Зенкель

И вот Дмитрий снова бороздил городские центры Холоднополя, Чистополя, Мелитополя, Ставрополя, но на этот раз пути были короче, чем год назад. Разумеется, нельзя было сказать, что всех причастных охватил дух первопроходцев или революционный порыв, но временами Дмитрию казалось, что сопротивление понемногу стихает. А может, это заслуга весны, размышлял он, но избегал касаться этого вопроса, беседуя с Комиссовым по телефону. Непривычные заминки в разговорах председатель толковал своеобразно. Он приказал Дмитрию после завершения работы порадовать себя отдыхом на знаменитых минеральных курортах Кавказа.

– Раз уж вы все равно в тех краях… Как это?.. Сбавьте обороты, дорогой. Как насчет Железноводска?

Городок находился на склоне густо поросших лесом гор, чьи вершины, будто дорожные конусы, вздымались у края Кумо-Манычской впадины. Благодаря знакомствам Комиссова Дмитрия без проблем разместили в комнатушке в каком-то санатории. На железноводские целебные источники ссылали преимущественно ветеранов и старых ведьм, их раздраженные взгляды свидетельствовали о хроническом гастрите или холецистите. Купальни привлекали людей, о чьих болезнях и страстях Дмитрий не мог судить по внешнему виду. Их, как и себя, он считал вполне здоровыми туристами. Но еще до заката он был вынужден ввести лично для себя третью категорию: высокие дозы гидрокарбоната натрия, радона и кислорода, полученные во время процедур, сразили его наповал. Первый день он проспал, второй пролежал с закрытыми шторами. Следующей ночью он резко проснулся. Мысли о схемах соединений и аэрофлотовских пилотках не давали ему покоя. Он походил по коридору, постоял с широко раскрытыми глазами и ртом у окна, словно хотел вобрать в себя Млечный Путь. Беспокойство росло до самого рассвета: хватит с него пока целебных источников. Он оставил все блокноты в чемодане, чтобы справиться с тягой к рабочим записям, и утренним поездом уехал в расположенный поблизости Пятигорск. Перекусив в вокзальной столовой, он решил осматривать последнее жилище Лермонтова – домик под соломенной крышей, откуда поэт отправился на вторую дуэль. Смотрительница показала Дмитрию дорогу к поляне, где погиб поэт. У музея Дмитрий споткнулся о бордюр и потянул ногу. Чертыхаясь, он дохромал до ближайшей скамейки. Едва он снял очки и начал протирать стекла, как в поле зрения вплыло светлое пятно.

– Дима?

В ноздри ударил терпкий аромат, столь же знакомый, как и низкий женский голос.

– Димочка, Совушка мой, это и вправду ты, – ворковала Евгения Светляченко.

У Дмитрия внутри что-то сжалось, как той зимней ночью у ворот ее дома, когда его схватили сзади за плечи. Наверняка его взгляд сейчас можно было истолковать как беспокойный.

– Мне больше нельзя назвать тебя Совушкой?

Не дожидаясь ответа, она наклонилась и поцеловала Дмитрия. «Как, – мелькнуло у него в голове, – как ей удалось почти не измениться за эти десять лет?» Евгения трещала без умолку, рассказывая, что полная лишений жизнь в Железнодорожном и Сыктывкаре в прошлом: муж добился успеха на посту представителя Автономной республики Коми и отозван на длительный срок в столицу.

– Бедняжка, никак без него не могут обойтись, даже поехать отдохнуть нет времени. Но знаешь, я и одна не скучаю. Я так рада – в Москве могу снова совершенствоваться в профессии.

Дмитрий упомянул, что его, к слову, тоже занесло в Москву. После развода он живет там почти как студент. И вообще, за время командировок он практически превратился в вечного постояльца гостиниц. Слово за слово, Евгения заявила, что знает, как помочь при растяжении. По дороге Дмитрий опирался на нее и через полчаса уже лежал в постели. Под платьем у нее был бюстгальтер цвета маринованных огурцов, она ловко зашвырнула его на бра. Стараясь не задеть пострадавшую лодыжку, она быстро раздела Дмитрия и вскоре заявила тоном спортивного журналиста:

– На этом разминка окончена.

Вытерев сперму с шеи, Евгения вытащила из-под кровати кожаный чемодан. Она протянула Дмитрию баночку гусиного паштета, копченый сыр и бутылку «Киндзмараули». Солнце сквозь шторы бросало на кровать косые полосы шафранового цвета. На противоположной стене висела репродукция: цветущие ясени на фоне вершины Бештау. Дмитрий в задумчивости зачерпнул ложкой паштет.

– И почему все наши великие поэты погибали от пуль?

Евгения одарила его ледяным взглядом:

– Какие поэты?

– Пушкин, Лермонтов, Тетеревкин. Почему в их творчестве точку поставил свинец?

– А, ты об этом, Совушка. Я думала, ты имеешь в виду современных авторов.

– Кроме Маяковского, не знаю никого с тягой к огнестрельному оружию, – ответил Дмитрий и снова погрузился в размышления, почему именно поэты золотого века так часто погибали на дуэлях. – Может, в глубине души они не могли смириться с ролью первопроходцев? Страдали русским недугом…

– По-моему, здешний климат сказывается на твоем характере. Хватит оплакивать мертвецов, лучше прополощи ротик вином и займись тем, что у тебя… да-да, именно этим!

Дмитрий занялся тем, что, по ее мнению, у него лучше всего получалось. Конечно, Евгения не удовлетворилась равным счетом. Она обхватила его голову бедрами, вывернулась, словно борец в партере и положила Дмитрия на лопатки. Потом уселась на него сверху и задала темп. Когда они снова лежали рядом, она потребовала:

– А теперь рассказывай!

Дмитрий принялся чертить на спине Евгении маршруты своих путешествий за последние годы: от Москвы – большой родинки между лопатками – он провел черту вдоль позвоночника, помассировал вокруг Магнитогорска. После вылазок во все районы Москвы у боков пальцы прошлись вниз, до ягодиц, и во время рассказа о Магадане заблудились глубоко у острова Матуа. Потом он кончиком носа обвел Минусинск и поцелуями нарисовал линию, ведущую от Молотобада до Мурманска. Удовлетворяя любопытство Евгении и передавая местный колорит, он наполнил рассказ выражениями из репертуара заводских шоферов. И поскольку у него было отпускное настроение, он лишь вскользь упомянул обходы заводов и фабрик, провел языком от Минска к левому плечу, до Николаева и Мелитополя.

– Межповэфф, – прошептала Евгения. – А я всегда думала, что ты архитектор-планировщик.

– Я и был архитектором. В Железнодорожный я тогда приехал новоиспеченным специалистом, – пояснил Дмитрий, рассказав, как потом, уже в другом Железнодорожном, на юге, обитал в бараке, где стены были оклеены отслужившими срок схемами соединений:

– Подразумевалось, что в барак не будут проникать пыль и песок. С этой задачей схемы соединений справлялись так себе, но я убедился, как тесно они связаны с планами городов.

Нет, дело не в том, что обозначения релейных контактов и кварцевых резонаторов напоминали разводные мосты и парки. Сходство основывалось скорее на строгости, с которой отдельные элементы влияли друг на друга. Преображать города и совершенствовать схемы для Дмитрия во многом стало этапами одного дела. Схемы рядом с кроватью он перерабатывал по вечерам, стремясь расслабиться, и добился