Потерянная эпопея - Алис Зенитер

приоткрывал их окон, и Мод не может допустить, чтобы подростки – потому что лица по ту сторону были юные – разгуливали ночью, не обращая внимания на барьеры, особенно в резиденции, которая только в силу барьеров и существует, пробирались сквозь прутья ограды, мяли листья изгороди, топтали цветы и траву, благодаря своим капюшонам не засвечивались на камерах наблюдения, бродили как маленькие призраки, танцевали на газонах, аккуратно засеянных травой, задевали машины, спящие под маленьким навесом, подмигивали собаке, которая не лает – но почему она не лает? – садились за столики в саду, мочили ноги в бассейне, включали автополив и в довершение всего прижимались лицом к стеклянной стене Мод, перед Мод в пижаме, Мод, которая собиралась спать, Мод, женщиной, которую мало что может напугать, но она имеет право, абсолютное, дорого оплаченное право ходить ночью по своему дому, не ловя на месте преступления два совершенно одинаковых лица, деформированных ее окном, оставляющих типично подростковый слой жира на идеальной поверхности стекла, а один из них носил в ухе серьгу, что-то вроде египетского креста.

Тасс вздрагивает, услышав последнюю фразу.

– Большое спасибо,– лепечет она.

Резким жестом протягивает Мод Цуда ананасы, но пакет не проходит между прутьями ворот. Она нажимает. Мод советует ей прекратить сейчас же, опять включится сигнализация, пусть оставит фрукты себе.

– Большое спасибо,– повторяет Тасс, как будто Мод Цуда подарила ей ананасы.

Она понятия не имеет, что можно сделать с полученной информацией. Знает только одно: она не отдаст ее Шенонсо. Он звонил уже дважды после неудавшейся ночи. Она ответила коротким сообщением, что собирается уезжать в отпуск.

За рулем своего «Дастера», сцепление которого реагирует все хуже, Тасс минует перевал Арабов. Это она решила сделать в первые же дни каникул: поехать на побережье, близ Бурая, где была в детстве. Она собирается пробыть там недолго, может быть, дня два-три, прогноз обещает тропический циклон на конец недели, придется вернуться в убежище квартиры. Уехать на два-три дня – это недолго, не надо отдавать кота Сильвен и рассказывать кому бы то ни было, что она уезжает в Бурай. Она не хочет ничего объяснять. Шенонсо упомянул, что близнецы там, но она не считает, что едет туда только из-за этого. Вернее сказать, услышанное название города сразу породило желание туда вернуться.

Они жили здесь, совсем близко, отец, мать, Джу и она. Это продолжалось всего несколько лет, но летние месяцы были чудесны.

Табличка с указателем Нессадиу остается по левую сторону шоссе, она приветствует ее кивком головы. Если бы, на канакский манер, она носила имя, которое было бы одновременно топонимом – тогда ее, наверно, звали бы так: Тассадит Нессадиу. Или Тассадит с берегов Неры. Отсюда происходит ветвь ее предков, линия ее родства. Здешние семьи, не в пример ее семье, знают свои истории. Те, кто ничего не знает о своих предках, заимствуют у соседей, которые знают больше, и нередко две семьи рассказывают одно и то же о двух предках, не имеющих, однако, ничего общего: здесь не слишком придирчивы, одалживают с удовольствием, разве что потом пошепчутся за спиной. Семьи, живущие здесь, знают, что они потомки «арабов» Новой Каледонии, у них есть мусульманское кладбище, мечеть, они вместе раздают милостыню-садаку.

Если бы отец Тасс вырос здесь, ему бы не казалось, что он унаследовал зияющую дыру. Если бы здесь выросла Тасс, ей бы не пришлось задаваться тысячей вопросов о первом предке, прибывшем в Каледонию. Но Мадлен, бабушка Тасс со стороны отца, решила иначе, когда вышла замуж в 1952 году за мужчину из Нессадиу, носившего двойное имя Поль и Лунес, если верить рассказывавшим. Она, должно быть, заявила: выйти за араба – это одно, жить с ним – совсем другое. И чета уехала и поселилась вдали от общины. Они открыли маленький гараж в Нумеа, работали по двенадцать часов в день годами, и ни один из двоих никогда больше не говорил об этой истории, уж конечно, не соседям и особенно не детям – Мадлен это запрещала. Тасс знала свою бабушку всего несколько лет, в раннем детстве, но она до сих пор помнит, как старая женщина произносила их фамилию, это имя, которое муж на беду дал ей в день свадьбы, придавая ей славянское звучание. Ее дед, Поль для всех и Лунес втайне, умер прежде, чем Тасс успела с ним познакомиться. Ничто в маленьком домике над гаражом, где он, однако, прожил больше тридцати лет, ничего не говорило о его личности, его истории. Единственным, что он взял из Нессадиу, поспешно уезжая, чтобы жениться на Мадлен, была раковина с гравировкой, которую его жена называла «игрушкой» или «безделушкой» и охотно уступила бы сыну, когда бы он ни попросил,– она, кстати, назвала его Кристианом, чтобы приблизить его к Христу, от которого происхождение отца могло его отдалить. С откровенным вызовом вышеупомянутый Кристиан три десятка лет спустя назвал своих детей Джугурта и Тассадит, словно желая показать своей матери, что одной их фамилии достаточно, чтобы указать ему, из какого народа он происходит. Он, однако, дождался смерти Мадлен, чтобы вернуться назад по следам потерянной памяти. Тасс было шесть лет, когда ее родители поселились близ Бурая. Не в Нессадиу, нет. Этого Кристиан наверняка не мог, не смел. Вернуться сорок лет спустя со словами простите, что ушел так скоро, ну да ладно, мы нашли сигареты, вечеринка не окончена, еще не все ушли спать? никто бы не мог. Он купил дом несколькими километрами дальше. Итак, семья жила в стороне от своих родных мест.

Кристиан иногда брал с собой Тассадит и ее брата – прошвырнуться на машине по соседним долинам, где росли финиковые пальмы. Тасс узнавала дерево с гравировки и смутно понимала, что все связано, ее семья, история и пейзаж. Но Кристиан ничего не объяснял, он не мог ничего объяснить: его мать оборвала всякую связь. Что он там возомнил? – спрашивает себя сегодня Тасс, въезжая на мост над Нерой.– Что дети вдохнут этот воздух и пропитаются своей историей, так, что ли? Что если двое малышей встанут на цыпочки, то смогут разглядеть вдали призрачное собрание своих предков?

Через несколько месяцев после его смерти вдова и сироты спешно переехали: возвратились в Нумеа. Яснее некуда: частичная попытка возвращения в колыбель не нашла понимания. Ни жена, ни дети упокоившегося Кристиана не смогли найти хотя бы одной веской причины остаться здесь, на берегу чего-то такого, что могло бы походить на исток,– вот бы только знать, на