Жемчужинка для Мажора (СИ) - Мур Лия

Но ведь Глеб ни разу ни к чему меня не принуждал…

Я не даю Стасу продолжить. Часто-часто трясу головой из стороны в сторону. И даже не потому, что Соколовский вновь закипает на глазах, как котёл. Нет.

Только сейчас я понимаю кое-что важное.

— Нет, это не так. — Говорю я и робко беру Глеба за руку. Переплетаю наши пальцы. А в награду получаю ошеломленный взгляд брюнета. — Всё хорошо, Стас. Была рада повидаться. И… Спасибо за то, что вступился.

Краснов сначала дёргается всем корпусом вперёд, словно хочет помешать или что-то сказать. На его лице мелькают разные эмоции, весь холод испарился. Синие глаза смотрят на меня с сожалением, когда парень останавливает себя. Заставляет стоять на месте.

— Если ты этого хочешь. Искренне хочешь, Арина. — Всё же настаивает он.

Соколовский собирается огрызнуться, вставить свои пять копеек, но я опережаю его.

— Да. Это так. Я хочу. — Выпаливаю, краснея. И зачем-то добавляю. — Прости.

— Ты ещё и извиняешься перед этим лопухом? — Фыркает брюнет, но я успокаивающе поглаживаю его ладонь большим пальцем. Это выбивает Глеба из реальности ещё на минуту.

Минуту, за которую я успеваю попрощаться с Красновым и утащить Соколовского за руку в противоположную от Стаса сторону.

Брюнет приходит в себя на первом же повороте.

— Нам не туда. Машина припаркована в другой стороне. — Не выпуская мою ладонь из своей, парень тянет меня в нужном направлении. Голос мажора максимально безэмоциональный, насколько позволяет ситуация.

Пасмурный осенний вечер пробирается под промокшую одежду, а небольшой ветер помогает ему в этом. Я стучу зубами и скрывать, что жутко замёрзла, уже не получается.

— Ты вся продрогла. — Констатирует факт Соколовский, кидая на меня быстрый взгляд. — Я бы дал тебе свою джинсовку, но она тоже вся мокрая. Ещё и тяжёлая. Пошли быстрей к машине.

Я только теперь замечаю, что конечности онемели. Настолько сильно замёрзла. Из-за нервов я практически не замечала холода, но сейчас зуб на зуб не попадает и игнорировать это состояние не получается при любом раскладе.

Чую, неделю буду валяться с температурой под сорок…

Порше припаркован относительно недалеко, но и это расстояние кажется мне бесконечным, а время — тянущимся, как кисель. Момент, когда мы забираемся в машину, а Глеб включает климат-контроль, становится для меня чуть ли не самым счастливым и радостным за весь день.

Вот только радость не длится долго. Соколовский открывает рот, и вся иллюзия счастья рассыпается, как песочный замок на берегу моря.

— Почему ты ушла? Почему не дождалась меня?

Я молчу. Смотрю вперёд через лобовое стекло, зябко обхватывая себя руками. Отвечать не хочется. Говорить брюнету, и уж тем более, признаваться самой себе в том, что банально приревновала — выше моих сил.

Так и не дождавшись ответа, Глеб сканирует меня долгим взглядом, недовольно поджимает губы и вдруг выходит из машины. Обходит её, открывает заднюю дверь с моей стороны и жестом волшебника выуживает откуда-то махровый плед. Протягивает его мне между сиденьями.

— Держи, закутайся, пока будем ехать. Тебе скорее нужно принять горячий душ.

Я с благодарностью принимаю плед, моментально оборачиваясь в него, становясь похожей на шаурму. Как я выгляжу со стороны — до лампочки. Главное, долгожданное тепло, наконец, начинает отогревать тело, покалывая кожу.

Соколовский садится обратно на водительское место, заводит мотор и везёт нас «домой», как он выразился.

Я меланхолично залипаю в окно. Смотрю на мелькающие дома фешенебельного района, размышляя, а был ли у меня когда-то «дом»? И понимаю, что — да, был. В далёком детстве, когда бабушка была ещё жива.

Я помню вазочку с вкусностями, всегда стоящую на столе. Помню оладьи с яблоками по утрам. Помню сказки, которые она рассказывала мне перед сном и как гладила по голове. Помню, как убегала с ребятами купаться в речке летом, и как она ругалась, грозя мне тростью.

Тёплые воспоминания из детства согревают и наяву. Я перестаю дрожать всем телом, а Глеб перестаёт часто коситься на меня, думая, что я не вижу. Спорю, ему стоило огромных трудов вести машину и молчать. У него на лице до сих пор мигает красным: «Мне есть, что тебе сказать. И много».

До «дома» мы доезжаем быстро. Я не дожидаюсь, пока мажор откроет мне дверь, как делает это обычно. Продолжая кутаться в плед, выхожу наружу и бреду к лифту. Соколовский закрывает машину и нагоняет меня. Его шаги эхом отдаются от стен подземной парковки.

Стоять с Глебом в лифте ещё более неуютно. Хочется спрятаться от его пронизывающего взгляда, поэтому я изо всех сил делаю вид, что абсолютно ничего не замечаю. А как только мы оказываемся в квартире, скидываю с себя плед прямо на пол и скрываюсь в ванной комнате.

Горячие струи воды поначалу слишком болезненны, но уже спустя пять минут я получаю некое мазохистское удовольствие, стоя под «кипятком», и чувствуя, как всё тело пронизывают миллиарды тонких иголочек.

Пар плотным слоем заполоняет всю ванную комнату, и даже вытяжка не спасает. Я выхожу из душевой кабины, тянусь за полотенцем, чтобы укутаться, но не нахожу его на вешалке.

— Бли-ин! — Горестно стону вслух, вспоминая, что сама накануне вечером бросила полотенце в стирку и теперь оно сушится. А новое повесить — забыла.

— Всё в порядке? — Раздаётся глухой голос брюнета за дверью.

— Ты что, караулишь меня? — Возмущаюсь от неожиданности.

— Слежу, чтобы вовремя прийти на помощь, если тебе вдруг станет плохо. — Тем же тоном отзывается Глеб. — Ты была слишком бледная, когда уходила в ванную.

— Можешь принести полотенце, пожалуйста. — Решаюсь попросить. Стоять голой посреди комнаты — такое себе. — И не заходи, а просто протяни его через щёлку в двери! — Добавляю быстро и надеюсь, что мажор меня услышал.

Стук раздаётся через минуту. Я закусываю губу и осторожно подхожу к двери. Прячусь за стеной, когда приоткрываю её.

— Не смей заходить, Глеб. Я не шучу. — Предупреждаю его, слыша собственный стук сердца, отдающийся в барабанных перепонках.

В проёме появляется жилистая рука Соколовского с зажатым полотенцем в ладони.

— Я и не собирался, — с некой укоризной басит мажор.

— Но следил…

— На всякий случай. Вдруг у тебя бы закружилась голова, и ты потеряла сознание?

— Ну, у тебя и фантазии… — Вырываю полотенце из его руки и со скоростью звука обматываюсь в него.

На всякий случай, ага.

— О, поверь, это не фантазия, а предосторожность. В моих фантазиях ты…

— Заткнись! — Выпаливаю я, краснея ещё больше, но уже не от перегрева.

— Какие мы скромные, — фыркает брюнет.

— Не стой у двери, я уже сказала, что со мной всё хорошо.

Выходить наружу в одном полотенце боязно. И я с удивлением понимаю, что боюсь не Соколовского, а саму себя. А еще того, что это не страх, а… волнение.

— Жду очередь. Я тоже промок, как бы. И хочу помыться.

— Сам виноват, — моментально бурчу в ответ.

— Виноват. — Не отрицает он. — Но и ты тоже учудила.

— Я?! — Эмоции захлёстывают.

Да как он смеет?!

Забыв обо всём, распахиваю дверь ванной комнаты и тут же оказываюсь лицом к лицу с Соколовским.

— Тебе идёт. — Парень растягивает губы в кривой ухмылке и в наглую рассматривает меня — раскрасневшуюся, с влажными волосами, перекинутыми на бок, и голыми ногами — с ног до головы. Заостряя внимание на особо интересных для него «деталях».

— Поясни! — Не позволяю ему уйти от темы. — В чём это я виновата?

Мажор запрокидывает голову к потолку. Тяжело вздыхает. Опускает её, снисходительно глядя на меня, и лишь потом отвечает.

— Тебя так легко взять на понт, седовласка. Но именно это мне в тебе и нравится. Эта безуминка. — Подслащивает пилюлю. Но я не покупаюсь.

— Глеб! — Угрожающе шиплю.

— Ладно-ладно, — закатывает глаза. И в следующую секунду меняется в лице.

Черты лица брюнета становятся хищными. Он смотрит на меня с высоты своего роста. А я впервые за всё время подмечаю, насколько маленькой выгляжу по сравнению с Соколовским. Он мог бы меня одним ударом прихлопнуть.