Ермак. Князь сибирский - Сергей Егорович Михеенков

полторы сотни вольных казаков двинулись в Астрахань. В пути атаман с четырьмя товарищами был отозван в Самару, арестован и казнён в марте 1587 г.

Организованная московскими властями позорная беспричинная казнь боевых друзей не просто вызвала возмущение Барбоши и его вольных казаков: атаман Богдан Барбоша начал мстить самому Московскому государству. Он бросал вызов нарождающейся империи, уже зная, что проиграет. Отряд Барбоши насчитывал поначалу 250 казаков, не признававших в Диком поле ни московской, ни ордынской власти. Но равнодушных к гибели Мещеряка среди казаков не было, и очень быстро численность выросла до 400 человек. Воины Барбоши не просто грабили проходящие по Волге купеческие, царские и посольские струги, но и убивали всех, находящихся на государевой службе. Такого ожесточения со стороны вольницы Москва ещё не знала. Почти два года Богдан Барбоша вёл войну на Волге и её притоках, но на Яик в неведомую ордынскую землю царские воеводы соваться не осмеливались. Местные гарнизоны справиться с вольницей были совершенно не в состоянии. Против атамана Барбоши и его казаков началась организованная облава. На Волгу со всех приграничных городов были отправлены отряды стрельцов и служилых людей. Ватага атамана была рассеяна и уничтожена. Сам атаман был схвачен и в цепях отправлен в Москву. По преданию, казнь была четвертованием после жестоких допросных пыток, и было атаману всего 44 года».

Атаманы Богдан Барбоша и Матвей Мещеряк до последних своих дней остались верными неписаным казацким законам, кодексу чести казака, который, как видим, писался кровью. И раз уж забежали мы в своём повествовании вперёд, то стоит более подробно рассказать о последних делах верного товарища Ермака атамана Матвея Мещеряка.

Вернувшись на Русь из-за Камня с печальной вестью о гибели своего предводителя, Мещеряк не прижился ни в большом городе, ни в каком-либо городке, но ушёл на Волгу. К своим. Здесь встретился с Богданом Барбошей. К Барбоше он пришёл, как предполагают исследователи, «с пятью или семью сотнями казаков, присоединившихся к сибирскому отряду». Здесь, между двумя рукавами Яика, на лесистом острове, в Кош-Яике, поладив с «воровским атаманом» Барбошей, он и обосновался со своими верными сотнями. Как верно писал Н. М. Карамзин, «шесть или семь сот Волжских Козаков выбрали себе жилище на берегах Яика… окружили его земляными укреплениями, сделались ужасом Ногаев, в особенности Князя Уруса, Измаилова сына, который непрестанно жаловался Царю на их разбои и коему Царь всегда ответствовал, что они беглецы, бродяги, и живут там самовольно; но Урус не верил и писал к нему: “Город столь значительный может ли существовать без твоего ведома? Некоторые из сил грабителей, взятые нами в плен, именуют себя людьми Царскими”».

Много крови попортили казаки хану Урусу. Разграбили столицу Сарайчик, увели в полон больше трёхсот человек, в том числе и сестру Уруса. Осенью 1586 года хан привёл на Яик большое войско и осадил казацкую крепость. Но даже обстрел Кош-Яика горящими ядрами не дал результата. Казаки Барбоши, Мещеряка и других атаманов держались стойко. Потом сделали несколько удачных вылазок и погнали ногаев в степь.

В октябре того же 1586 года в Кош-Яик примчался московский гонец с грамотой: царь прощал казакам все прежние проступки и предлагал послужить ему в походе на Крым. Сборы были назначены в Астрахани. Снова собрали казаки большой круг и снова разошлись в своих решениях: Барбоша, не веря посулам Москвы, остался в Кош-Яике; Мещеряк с атаманами, есаулами и вольными казаками решил снова, как и три года назад, поступить на государеву службу. Не знала, не ведала буйная головушка, что в Москве и Самаре лукавыми людьми, князьями да боярами, уже ковались коварные ковы. Самарский воевода князь Григорий Засекин сообщал в Москву: мол, в крепость, желая послужить московскому делу, пришли с Яика «Матюшка Мещеряк, да Ермак Петров, да Отреха Болдырев… а с ними казаков 150». Из Самары казаки должны были следовать для общего сбора в Астрахань. Они туда и пошли. «В дороге Мещеряка настигла грамота, – пишет Э. В. Бурда, – обязывающая оставить войско и вернуться в Самару. Едва за Мещеряком и его ближними людьми закрылись ворота крепости, Засекин приказал арестовать атамана и заключить в Самарский острог. Власти понадобились жертвы, чтобы задобрить ногайских послов в мирных переговорах. Казнь казацких атаманов, попортивших ногайцам много крови, стала подходящим вариантом. В остроге Матвей Мещеряк попытался спастись и ухитрился составить заговор с целью захвата крепости: подбил казаков к восстанию против воеводы, нашёл сочувствующих охранников-литовцев и казаков среди гарнизона крепости. Атаман даже послал весточку в Кош-Яицкий городок, прося взять Самару штурмом и перебить стрельцов. Заговор был раскрыт и в пытках на дыбе казаки признались во всех “винах”, им приписываемых, а главное – в избиении и грабеже “несчастных” ногайцев. Князь Засекин предпринял дополнительные меры безопасности, усилил караулы, но сам не мог решить судьбу такой героической личности, как Матвей Мещеряк, поэтому послал гонцов в Москву».

В Москве на царском троне сидел уже другой государь – сын Ивана Грозного Фёдор Иоаннович. Делами же государства фактически управлял Борис Годунов. Так что судьбу атамана Матвея Мещеряка решал он, Бориска. И решил. В Самарскую крепость вскоре пришла государева грамота: «Матюшку Мещеряка да Тимоху П-ша да иных товарищей пущих (Государь) велел казнить пред послы смертною казнию». Комендант крепости князь Засекин, оказавшись в роли Понтия Пилата, умыл руки и в точности исполнил царский приказ. Ногайские послы с удовлетворением наблюдали за последними смертными муками своих заклятых врагов. С едва сдерживаемым негодованием пишет современный историк казачества о том эпизоде нашего славного прошлого: «Могучий казак Матвей Мещеряк, великий атаман Волжской казачьей вольницы, стал разменной картой в русско-ногайских отношениях. В марте 1587 г. в Самаре на главной городской площади Мещеряк и его товарищи были повешены на глазах ногайских послов. В угоду политической выгоде Москва принесла в жертву того, кто три долгих года воевал за неё с ордой Кучума, одного из легендарных героев – покорителей Сибири и родоначальников Уральского (Яицкого) казачьего войска».

Что ж, Москва так поступала время от времени, в особенности когда видела явную возможность, пусть и кровью своих сыновей, но вовремя умилостивить алчность соседа. Хотя очень скоро сосед забывал это жертвоприношение и платил жестоким вероломством.

О судьбе Матвея Мещеряка хочется размышлять и размышлять. Хотя бы в том контексте, что он, Мещеряк, – это вариант судьбы Ермака. Ведь и с ним Москва могла бы поступить так же. Москва в то время уже осиротела: Грозный умер, шапку Мономаха надели на сына его Фёдора Иоанновича, но фактически царством управлял Борис Годунов. Он-то, по всей вероятности, и приговорил к скорой казни «пред послы» ногайские. А воротись Ермак живым и здоровым из-за Камня, ещё неизвестно, где бы он оказался. А если бы тоже на Яике? Или на Волге? И скорее всего, что именно здесь. И с ногайцами, так же как и у Мещеряка