Легионер. Книга третья - Вячеслав Александрович Каликинский

Свадьбу вскоре после рождества сыграли более чем скромную. Гостей в откупленном по этому случаю трактире набралось шесть человек — окружной начальник и начальник канцелярии с супругами, Михайла и новый квартирный хозяин Ландсберга, не пригласить которого он посчитал просто неудобным.

Возвращаясь ежевечерне — Ландсберг со своей службы, а Ольга Владимировна из амбулатории — новоиспеченные «супруги» ужинали и, испытывая смущение от своего положения, спешили разойтись по своим комнатам. Ландсберг боялся, что любое проявленное им внимание может быть расценено как приставание, усугубленное зависимым положением Ольги Владимировны. Она же, по всей вероятности, опасалась примерно того же самого — за исключением мотивов.

Зная о фиктивном характере брака Ландсберга, Таскин благородство своего заведывающего архитектурной частью оценил. И со своей стороны предложил идею ввода Ольги Владимировны Дитятевой в дамское общество поста Александровский. Главным «инструментом» и действующим лицом предстоящей акции была достопочтенная супруга Таскина, второе «дамское лицо» в высшем сахалинском обществе после генеральши.

Дело в том, что в акушерскую амбулаторию Дитятевой пациентки по-прежнему не спешили. Простолюдинки, для которых, собственно, и был открыт прием, не ходили сюда по причине недоверия. Традиционно докторами во всех городах и весях России были только мужчины, — а тут молодая женщина!

— Барыня, известное дело! — судачили в посту. — Скучно ей, вот и решила пользовать простой народ. А чё оне понимают в болезнях, барыни-то? Дохтура, известно, наукам всяким обучаются. Деньгу за визиты, опять же, берут. Раз берут — значить, умеют! А энта фря за бесплатно к себе приглашает. А то и гривенник-двугривенный еще сама сунет, ежели поплачешься на бедственное свое положение. Не-е, энто не дохтур! А ежели дохтур — то почему, скажите-ка мне, бабоньки, к ей благородные дамы да чиновницы не ходют? То-то же!

Жены сахалинских чиновников в амбулаторию Дитятевой, действительно, не ходили — однако причины столь явного саботирования были иными. Во-первых, «дворяшка»-акушерка приехала на Сахалин, в нарушение всех приличий, одна, без мужчины. А кто в приличном обществе в одиночку появляется? Известно, либо легкомысленные особы безнравственного статуса, либо эти нигилистки, из новомодных. Якшаться с такими — глядишь, и свою репутацию подмочишь.

Во-вторых, ходить в «заведение для бедных» представлялось для дамочек сахалинского «света» вообще зазорным.

Мария Петровна Таскина идею мужа всецело поддержала, и вскоре дамское общество сахалинской столицы стало перешептываться о том, что экипаж окружного начальника стал довольно часто доставлять к акушерской амбулатории супругу окружного начальника. Таскина не спешила протежировать «новое светило на медицинском небосводе» Сахалина и терпеливо ждала вопросов по этому поводу. И они, разумеется, последовали.

— Нет, со здоровьем у меня все в порядке, милочка! — снисходительно улыбалась Мария Петровна. — Просто, знаете ли, надо не только модные журналы читать. Живем-то на краю света, вдали от новых идей и веяний, в том числе и медицинских. А вот петербургский профессор Ростоцкий, европейское светило в области женских болезней, пишет об огромном значении профилактических врачебных осмотров. Понимаете, милочка, важно обратиться к доктору не тогда, когда болезнь уже проявилась и изрядно подкосила женский организм, а гораздо раньше, пока мы действительно здоровы. И когда есть только признаки заболевания, внешне порой совершенно не заметные. Мой супруг рассказывал мне, что в китайской медицине, к примеру, доктора получают свои гонорары только пока пациент здоров — сами понимаете, милочка, что их доктора крайне заинтересованы в благополучии своих пациентов! Кстати же, Ольга Владимировна Дитятева и училась на курсах, где преподавал профессор Ростоцкий!

— Знаете, не хочу сказать ничего плохого о наших сахалинских докторах, но спросите-ка у них, мон шер, когда они последний раз были в Петербурге либо в Москве! — рассуждала мадам Таскина с другой подругой. — Им просто некогда оторваться от здешней практики! Ведь они, бедняжки, вольно или невольно, но давно стали заложниками нашей отдаленности от центров цивилизации! Дикарями, отставшими в медицине на десятилетия! И потом, милочка, — практика у наших сахалинских докторов почти исключительно мужская, согласитесь! А наши женские организмы, вы это прекрасно знаете, устроены гораздо сложнее, нежели примитивные мужские. Читали, что пишет об этом в последнем нумере журнала «Ланцет» профессор Ростоцкий?

О «Ланцете» никто из сахалинских дамочек, разумеется, и не слыхал. Издание это приходило на Сахалин в единственном экземпляре, доктору Лобасу и не пользовалось, к его великому сожалению, популярностью даже у его коллег-докторов. Каково же было удивление заведывающего медицинской частью Сахалинской каторги, когда у него стали наперебой выпрашивать нумера этого журнала!

Идея оказалась продуктивной. С помощью мадам Таскиной сахалинские дамы постепенно признали Ольгу Владимировну, и зачастили к ней с визитами. Вслед за благородным женским сословием пересмотрели свое отношение к молоденькой «докторице» и малоимущие пациентки. Видя популярность Ольги Владимировны у сильных мира сего, они перестали дичиться и начали посещать амбулаторию. По совету той же многомудрой мадам Таскиной Ольга Владимировна разделила часы приема посетительниц так, что бесплатные пациентки приходили с утра, а обеспеченные чиновницы после полудня. «Приличия света», таким образом, были внешне соблюдены.

Ольга Владимировна, как и предсказывал Ландсберг, очень скоро перестала скучать в своей амбулатории без дела и даже вынуждена была нанять помощницу. И жизнь уже перестала казаться ей такой мрачной и безысходной. Дитятева прекратила считать дни до открытия весенней навигации и невольно стала внимательно приглядываться к Ландсбергу, пытаясь разгадать молчаливую натуру своего официального «сожителя».

Тот же, не желая докучать Ольге Владимировне своим постоянным присутствием, стал часто отправляться в охотничьи экспедиции.

Первая «семейная» зима Ландсберга на Сахалине оказалась весьма «урожайной» на лисиц. Среди них частенько попадались и чернобурки, представляющие собой особую ценность. Добывали лисиц на острове преимущественно не ружьем, а раскладыванием начиненных стрихнином приманок. И здесь между поселковыми охотниками частенько возникали нешуточные дрязги и ссоры относительно принадлежности ценных пушистых трофеев. Поди-ка, докажи, что чернобурка, позарившаяся на чью-то отравленную приманку близ поста и найденная спустя какое-то время где-нибудь в распадке, подохла именно от твоей! Поэтому Ландсберг не занимался промыслом в окрестностях островной столицы, а всякий раз нанимал гиляков с собачьими упряжками и уезжал за лисицами за несколько десятков верст, далеко на север. Из этих экспедиций он, как правило, с пустыми руками не возвращался и частенько после таких вылазок с затаенной гордостью присовокуплял к своим пушистым трофеям пару-тройку соболей.

Шкурки Ландсберг тоже выучился обрабатывать сам, однако занимался скорняжим ремеслом без особого желания и от случая к случаю — и не потому, что помнил о своем дворянском происхождении или брезговал. Блеск мехов, их шелковая нежность неизменно вызывала у него ностальгические воспоминания о Петербурге, об оставшейся где-то по другую