Песнь одиноких китов на частоте 52 Гц - Матида Соноко

с крепким сердцем, чтобы ты была за меня спокойна. Обещаю больше никогда не причинять горя. Прости за то, что в этой жизни расстраивала тебя».

Ану было плохо. Он страшно мучился из-за разрыва между душой и телом, из-за конфликта и от того, что не мог ничего рассказать матери. Повторяющиеся слова извинения казались полны безнадежным отчаянием.

Читая эти душераздирающие слова, мать Ана повторяла: «Она винит меня в том, что я не смогла, родив ее, правильно воспитать. Это я виновата! Ах, как хотела бы заново родить ее! Тогда бы точно воспитывала ее по-другому!»

Я ничего не могла ей ответить. Какое право было у меня говорить что-то, если я совершенно ничего не знала о мучениях Ана?

Вторая записка была адресована Тикаре. Однако из-за полицейского расследования она уже была вскрыта. Мать Ана сказала, что боится читать, и отложила конверт, поэтому я аккуратно взяла его.

«Господину Тикаре Ниине.

Наверное, вы удивлены, почему эта записка адресована вам. Прошу прощения, но вам придется некоторое время послушать голос умершего человека.

Пожалуйста, оставьте Кико. Если это невозможно, если вы и сейчас считаете себя ее духовной парой, тогда смотрите только на Кико, берегите только Кико. Думаю, Вы тоже знаете, какую горькую ношу прошлого она несет. У нее практически нет воспоминаний о том, что такое любить. Ей нужна уверенная память о том, как ее – и душу, и тело – обнимали, насыщали. Иначе море ее души так никогда и не наполнится.

Если вы, как и сейчас, будете ей неверны и продолжите давать ей любовь только одной рукой, это лишь на короткое время утолит жажду. Тоска в глубине души Кико никогда не исчезнет, а может быть, только разрастется.

Поэтому я вас очень прошу – обратите на нее все внимание, сделайте самой счастливой. Или станьте

для нее настоящей духовной парой, или дайте ей встретиться с духовной парой – вам нужно сделать выбор. Я буду благодарен за любой исход.

Как вы и говорили, я недочеловек. У меня нет могучего тела, чтобы обнимать Кико, нет и силы, чтобы окутать ее целиком. Возможно, и огромный мир я ей не могу показать. У меня нет веры в то, что я смогу наполнить ее и душу, и тело, и если бы я пожелал ее, то причинил бы ей горе. В целом я согласен с вашим мнением о том, что рядом с ней должен быть человек без недостатков. Нужно быть человеком с цельными душой и сердцем, чтобы поддерживать ее, – ведь она еще не уверена в себе.

Я доволен уже тем, что когда-то спас Кико. Мне пора стать человеком из ее прошлого. Поэтому я уйду, ничего ей не говоря. Если она узнает о моей смерти, скажите, что я умер по своей глупости, от своей слабости.

Пожалуйста, сделайте Кико счастливой. Я прошу вас об этом, отдавая за это свою жизнь и предлагая вам извинения за мое прежде недостойное поведение».

Я потеряла дар речи, читая это старательно написанное письмо. Адресованное Тикаре, оно было наполнено любовью ко мне. Ан любил меня больше всех на свете и даже перед смертью желал мне только счастья.

– Ан ждал, ничего мне не говоря, потому что хотел во всем признаться лишь тогда, когда я по собственной воле обращусь к нему. Когда бы я сама выбрала его своей духовной парой, он наверняка бы мне все рассказал.

Моя рука, держащая стакан, дрожала. На нее легла рука Михару.

– И все-таки, думаю, Ан постоянно пытался донести до меня свой голос, постоянно повторял: заметь, увидь. Но я ничего не замечала. Только обидела и довела до смерти.

Пустяковый разговор, звонок в ночи – все это было его криком, обращенным ко мне.

Ан тоже оказался пятидесятидвухгерцевым китом. Он наверняка изо всех сил подавал голос, пел, но я не смогла его услышать и вместо этого пошла на громкий, понятный голос из того мира, куда он меня отвел.

– Я так хотела, чтобы он это сказал. Если бы он сказал – мол, я твоя духовная пара, Кинако, – я точно прислушалась бы к нему. Его тело было чем-то вторичным, мне было бы вполне достаточно просто спать в обнимку, я в этом уверена. Но тогда я была увлечена новым и не смогла услышать слова, которые он так старался до меня донести. Какая же я была глупая…

Мне захотелось разрыдаться в голос, однако я все же смогла удержать себя, поэтому заплакала тихо, закусив губу. Михару с силой сжала мою руку и прошептала:

– Мне кажется, Ан ушел молча, потому что не хотел, чтобы ты плакала из-за него. Только так он мог сделать счастливыми сразу тебя и себя.

– Где же тут счастье – умереть в одиночестве? Что счастливого в том, чтобы умереть в маленькой ванной, чтобы тебя провожали только два человека? Он не мог желать того, чтобы над ним плакала мать, не мог желать уйти не в своем настоящем облике.

Видимо, я слишком сильно закусила губу – во рту появился вкус крови. Михару приказала:

– Дыши. Ты не дышишь, а так нельзя.

Я резко вдохнула и, видимо, из-за этого закашлялась. Пятьдесят Два от моего громкого кашля заворочался во сне. Испугавшись, что разбужу его, я постаралась выровнять дыхание и вытерла слезы. Промочив горло уже теплым пивом, я глубоко вдохнула.

– Проводив Ана, я вернулась домой с запиской, адресованной Тикаре. Он был у меня и, увидев меня, сразу накинулся с кулаками.

* * *

Мне казалось, он меня убьет. Получив кулаком в висок, я упала носом прямо в пол. Потоком хлынула кровь, мужчина схватил меня за шиворот, поднял и прошипел: «Ты где была?! Велел же тебе сидеть здесь! К нему ходила, да?»

Висок и нос болели. Кровь попадала в рот, в какой-то момент я закашлялась от металлического привкуса. Тикара заорал мне в ухо: «Ты понимаешь, в каком ты положении?!»

В ушах зазвенело. В голове промелькнуло: как будто сигнал опасности.

«Мало того, что ушла без спроса, так еще и несколько дней не давала знать, где ты, – за дурака меня держишь?! Дерьмо!» – будто выплюнул он и разжал руку.

Я вся дрожала от боли и страха и снова упала на окровавленный пол.

«А-а, ясно. Значит, он настолько хорош? И как же ты занималась сексом с этим недоделком? Наверное, лесбийский секс очень приятен, да?» – Тикара мерзко засмеялся.

У меня из