Песнь одиноких китов на частоте 52 Гц - Матида Соноко

«Он хороший. Он замечательный человек». Если бы я тогда была трезвой и поговорила бы с Аном еще немного, наверное, всего этого бы не случилось. Так, а потом? О чем мы говорили потом?

«Слушай, Ан. Послушай, ты… Я тебе нравлюсь?»

«Ты мне дорога. Настолько, что я постоянно желаю тебе счастья».

Разговор, о котором я совершенно забыла, вдруг отчетливо всплыл у меня в голове, и я ахнула. И неожиданно все поняла. Точно! Он так сказал, а значит, все его действия – это своеобразное пожелание мне счастья. Он не винил меня, наоборот, делал все, что мог, не заботясь о том, как это выглядело, только чтобы я была счастлива.

Я опустилась на пол перед раковиной – дрожь в ногах никак не унималась. Кажется, я допустила что-то ужасное.

– Тикара в своей сумке всегда носил распечатку с информацией на Ана. Я улучила минутку и заглянула туда. Как и ожидала, там был адрес…

Мне удалось украдкой сфотографировать данные на телефон и вернуть документы на место, сделав вид, будто я ни при чем. Ан жил далековато, но добраться было можно. И хотя я находилась под домашним арестом, пока Тикара был на работе, могла выходить, поэтому решила тайно съездить к давнему другу. Мне было плевать, даже если бы Тикара узнал о том, что я выходила на улицу, и избил бы меня, я должна была как можно скорее встретиться с Аном.

– Я хотела встретиться с ним и попросить за все прощения. Сказать, что собираюсь расстаться с Тикарой… Даже если бы Ан накричал на меня, что уже поздно, я знала, что обязана сделать хотя бы это.

Ан жил в старом многоквартирном доме. Набравшись смелости, я нажала на кнопку звонка, однако никто не вышел. Тогда, прислушавшись, я уловила, как где-то в глубине квартиры текла вода, и подумала, что он принимает ванну. Ну, ладно, решила я и стала ждать у двери, но вода все текла и текла. Когда я сообразила, что это странно, появилась женщина с сединой в волосах. Это оказалась мать Ана. Она спросила: «А вы кто?» – и, когда я представилась подругой, она вздохнула с облегчением.

– Мать Ана остановилась в гостинице неподалеку, сказала мне, что собирается вернуться с дочерью в Нагасаки, – продолжала свой рассказ я. – Дочь, мол, живет в большом городе одна, наверняка устала. Так вот, мама Ана и хотела, чтобы та подлечилась, глядя на море.

У матери Ана был свой ключ, и она открыла. Шум воды стал громче. Женщина крикнула: «Андзу!», но никто не ответил.

– Наверное, в ванной. Хотя сейчас-то зачем? Подождите, пожалуйста.

Со вздохом она направилась к ванной, а я бездумно оглядывала маленькое помещение. Видимо, из-за переезда вещей никаких не было, только в беспорядке стояло на полу несколько упакованных картонных коробок. Мебели было маловато.

Меня встревожили два белых конверта, что лежали на старом столе офисного типа. Только я сделала к ним шаг, как раздался крик.

Кричала мать Ана, я бросилась к ней… Ан лежал в ванной мертвый.

Теплая вода продолжала литься из душа, видимо, поэтому в комнатке стоял густой туман.

В красной от крови ванной лежал Ан. Я застыла, а передо мной, почти потеряв рассудок, женщина пыталась вытащить тело из воды. Руки, из которых все еще текла кровь, безвольно обвисли.

«Андзу, почему?! Неужели тебе было так плохо?! Мама же сказала, что вылечит тебя! Ты зачем это сделала?»

Она выла, и кровь заливала ее.

Потом приехали полиция и скорая, стало шумно. Мать Ана кричала, закутывая тело полотенцем: «Это же девушка, не смотрите! Неужели нельзя позвать женщину?!» Полицейский несколько раз просил ничего не трогать, но она обнимала своего ребенка и отказывалась уходить…

* * *

Михару глубоко вздохнула, неловко встала и заглянула в холодильник. Со вчерашнего дня оставалась только одна банка пива, и она разлила ее по двум стаканам, которые были в комнате. Вручив один мне, она молча села рядом. Приятно было чувствовать рядом ее тепло.

– Мать Ана была самой обычной доброй женщиной, просто не могла принять, что в душе ее дочь была мужчиной… Вернее, она, судя по всему, считала это психическим заболеванием. Она несколько раз повторила, что, если спокойно пожить в деревне и попить лекарства, все можно было бы вылечить…

Тогда я сказала, что хочу попрощаться с дорогим мне другом, поэтому оставалась рядом с его мамой и помогала, чем могла. Тело Ана увезли на вскрытие и два дня не отдавали, за это время я успела договориться с похоронной конторой. Его мать выглядела, как пустая скорлупка, но все равно сквозь слезы повторяла, что никто не должен знать о произошедшем, поэтому я договорилась, чтобы провели небольшие семейные похороны.

– Когда тело Ана вернули после вскрытия, мы с его матерью все подготовили к прощанию. Она так старательно наносила ему на лицо макияж…

От этих воспоминаний у меня разрывалось сердце. Мать сбрила оставшуюся на лице Ана бороду и старательно замазала тональным кремом следы бритья. Нарисовала брови, напудрила щеки, накрасила губы помадой. Потом попросила представителя похоронной конторы спрятать коротко остриженную голову и украсить гроб белыми лилиями. Глядя на Ана, лежавшего, словно невеста под белой вуалью, его мать разрыдалась.

«Ну почему я вижу тебя такой только после смерти? Почему? Почему?..»

– Глядя на нее, я остро поняла, почему Ан не мог ей признаться. Думаю, ему было очень тяжело.

Проводя по обычаю ночь рядом с покойной, мать Ана, устав от рыданий, там и уснула. Ее осунувшееся за эти несколько дней усталое спящее лицо выглядело так трогательно. Я укрыла женщину тонким одеялом и перевела взгляд на гроб. Там лежала хорошенькая девушка, лицом похожая на мать, нельзя было подумать, что это Ан. Я решила, что он не хотел бы, чтобы я видела его таким, поэтому, еще чуть-чуть поглядев на его лицо, закрыла створки. А потом взяла два конверта, которые лежали на крышке гроба.

На столе в комнате Ан положил предсмертные записки. Одна – для матери, она разрешила мне ее прочитать – там повторялись слова извинения.

«Прости, что была несовершенной дочерью. Наверное, причинила тебе столько горя. Я не могла жить женщиной, и из-за меня ты пролила столько ненужных слез. Думаю, тебе было тяжело быть матерью для такой, как я, но все же я рада, что была твоей дочерью. Я бы хотела снова родиться твоим ребенком. Роди меня опять, пожалуйста. Только тогда хочу родиться мужчиной. Буду крупным, чтобы помогать тебе,