Там, где была тишина - Евгений Кривенко

— Сколько нужно денег для расчета?

— Двадцать восемь тысяч, — без запинки выпалил Буженинов. — Прикажите подать ведомости?

— Не нужно. — Ткачев расстегнул портфель и принялся писать какую-то бумажку.

— Сейчас же заготовьте чеки. Завтра все получат расчет. Есть люди, которые хотят остаться на стройке?

Наталью поразило, что Ткачев не принял никаких мер, чтобы задержать рабочих. Он торопился  р а с с ч и т а т ь  их. Что бы это значило?

— Бригада Солдатенкова, — ответила она. — Бригада обязалась работать до конца стройки.

Ткачев ничего не сказал и внимательно посмотрел на рабочих.

Во двор конторы въехала грузовая машина. Ткачев поднялся.

— Где завхоз?

— Слушаюсь, товарищ начальник, — руки по швам, замер перед ним Борисенко, старательно выпячивая глаза.

— Принимайте продукты. Здесь рис, баранина. Должно хватить для ужина и завтрака. Пусть товарищи хоть напоследок поедят местное блюдо — туркестанский пилав.

— Для ужина и завтрака? — снова удивилась Наталья.

Что это он задумал? Но спросить не решалась.

Ткачев направился в контору. Войдя, он тихонько присел возле закутанного с головой, трясущегося Макарова.

Иван Петрович, врач с заставы, встал при его появлении и кивнул на больного.

— Климат ему нужно менять. Иначе труба.

— Переменит, — успокоительно произнес Ткачев. — Давно это с ним?

— Вторая неделя. Совсем измучился.

Макаров сбросил с головы одеяло.

— О, — вскрикнул он, — Федор Николаевич!

И его радость была так непосредственна, что Ткачев отвернулся, чтобы скрыть смущение.

— Намучился, небось? — осторожно спросил он у Макарова.

— Было по-всякому, — тихо ответил тот.

— Ну вот, теперь отдохнешь. Я привез приказ о консервации строительства.

ГАЗЕТНОЕ ОБЪЯВЛЕНИЕ

— Лучше бы вы меня убили, Федор Николаевич. Вот так: поставили к стенке и шлепнули, — после минутной паузы произнес Макаров. Покосившись на поставленную перед ним тарелку с двумя чуреками и бутылку молока, попросил:

— Утвердите наш вариант, Федор Николаевич, и к весне будет дорога. Мы уже проделали главную работу, подвели полотно к предгорьям и разобрали завал на пятидесятом пикете.

«Ах, черт! — тут же вспомнил он. — Эта проклятая гора снова обрушилась на пятидесятый пикет. Как же я забыл об этом?»

— Дорогой мой, — мягко сказал Ткачев. — Приказ есть приказ. Эти деньги нужны в другом месте.

— А здесь не нужны?

— И здесь нужны, — уклончиво ответил Ткачев. — И вообще, Макаров, ты плохо осведомлен о наших делах. Есть умники, которые уверяют, что постройка здесь большого комбината не оправдает себя. Вот они-то и мутят воду.

Макаров сразу же вспомнил длинное холеное лицо Сафьянова, его узкие, презрительно сжатые губы.

— Я знаю этих умников. Пришлось увидеть.

— Тем лучше…

— Федор Николаевич, — взмолился Макаров. — Здесь же крупнейшее в стране месторождение серы. Слышите, крупнейшее! И одно из крупнейших в мире! Как же здесь обойтись без дороги? Пожалейте нас, Федор Николаевич!

Ткачев задумался.

— А ну-ка, дай проект.

Он развернул лист и склонился над ним. В комнате все затихли, боясь шевельнуться.

— Тэк-с, тэк-с, — бормотал Ткачев, поглядывая на поперечники. — Этот кусочек прошли. Пикет пятидесятый, в легенде значится завал. Но ты говоришь, завал разобран? Очень хорошо.

Макаров открыл было рот, чтобы сказать правду, но кто-то сильно толкнул его в бедро. Это был Солдатенков. Макаров промолчал.

— Дальше идут выемки и насыпи с незначительными отметками, — продолжал Ткачев. — Тоже очень хорошо. А здесь что на девяносто пятом. Ого, скальные работы.

— Взорвем, — кратко сказал Солдатенков, щуря глаза.

Ткачев быстро взглянул на него и снова припал к бумаге.

— Дальше до сто четвертого чисто. Так, здесь небольшая труба. Монокль?

— Так точно, — ответил Солдатенков.

— Дальше снова гладенько до двухсотого. Опять труба?

— Труба, Федор Николаевич, — откликнулся Макаров.

— Ой, вылетим мы в трубу с твоими трубами, — пошутил Ткачев, и все повеселели. — Дальше от трехсотого серпантинки — одна, вторая третья. Ну, это чепуха. И здесь последнее препятствие: небольшая насыпь и подпорная стенка. — Он в упор посмотрел на Макарова. — Сколько ты просишь?

Макаров задумался. Сметная стоимость дороги по старому варианту была равна трем миллионам. Федоров истратил двести тысяч, он — около ста.

— Дайте еще сто тысяч, и дорога будет готова.

— Любую половину, — сощурился Ткачев.

Макаров в изумлении уставился на него.

— Что это значит?

— Это значит, любую половину из ста. Или первые пятьдесят, или последние пятьдесят. Понял?

Лицо Ткачева было серьезно. Он не шутил.

— Хорошо, — поспешил согласиться Макаров.

— Не совсем, — уклонился Ткачев. — Окончательно решим завтра. На бумаге одно, а на местности другое. Я утром поеду по трассе, и тогда решим. Вот так. Меня за эти пятьдесят тысяч тоже по головке не погладят. Это я ведь беру на себя, на свой риск.

Лицо Макарова вытянулось. Он растерянно взглянул на Солдатенкова. Тот незаметно подмигнул ему.

…Макарова утомил напряженный разговор. Он опустил голову на подушку и вскоре уснул.

Когда он проснулся, было уже утро.

«Проспал, проспал, — мучительно терзала его одна и та же мысль. — Ткачев поедет по трассе и увидит, что я солгал. Что же делать? Что? Эх, будь, что будет. Скажу ему тогда всю правду. А может, и обойдется еще…»

Он потянулся было к бутылке с молоком, стоявшей перед ним, но сейчас же отдернул руку.

— Кто там есть? — негромко позвал он, услышав какой-то шелест за перегородкой.

— Это я, Виктор Александрович, — отозвался Буженинов. — Что вы хотели?

— Вот это молоко, — просительно заговорил Макаров, глядя на заспанное лицо счетовода, — хорошо бы Ченцовой отнести, для Павлуши. Как вы на это смотрите, товарищ Буженинов?

Бухгалтер удивился.

— Да ведь Ченцов уехал.

— Как уехал?

— Уехал со своей бригадой. Почти все рассчитались и уехали. Осталась, как бы знаете, бригада Солдатенкова, да вот еще заявление на ваше имя.

Макаров взял из рук Буженинова небольшой листок бумаги и прочел:

«Начальнику «Дорстроя». Мы, нижеподписавшиеся, рядовые бойцы первой пятилетки, объявляем себя мобилизованными до конца постройки дороги. Мы, люди разных национальностей, объединились в интернациональную бригаду имени Коминтерна. Просим направить нас на самый трудный участок. Подписи: Курбандурды — бригадир, Гельдыев — землекоп, Гао Мин — землекоп, Хатин — землекоп, Хатибулин — землекоп, Ярославцев — землекоп, Приходько — землекоп».