Хозяин кометы - Масахико Симада

9.3

На заработанные деньги он мог промочить горло и насытить желудок, а то, что оставалось, откладывал на покупку рояля. У него не было времени на любовь, но женщины, которые платили деньги за его музыку, были не прочь завладеть и его сердцем. Девица, снявшая ему комнату в четыре с половиной татами, ласкала руки, плечи, спину, уши Куродо, прижималась к нему щекой и постоянно проклинала свою судьбу:

– Ну почему все богатеи такие мерзкие и страшные? У них изо рта воняет. С ними рядом тошно становится. Богатеи выдыхают яд и отравляют мир. А ты, Куродо, очищаешь то, что они отравили.

Она служила мерзкому уроду и содержала красивого мальчика. Неудивительно, что ей не нравилась эта роль. Куродо хорошо понимал ее и стремился всячески удовлетворять ее плотские желания. Пусть это была показная верность, пусть душа в этот момент улетала в другие края, но девица была без ума от его тела – гибкого, без грамма лишнего жира.

Девки с Гиндзы называли Куродо Куро-тян – Черныш, а в звуках его гитары искали успокоение сердцу, издерганному колыбельными пьяных клиентов. Они все, как одна, соблазняли его. «Черныш, развлечемся на выходные! Пойдем поедим бифштексов, поплаваем на лодке в Тамагаве, поедем в гости к клиенту в Камакуру», – шептали они ему, но Куродо не чувствовал себя обязанным кому-либо из них, просто по выходным он старался как можно больше поездить на велосипеде.

Одна из праздных дам была настолько добросердечна, что предложила Куродо продолжить занятия музыкой. Так он познакомился с композитором, который преподавал в Консерватории Т. X. и слыл несколько странноватым. Композитор встретился с Куродо, бросил взгляд на пьесу для фортепиано, которую тот написал, вполуха послушал его игру и тут же взял в ученики. Дама обрадовалась: видишь, твой талант признали, но интуиция подсказала Куродо, что в глазах маэстро скрывается презрение к его музыке. Но тогда почему он взял его в ученики? Тайна открылась очень быстро. Маэстро хотелось от неожиданно представшего его глазам семнадцатилетнего красавчика того же, что и девке, содержавшей его в четырех с половиной татами.

В тишине звукоизолированной комнаты, где уши начинали болеть и становилось тяжело дышать, маэстро молча сидел, утопая в подушках дивана, и не сводил с Куродо своих глаз глубоководной рыбы. Не в силах выдерживать это непонятное молчание, Куродо спросил:

– Учитель, чего не хватает моим сочинениям?

Маэстро ответил пронзительным голосом:

– Им недостает изящества. Твоя музыка – что радиопрограммы оккупационных войск. Твои уши, наверное, слышат только звуки развалин. Говорят, ты вечно без дела носишься на велосипеде. Зарабатываешь деньги, играя на гитаре и распевая дешевые популярные песенки.

– А это плохо?

– Тот, кому это нравится, не в состоянии понять, что такое изящество.

– А что такое изящество в музыке?

– У тебя уши японца?

– Думаю, да.

– Тогда, я полагаю, ты слышишь звуки полей и гор, песни ветра, ритм рек и морей, плотную гармонию колоколов в буддистских храмах. Пребывая среди этих звуков Японии, ты должен пробудить в себе чувства.

Не очень понимая, о чем идет речь, Куродо давал неопределенные ответы, будто пытался запихать туман в коробку, а маэстро закрывал глаза и хмурил брови, казалось, он напряженно думал о чем-то. Куродо не знал, куда деться в минуты этого бездыханного молчания, а маэстро продолжал спрашивать:

– Ты чувствуешь?

– Что?

– Я посылаю тебе «ци».

– Какого ци?

– А ты глуп. Если действительно хочешь учиться у меня, тебе нужно почувствовать «ци» так же, как это чувствую я. Давай-ка я научу тебя, как это делается.

Маэстро велел Куродо лечь на диван и начал осматривать его: задрал рубашку, положил ему руку на живот и помассировал. Куродо растерялся, но маэстро объяснил:

– «Ци» собирается в животе, – и велел лежать смирно.

Вскоре рука маэстро спустилась к низу живота Куродо, и он почувствовал неприятные ощущения между ног.

– Изящество, Куродо, предполагает нарушение табу. Надо нарушать табу и вырабатывать яд внутри себя. Тот, кто выбирает музыку делом своей жизни, должен полностью отдать себя Эросу. Не стоит думать о практической пользе. У музыки нет ни цели, ни смысла. Она не должна соприкасаться с жизнью. Ты связан с никчемной музыкой, которая служит только низменному в человеке. Чистая музыка – это яд, она существует вечно, развращает и сводит людей с ума. Ты можешь писать такую музыку. Поверь мне. Отдайся чувству, что живет в тебе без смысла и без цели.

Куродо казалось, что в этих словах, произносимых гипнотически, скрывается истина, которой трудно противостоять. Куродо даже подумал, что его работа – засыпать, сидя у постели одиноких сердец. Но пальцы маэстро, двигавшиеся в такт словам, копошились у него между ног. Куродо соглашался со словами, но его тело отвергало соблазнителя.

– Учитель, пожалуйста, перестаньте.

– Не бойся. Ты еще лучше сможешь писать музыку.

Дыхание маэстро стало учащенным, широко раскрытые глаза поедали Куродо. Увидев эти глаза, Куродо пнул маэстро коленом в подбородок.

Так у Куродо не стало ни учителя, ни рояля.

9.4

Как обычно, Куродо обходил клубы на Гиндзе с гитарой в руках. В последнем из клубов, куда он зашел спеть что-нибудь на заказ, он исполнил «Серенаду» Шуберта по просьбе мужчины, которого хостесс называла то господином, то режиссером. Господин, пряча улыбку в усах, с большим интересом слушал Куродо. Когда он закончил петь, господин предложил Куродо выпить и заказал «Джинджер эль», после чего попросил спеть «Серенаду» еще раз и стал тихонько ему подпевать.

– У тебя очень хороший голос. У кого ты учился петь?

Куродо ответил:

– У матери.

Господин заинтересовался:

– Скажи, а кто твоя мать?

Куродо рассказал о Наоми – матери, воспитавшей его, и господин задал вопрос об отце. Когда Куродо рассказал, как отец Джей Би набросился на Макартура, господин подался вперед и захлопал в ладоши от восторга. Он налил Куродо пива и предложил супа одэн,[49] за которым послал девочек из заведения.

Господин называл Главнокомандующего Маком или Мацукасой.[50] Говорят, Главнокомандующего, который свысока смотрел на императора из кабинета Главного штаба и обладал властью большей, чем у него, называли «императором у рва». Господин рассказал Куродо, что у Макартура есть еще прозвище «Пупок». Кажется, руководящее лицо компартии первым обнародовал непристойную шутку, которая ходила среди учащихся начальных школ района Кансай. «Пупок», мол, выше «члена» (императорского двора).

Господин, вероятно, предпочитал называть Макартура исключительно прозвищами, он и так и этак склонял его, а потом, будто вспомнив, попросил спеть Куродо «Липу» Шуберта и стал подпевать ему. Часа два провел Куродо с пьяным господином и уже намеревался уходить, когда тот позвал его в рёкан[51] «Тигасаки». Куродо засомневался.

– А ты не думай о завтрашнем дне, – подбивал его господин и вместе с двумя хостесс затолкал в поданное такси.

Господин был кинорежиссером и четыре года подряд останавливался в этом рёкане неподалеку от места съемок. Тут никто не перечил его причудам, одну из комнат он сделал своим кабинетом и вообще взял на себя функции здешнего хозяина. Войдя во вкус, он зазывал к себе гостей и пьянствовал с ними ночи напролет. Не привыкший к спиртному Куродо напился в стельку и, придя в себя, обнаружил, что лежит на татами в глубине комнаты вповалку с обеими хостесс. Он пошел искать режиссера и нашел его на балконе. Тот курил в одиночестве, погруженный в раздумья. Куродо поблагодарил господина за гостеприимство и собирался было уже вернуться домой, в свою комнатенку в четыре с половиной татами, когда господин сказал неторопливо:

– У меня есть к тебе просьба.

Куродо откашлялся, думая, что ему опять придется спеть Шуберта, но господин спросил:

– Ты не мог бы сходить по этому адресу? – и протянул ему листок бумаги, на котором был указан адрес дома в пригороде Токио на берегу реки и имя женщины.

– А что я должен сделать, придя туда?

– Эта женщина очень несчастна и нуждается в поддержке. Я хочу, чтобы ты пошел туда и утешил ее.

Услышав столь неожиданное предложение, Куродо растерялся.

– Спой ей, стань ее собеседником, – сказал господин.

– А что это за женщина?

– Увидишь – поймешь.

– Одинокая старуха?

– Нет, ей еще нет сорока.

– Она больна?

– Она так здорова, что способна осчастливить любого. Ты не знаешь Таэко Мацубару самую красивую женщину в Японии?

– Не знаю. Но если она настолько здорова и красива, зачем ей мои утешения?

– Наверное, тебе сложно это понять, но она стольких сделала счастливыми, что это стало причинять ей боль. Слишком красивые люди, сами того не замечая, притягивают к себе несчастье. Ну что, выполнишь мою просьбу?