Красивые души - Масахико Симада

Масахико Симада

Красивые души

«Фортуна непостоянна, а человек упорствует в своем образе действий, поэтому, пока между ними согласие, человек пребывает в благополучии, когда же наступает разлад, благополучию его приходит конец. И все-таки я полагаю, что натиск лучше, чем осторожность, ибо фортуна – женщина, и кто хочет с ней сладить, должен колотить ее и пинать – таким она поддается скорее, чем тем, кто холодно берется за дело. Поэтому она, как женщина, – подруга молодых, ибо они не так осмотрительны, более отважны и с большей дерзостью ее укрощают».

0

Иногда ты стоишь на берегу моря, озера или реки и вдруг чувствуешь: на тебя кто-то смотрит. Оглядываешься – вокруг никого. Но тебя не пугает посторонний взгляд. Наоборот, тебе кажется, что это взгляд твоего доброго тайного защитника.

Папа смотрит на меня, – думаешь ты и, прищурившись, вглядываешься в воду. На ее поверхности не появляется папино отражение. Но на дне моря, озера или реки покоятся папины сны, они беспрерывно колышутся, как водоросли. Вот бы ухватить за хвост эти зыбкие сны и вытянуть их на поверхность, тогда сможешь приблизиться к нынешнему папе, – убеждаешь себя ты.

Все началось с твоего каприза: найти папу, от которого давным-давно не было вестей. Ты почувствовала: если бы не этот каприз, то даже тому папе, что хранится в твоей памяти, грозит забвение.

Однажды мама сказала тебе:

– Тот, кто умер по необъяснимой причине, не считает себя умершим. Он приходит в обличье призрака. Но я пока не видела призрака Каору-сан, значит, он жив и дышит земным воздухом.

Если папа жив, нужно привести его к маме, а если он уже умер, нужно забрать с собой и его прах, и его призрак.

Во время своего путешествия ты узнала: папа любил не твою маму, а другую женщину. И она потом стала принцессой рода, ведущего начало из эпохи мифов.

Похоже, нравится это людям или нег, но в один прекрасный день они внезапно снимают печать с прошлого. Даже если оставаться на одном месте, подобно сакуре, даже если, ни с кем не общаясь, бесцельно болтаться, как бутылка с письмом в морских водах, – все равно хочешь не хочешь, а придется столкнуться с историей. Ты тоже до сих пор и подумать не могла, что соприкоснешься с историей ушедшего века. Ты прожила в XX веке только три года, а когда научилась говорить о своих душевных переживаниях, он уже закончился.

Ты видела множество чужих отцов. В других семьях само собой разумеющимся считалось присутствие отца, в твоем доме – естественным было его отсутствие. Тебе завидовали только те, у кого отцы пили, шатались без работы и вдобавок били жену и детей. Мама была еще слишком молода, чтобы жить по-вдовьи, и раз в две недели она принимала у себя холостого университетского профессора, который, добиваясь ее расположения, говорил, что тебе нужно хорошее образование и воспитание. Но мама не собиралась всерьез связывать жизнь ни с кем из увивавшихся за нею мужчин. Она приглашала профессора в дом, пока он не требовал никакого вознаграждения за добро, которое делал для вас. Когда в конце концов претендент на руку и сердце стал выдыхаться, мама достала письмо от мужа, полученное, по ее словам, три дня назад. Письмо от папы было написано по-японски, мама сама перевела его на английский, распечатала и дала прочитать ухажеру, намекая тем самым, что свадьба не состоится. В письме говорилось:

Я отправляюсь еще дальше на запад от Аляски, еще дальше на восток от Японии. За то время, что я жил вдали от вас, на меня обрушились напасти, которых я и представить себе не мог, и моя жизнь стала груба и безыскусна. Я понимаю, вам может показаться, будто я скрываюсь, но я не могу вернуться, так как не вправе допустить, чтобы на тебя и на Фумио посыпались осколки моих бед. Верь мне, я не бросил вас. Я старался отвести от вас несчастье.

Наверное, я никогда больше не буду петь на сцене. Мой голос увял, да и мужская сила иссякла. Того Каору, которого ты любила когда-то, больше не существует. Другими словами, я – конченый человек Но и у конченого человека остается гордость. Я хочу выполнить свое предназначение и – пусть немного – изменить будущее нашей страны. Ставка в этой работе – мое выздоровление. Пока я не избавлюсь от всех несчастий, у меня нет права вернуться к вам.

Больше всего я страдаю от того, что не могу выполнять долг мужа и отца. Но я очень надеюсь, что ты остаешься такой же красивой, как прежде, а Фумио растет не по дням, а по часам. Я хотел бы прямо сейчас вернуться в наш дом под красной крышей, взять тебя за руку, погладить по волосам, поднять Фумио на руки, прикоснуться к ней щекой. Я подолгу стою перед зеркалом и разговариваю с тобой, живущей в моей памяти. Если появится человек, который найдет отклик в твоем сердце, следуй своему подлинному желанию.

Настоящую любовь не нужно подтверждать браком, твое сердце само найдет ее.

За время путешествия я во многом раскаялся. Почему, когда ты была рядом со мной, я так редко хвалил твою новую прическу, почему не просил добавки сваренного тобой супа, почему еще раз не поцеловал тебя на прощание, почему не пытался понять, отчего ты грустишь? Мое раскаяние заставляет меня тосковать по тебе все больше и больше.

Претендент на руку и сердце поднял глаза, прочитав письмо, и мама со слезами сообщила ему:

– Хотя мы и живем с мужем вдали друг от друга, я буду любить его, пока мы опять не окажемся вместе и я не разочаруюсь в нем окончательно.

– Посмотри, он же сам пишет. – мужская сила иссякла, если появится тот, кто найдет отклик в твоем сердце, следуй своему подлинному желанию.

Профессор настаивал, но мама говорила, что видит в нем хорошего соседа и доброго приятеля, и старалась не обижать его. Ты, в свою очередь, любила и уважала маминого друга, называла его потрясающим сэнсэем и считала своим покровителем: он угощал тебя и покупал тебе платья. Ты унаследовала от мамы силу и упрямство противостоять недостойным соблазнителям, а еще печальную любовь к Каору.

Каору впервые появился перед мамой за три года до твоего рождения. Она в то время изучала японскую литературу в аспирантуре Колумбийского университета в Нью-Йорке. Однажды мамина подруга пригласила ее на цикл концертов, которые устраивались в зале университета. В третьем концерте должна была петь меццо-сопрано, известная по выступлениям в Метрополитен-опере, но за неделю до концерта она попала в аварию и сломала ногу, и ее заменили японским контртенором. Это был Каору.

Он исполнил всю объявленную программу. Пораженные точностью исполнения зрители не жалели аплодисментов. А во втором отделении он пел в более высоком диапазоне, чем вызвал восторженные возгласы слушателей. Его голос не был мужским, более того, он вообще был не похож на голос человека. Он так легко и свободно брал высокие ноты, что казалось, внутри у него – синтезатор: нажмешь на клавишу – и зазвучит. Сам певец словно был механизмом. Наверное, он казался американцам еще одним чудом японской электроники, потому что один из зрителей восхищенно закричал: «Хайтек войс мэйд ин джапан!»[2]

Голос Каору свел маму с ума. Он поверг в прах маминого кумира Фреди Меркьюри, чьи записи она слушала на компакт-дисках. Ее сердце сжал в руках этот японец. Он стоял перед ней и исполнял незатейливые песенки двухсотлетней давности, произведения, где не было ни бита, ни крика. Не успел концерт закончиться, как она выбежала из зала, купила цветы и пристроилась к очереди в гримерку. Ей хотелось во что бы то ни стало хоть одним словом выразить ему свой восторг. Подруга подшучивала над ней: «Ты опять без ума от голубого».

Она вложила в букет записку со своим адресом и телефоном, может быть, это и помогло, через три дня мама приняла приглашение Каору поужинать. Они сидели друг напротив друга в итальянском ресторане на Четвертой улице, и мама помнит, как от смущения паста застревала у нее в горле. Каору засыпал маму вопросами. Где она родилась, где росла, почему изучает японскую литературу, что собирается делать через два года, что любит в Америке, что ненавидит, откуда родом ее японские предки – он задавал ей эти вопросы, будто хотел проверить, насколько она подходит для той роли, в которой он хотел ее видеть.

Когда они встретились во второй раз, Каору пригласил маму к себе в номер и поцеловал. Она удивилась: «Так ты не гей?» – «Был бы геем, жилось бы проще», – ответил он. Из жалости или нет, но мама ответила на желание Каору и отдалась ему.

Только раз Каору назвал маму именем другой женщины. Он тут же поправился и сделал вид, что ничего не произошло. Мама пристала к Каору с расспросами, кому принадлежит это совсем не похожее на ее имя, но Каору не проронил ни слова. Мама и сама забыла его, но ты уверена: Фудзико.

Тогда, учась в аспирантуре, мама была немного полнее; тот, кто хотя бы раз видел ее улыбку, не мог забыть ее. Глядя на фотографию Фудзико Асакавы в молодости, ты заметила у них с мамой одинаковые ямочки на щеках. Несомненно, Каору это сразу привлекло в маме: он видел в ее ямочках черты своей первой любви.