Петр Грушин - Владимир Светлов

Решение о создании зенитно‑ракетного полигона в Капустином Яре приняли 6 июня 1951 года, и уже через несколько недель степные просторы встретили первые эшелоны с материалами и техникой. С первых же дней в Капустин Яр направлялись и специалисты. Одним предстояло строить дороги, жилые дома, технические позиции и объекты самого различного назначения, другим – подготавливать и проводить испытания ракет. Руководство работой нового полигона поручили Сергею Федоровичу Ниловскому.

Родившийся в Рязанской области С. Ф. Ниловский стал военным еще в 1922 году, когда 16‑летним подростком записался в Красную армию. В советско‑финляндскую войну он уже командовал артиллерийским полком и был удостоен звания Героя Советского Союза за обеспечение прорыва одного из участков «линии Маннергейма». Великую Отечественную войну С. Ф. Ниловский окончил заместителем командующего артиллерией фронта по гвардейским минометным частям в звании генерал‑лейтенанта артиллерии, а спустя три года с отличием окончил академию Генерального штаба.

Первые постройки Капустина Яра предназначались исключительно для ракет – стартовые площадки, технические позиции, бараки для измерительной аппаратуры. Для наезжавших из Москвы руководителей и специалистов, полигонного руководства построили несколько «финских» щитовых домиков. По современным понятиям выглядели эти жилища довольно убого, но тогда и они для многих были пределом мечтаний. Строителям, да и большинству работников полигона первые недели и месяцы, до тех пор, пока не возвели казармы и общежития, довелось пожить no‑военному в землянках.

В те месяцы Капустин Яр стал местом, где самым жестким испытаниям подвергались не только ракеты, но и люди. Солончаковые степи, пыльные бури, нехватка воды, изнуряющая летняя жара, которая временами доходила до пятидесяти градусов в тени и ночью не опускалась ниже тридцати, – и это было далеко не все из того, что можно было отнести к местным достопримечательностям. В те летние месяцы спасали лишь регулярные вечерние купания в Ахтубе и ее протоках. Грузовую машину для этого мероприятия руководство полигона выделяло всегда.

Положение с едой также было непростым – мяса (в виде консервов), крупы и хлеба обычно бывало в достатке, но молочных продуктов и овощей было крайне мало. Картофель и тот, как правило, был сушеный. Иной раз бывало, что именно продовольствие становилось центральной темой для телефонных разговоров руководства полигона с Москвой. И приземлявшийся вскоре на полигонный аэродром Ли‑2, нагруженный ящиками с консервами и мешками с крупой, как нельзя лучше показывал работникам полигона, что в их работе действительно заинтересованы…

Трудности, возникавшие при работе в подобных условиях, одновременно и сплачивали людей, которые при всех различиях в званиях и положениях чувствовали себя единым коллективом, делающим нужное и весьма ответственное дело.

«Самолет приземлился на ровном пустынном поле. Я и мои спутники переглянулись – ни кустика, ни деревца вокруг. Высокое белое солнце и нестерпимый зной. От него не спасал ни легкий ветерок, гнавший по полю клубы пыли, ни тень, отбрасываемая приземистыми зданиями, куда нас привезли на автомашине», – такой запомнилась первая встреча с Капустиным Яром военному инженеру‑испытателю В. Отрощенко, попавшему туда в те же месяцы, что и Грушин.

Как показало время, зимы в Капустином Яре также выдавались нелегкими. Бывало, что бураны заносили оборудование и технику так, что отыскать их не удавалось по нескольку недель. Да и сами многометровые снежные заносы порой не могли одолеть ни танки, ни тягачи. А за зимами следовали весенние разливы, когда вся ровная поверхность степи, насколько хватало глаз, покрывалась полуметровым слоем талой воды. Грушину, который в детстве, юности и в военные годы немало жил в подобных условиях, эти проблемы не были в диковину.

Особенным комфортом в жизни он не был избалован. Наверное, это и помогло ему выдержать те многомесячные командировки в Капустин Яр – крыша над головой, какая‑никакая, но постель, чайник с кипятком… А когда из‑за очередного бурана или ливней появлялся перерыв в работе, именно чайник и помогал скоротать томительные часы.

Грушину в те дни доводилось работать ничуть не меньше, чем в военное время. Непросто было адаптироваться в этой весьма специфической и замкнутой системе ему, еще недавно экзаменовавшему студентов в маевских аудиториях. Испытываемая на полигоне ракета экзаменовала уже его самого, и ее оценка во многом зависела от того, насколько сложатся отношения руководителя и коллектива, от их взаимопонимания и слаженной работы. И, безусловно, принципы институтских аудиторий и кабинетов эта ракета совершенно не желала признавать, равно как и работники полигона – как военные, так и гражданские. Нередкими были случаи, когда «яйца начинали учить кур» ракетным наукам. Назидания же или поучения в этой обстановке совершенно не срабатывали или же давали совсем противоположные ожидаемым результаты. В этом смысле те месяцы, которые провел Грушин в Капустином Яре, оказались для него очередной и крайне важной жизненной школой.

А какие интересные люди повстречались Грушину там – Александр Андреевич Расплетин, Павел Николаевич Кулешов, Валерий Дмитриевич Калмыков… В те месяцы именно этой командой и решались на полигоне самые сложные вопросы испытаний и отработки нового ракетного оружия. Да и отдыхать эта «четверка» также любила вместе.

Одним из любимых занятий в свободное время для многих специалистов была рыбалка. Первой же весной, после спада большой воды, заполненные огромным количеством рыбы протоки и озера («ставки») между Волгой и Ахтубой заставили учащенно биться сердца всех полигонных любителей‑рыболовов.

И результат вылазок на рыбалку немедленно оказывался на обеденных столах. Об этом заботились полигонные повара, среди которых также было немало мастеров своего дела. Интересно, что некоторые из поваров до попадания в «секретные» места работали в самых известных московских ресторанах – Берия решал вопросы подобного «перевода» буквально в один момент…

Когда же на полигоне выдавался свободный день, «четверка» выезжала на заранее облюбованное место, на какое‑нибудь озерцо около Ахтубы. Рыбу ловили тут же на месте, непрерывно отмахиваясь от атак лютых волжских комаров и мошки, а потом час‑другой колдовали над костром.

Естественно, что получавшуюся невероятно вкусной царскую уху запивали самыми традиционными для Капустина Яра напитками. Наиболее распространенным из них был «спирт ректификат высшей очистки». Только такой спирт применялся в те годы в технологии сборки и отработки ракетной техники.

Много лет спустя, когда Грушин уже был в зените своей славы, один из его ретивых замов предложил, ради экономии (по рекомендации ВИАМ), заменить ректификат на гидролизный спирт. Передававшееся вслед за этим из уст в уста предание гласит, что Петр Дмитриевич, редко допускавший грубость, в этом случае отреагировал крайне резко, дополнив не совсем печатное выражение словами: «Ты что, отравить мне людей хочешь?» На этом предложение отпало само по себе.

Иной раз, когда позволяла работа и погода, к рыбалке добавлялась охота. Разнообразной непуганой дичи в тех краях водилось великое множество. И часы, проведенные за этим занятием, заряжавшим энергией, столь необходимой для новых трудовых будней, проходили необычайно быстро, регулярно пополняя копилки воспоминаний о случаях на охоте…

В тот день Грушину пришлось догонять уехавших раньше него Кулешова и Расплетина. В десятке километров от полигона, когда машина объезжала одно из озер, шофер заметил у берега десяток спокойно плавающих уток. Видя такую удачу, Грушин немедленно выхватил ружье и выстрелил. Выстрел оказался точным – одна из уток закрутилась на воде и затихла. Но, как ни странно, этот выстрел не произвел никакого впечатления на оставшихся уток. Никаких тревожных криков, хлопанья крыльев улетающей стаи – прибившись к берегу, они по‑прежнему занимались своими утиными делами. Вытащив свою пернатую добычу из воды, Грушин недоуменно рассмотрел ее как следует – обычная домашняя утка. Вот только как она сюда попала? Ведь до ближайшего жилья не один километр…

Когда настало время разобраться с добычей, Грушин вытащил свою «беспризорницу» на обозрение Кулешова и Расплетина. «Вот какой мне крохаль попался» – так по дороге решил назвать свою добычу Грушин. Приняв по «пять капель» за крохаля, охотники решили рассмотреть его повнимательней – тут‑то и открылась грушинская хитрость. Ни клювом, ни крыльями на крохаля добыча никак не походила – обычная домашняя утка. Да и шоферы Кулешова и Расплетина, уже узнавшие от своего коллеги о столь удивительной добыче, заразительно засмеялись.