Похоронный марш марионеток - Фрэнк Фелитта

— Это наша спальня, Кей. Не Маргарет, а твоя и моя. Отныне и навеки.

Сантомассимо щелкнул выключателем, и свет в комнате погас. Он обнял и крепко прижал Кей к себе.

— Если ты этого хочешь, — прошептал он ей на ухо.

— Поцелуй меня…

Сантомассимо чуть наклонился вперед и поцеловал ее в шею, затем прижал к себе. Кей обвила его руками, перебирая пальцами волосы на затылке. Тело ее дышало теплом, которое обволакивало его, разжигая страсть.

— Фред… — шептала она, — мне было так страшно.

Он увлек ее на край кровати, медленно расстегнул одну за другой пуговицы блузки. Его пальцы скользили по гладкой округлости грудей. Он коснулся губами ее губ. Кей закрыла глаза. Сантомассимо медленно расстегнул застежку лифчика, поцеловал ямочку на шее, почувствовал учащенное биение ее пульса.

— Кей… — шептал он, — Кей…

Он освободил ее тело от оставшейся одежды и опустил на толстое покрывало.

— Я люблю тебя, — услышал он собственный голос.

После развода Сантомассимо не доверял женщинам, но сейчас его страх, уже ставший привычным, исчез. Он вновь почувствовал себя свободным. Он погружался в знакомый мрак женщины, где ни для одного мужчины, кем бы он ни был, не существовало путеводного света. Но теперь он не боялся. Ее пальцы гладили и впивались в его поясницу.

— Да… да… пожалуйста… — выдохнула Кей.

Сантомассимо откинул покрывало, и они соскользнули на простыни. Его обожгло жаром, когда он вошел в нее. Она погрузилась в сладостное забытье. Исчезло все — ужас, боль, страх. Все растворилось в потоке его тепла.

— …Милый… — словно издалека услышал он ее голос.

Сантомассимо был бесконечно нежен. Слабый стон сорвался с ее уст, потом еще один, затем она вскрикнула. Она растворялась в нем, они сливались в единое целое, уплывали по широкой полночной реке, стремясь по ее волнам к неведомому океану.

— Кей…

Так продолжалось долго. Он тяжело дышал. Еще раз произнес ее имя и содрогнулся. Теперь он двигался медленно, пока совсем не остановился. Они лежали, обнявшись, молча, наслаждаясь покоем.

У окна кружила любопытная чайка.

— Отныне и навеки, — прошептала Кей, целуя кончики его пальцев.

Они уснули, окутанные мраком ночи, прижавшись друг к другу. Погружаясь в сон, Сантомассимо чувствовал, что обрел покой, о котором всегда мечтал.

Их разбудил сильный ветер, поднявшийся за окном. Они снова занялись любовью. Потом Кей уснула, положив руку ему на грудь. Она не хотела его отпускать. Она не хотела просыпаться. Ей нравилось то тайное убежище, в котором они оказались.

Щелчок…

— Профессор Куинн… Моя дорогая Кей Куинн… Сокол за десять минут рассказал вам о Хичкоке гораздо больше, чем вы узнали о нем за те четыре года, когда писали свою диссертацию… Интересно, а мне дадут ученую степень за такой бесценный урок? Третью степень.143 Ха-ха-ха. Третью. Ха-ха-ха-ха-ха…

Магнитофон записывал… Голос звучал глухо и монотонно…

— Должен заявить всем, кто думает, что мои слова о таланте — брехня. Мой сценарий, над которым я работал в Нью-Йорке, переделывал в Лос-Анджелесе, теряя время по вечерам на дурацких курсах, непрерывно дорабатывал, — мой сценарий, говорю я… Я вложил в него всю свою душу, свой разум, свою кровь, все, что я знал о кино и о жизни… И он не был жестоким в каждой своей строчке. Там была любовь, отвергнутая любовь и удивительная нежность — вы удивились бы, узнав, каким нежным я могу быть… И этот сценарий нашел свое применение, но не такое, о котором я мечтал.

Мой сценарий был о крушении надежд, слишком смелых, слишком сладостных для этого мира… Я отнес в агентство «Си. Ди. Би.». «Кассо, Дитерлинг и Борн». Самое крупное в Лос-Анджелесе, а может быть, и в мире агентство по поиску талантов. Размениваться по мелочам, дамы и господа, не мой стиль.

Как только я переступил порог этого агентства, сердце у меня начало бешено колотиться. Я злился оттого, что мне не хватало профессионализма, чтобы вести себя в подобном месте непринужденно. Я обливался потом. Они не замечали, но я-то знал, насколько стесненно себя чувствую, и стыдился этого. Сюжет, скажу я вам, был чертовски хорош. Характеры неоднозначные, заставлявшие сопереживать. А финал… Господи!.. Такой финал может родиться только милостью Божьей.

Я зарегистрировал свое сокровище в гильдии сценаристов, получил их штампик на первой странице и отдал младшему агенту. Этим агентом была некая мисс Говард, маленькая веснушчатая блондинка с вьющимися волосами и в очках с толстыми стеклами, похожая на белого ежика. По ней сразу было видно: неудавшийся писатель. Она положила мой сценарий поверх других, стопкой громоздившихся на столе, пообещала прочесть.

Я подождал две недели. Как вы уже поняли, я не слишком терпелив. На исходе третьей недели мои нервы были натянуты до предела. Знаете, какие чувства испытываешь, гадая, запустят ли в производство твой первый сценарий? Конечно, не знаете. А я знаю. Это сродни пребыванию между жизнью и смертью. Но, как бы то ни было, я не собирался провести остаток дней в полутемной каморке, как мисс Говард.

В конце месяца я снова пришел в агентство и прямиком направился в кабинет белобрысого ежика. Эта сука меня не помнила, зато она помнила мой сценарий. Оцените. Этот белесый бурундук одобрил его и отправил главному чтецу по фамилии Зелч.

Я ткнулся в кабинет этого Зелча, до отказа забитый такой роскошной кожаной мебелью, какой я в жизни не видел. Похоже, Зелч был геем. Он выставил меня вон без лишних церемоний, но перед этим пообещал, что непременно прочтет мой сценарий в течение недели.

Я потерял около десяти фунтов веса. Я не мог есть, я только курил, пил кофе и пиво. Я был взвинчен до предела. Желудок давило так, будто я наглотался свинца. Знаете ли вы, что чувствуешь, когда твоя мечта, твое самое заветное желание, то, ради чего Господь послал тебя на землю, находится на расстоянии вытянутой руки, когда тебя отделяет от этой мечты всего лишь неделя, день, несколько часов, — и они никак не могут пройти, подобно рождественскому утру, которое никак не наступит! Боже, как это жестоко! И все потому, что между тобой и успехом, который ты заслужил по праву, встает ничтожество, чье мнение не стоит ни цента.

Но так устроена жизнь, и с этим ничего не поделаешь. Все мы черви. Для проигравших пощады нет.

Подумайте об этом. Представьте, что было бы, если бы у вас был талант. И вы поймете — даже если вы занимаетесь черт-те чем, чтобы заработать себе на жизнь, — поймете и запомните навсегда: каждый художник мечтает о том единственном случае, который даст ему шанс создать нечто великое.

Это ведь не трудно понять? Я чувствую, что вы поняли.

Стоит ли говорить, что Зелч так и не позвонил? Его секретарь ни за что не хотел меня с ним соединять. Я звонил по три раза в день и каждый раз слышал одно и то же: «Мистер Зелч на конференции». Черт, сколько конференций может быть у агента? В конце концов я написал письмо, якобы от своего адвоката, в котором требовал, дать ответ в течение недели. Секретарь письмом уведомил меня, что господин Зелч будет рад встретиться со мной в четверг.

От такого известия у меня случилось расстройство желудка, и меня все время рвало. В ожидании встречи я не находил себе места, был словно помешанный. Конечно же, они захотят просто использовать мои идеи, но я буду настаивать на своем авторстве, и в конце концов они уступят. Они сами не поймут, как отдадут бразды правления в мои руки. Поверили же они Джорджу Лукасу. Так почему бы им не поверить мне?

Я даже отдал в чистку костюм. Я похудел и выглядел ужасно. Но этого я не мог исправить. Зато я купил новые ботинки и подстригся. И не где-нибудь, а в студии «Джерри». Имя в Голливуде много значит. И вот в таком виде я отправился в литературное агентство «Си. Ди. Би.».

День выдался чудесный. Накануне в Лос-Анджелесе прошел дождь, и теперь воздух был чист и прозрачен, видны были даже покрытые снегом горные вершины в округе Сан-Бернардино.144 Я чувствовал себя заново родившимся и мысленно поблагодарил Бога. Он незримо стоял за моими страданиями, страхами и болезнями, и Он дал мне силы все это выдержать.

Я не встретился с Зелчем. Он улетел в Рим на деловые переговоры то ли с Понти,145 то ли с какой-то другой итальянской шишкой. И я удостоился чести лицезреть самого Большого Босса — главу агентства мистера Дитерлинга.

Дитерлинг был похож на упитанного вульгарного нациста, возможно, у него имелись и эсэсовские медали за убийство евреев во время Второй мировой. Он так долго скреб свою лысую башку, что я даже подумал, не чесотка ли у него.

Он почти не смотрел на меня. Он вернул мне сценарий, который уже не был чистым и аккуратным, каким я его принес, а выглядел так, будто его драли собаки. Он сказал, что сценарий очень интересный, но, по случайному совпадению, у них есть очень похожий и по нему сейчас снимается фильм.