Пистоль и шпага (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович

Кажется, я обзавелся врагом…

— Никогда не думала, что так сможешь. Князь ловок в речах, не одного оконфузил. Умеет, подлец.

— Мы тоже не лыком шиты, — сказал я, запуская руку в поход по знакомым местам. — Сомневаешься?

— Нет! — прошептала она. — Но… ты… докажи. Вот так! Хорошо… продолжай…

Глава 12

Елизавета Алексеевна, в девичестве Луиза Мария Августа Баденская, а ныне императрица России волновалась. Эти вечером ее фрейлина Орлова-Чесменская должна привести необычного посетителя — лекаря и офицера в одном лице. Орлова хвалила его, как человека сведущего в медицине, причем, не только в ранениях, но и в женских делах. Последнее выглядело странным: где этот лекарь пользовал дам? Неужто в армии? Но откуда они там взялись? С тех пор как врачи не смогли спасти дочерей Елизаветы, которых она безумно любила, императрица не доверяла лекарям. Однако Орлова уверяла, что ее конфиденту можно. Дескать, прекрасно справился с ее болями в шее и в голове, чего не удавалось другим лекарям, и вообще чрезвычайно сведущ. Не случайно он пользует императора, к которому его привез сам Виллие. Если лейб-хирург государя, тем более, такой недоверчивый, как шотландец, высоко ставит Руцкого, сомневаться нет причины.

В речах фрейлины ощущалась явственная влюбленность — для Елизаветы это было очевидным. Она знала, что Орлова поселила Руцкого у себя и приняла деятельное участие в его судьбе: обшила у лучших портных, устроила вечер в его честь и, похоже, собиралась помочь с карьерой при дворе. И визит лекаря к ней — одно из звеньев этого замысла. Однако фрейлина рискует. Если Елизавета разочаруется, не видать лекарю карьеры. Она, конечно, не так влиятельна, как Мария Федоровна, мать государя, но какой-то вес при дворе имеет. Вспомнив свекровь, Елизавета сморщилась. Волевая и властная мать императора давно отодвинула ее на второй план. А что сделаешь, если ты нелюбимая жена, не сумевшая родить мужу наследника?

В дверь постучали.

— Войдите! — отозвалась Елизавета.

В будуар впорхнула Орлова.

— Добрый вечер, государыня! — сказала, поклонившись. — Привела.

— Пусть заходит, — разрешила императрица.

Спустя несколько мгновений, через порог переступил офицер в егерском мундире с прикрепленным к нему орденом Святого Георгия и знаком Военного ордена. Сделав пару шагов от двери, он встал и поклонился.

— Здравия желаю, ваше императорское величество! Разрешите отрекомендоваться. Подпоручик отдельного егерского батальона при командующем Второй армией Платон Сергеевич Руцкий.

— И вам здравствовать! — откликнулась Елизавета. — Проходите, Платон Сергеевич, присаживайтесь, — она указала на кресло напротив своей козетки. — И прошу без титулов — мы не на приеме.

— Как скажете, государыня, — ответил офицер и разместился в кресле. Некоторое время Елизавета его рассматривала. Молод, но не сказать, чтоб слишком. Хорош собой, но с покойным Алексеем[54] не сравнить. Даже странно, что нашла в нем Орлова. Среди ее поклонников хватает мужчин и более пригожих.

— Не будем разводить церемонии, — сказала Елизавета. — Моя фрейлина, — он кивнула на пристроившуюся на стуле Орлову, — рекомендовала вас как лекаря, знающего толк в женских делах. Это так?

— Смотря о чем речь, — ответил Руцкий.

— Хочу знать, могу ли я забеременеть и родить?

— Анна Алексеевна говорила вам о женском календаре?

— Да, — кивнула Елизавета. — Даже помогла его составить. На столе бумага лежит.

Руцкий встал, подошел к столу, взял лист и некоторое время его рассматривал, поднося к горевшим в подсвечнике свечам. Затем положил обратно, взял перо, окунул кончик в чернильницу и что-то написал снизу.

— Разрешите задать несколько вопросов, государыня? — спросил, повернувшись к императрице.

— Извольте, — кивнула Елизавета.

— Есть ли у вас боли внизу живота? Зуд, резь или жжение в родовых путях? Наблюдаются ли выделения из них? Если да, то каков их цвет и запах?

— Ничего нет, — ответила Елизавета, подумав. — Кроме обычных женских дел.

— Тогда не вижу никаких препятствий к зачатию. Здесь, — он протянул ей лист, — написаны подходящие для того числа.

Императрица взяла бумагу и, присмотревшись к цифрам, написанным лекарем, едва сдержала вздох. Начинать следовало чуть ли не завтра. Ну, и как это сделать?

— Присядьте, Платон Сергеевич, — сказала, усилием воли подавив приступ раздражения.

Лекарь подчинился.

— У меня к вам вопрос интимного свойства. Всем известно, что государь давно не посещает мою спальню. Так вышло — и не по моей вине, — сморщилась Елизавета, вспомнив Нарышкину[55]. — Я уже смирилась с тем, но сейчас, в годину тяжких испытаний, искренне хочу разделить их с мужем, став ему ближе. К сожалению, государь по-прежнему холоден со мной. Моя фрейлина говорила, что вы учились за границей, много лет жили во Франции и даже служили в армии Бонапарта. Мне приходилось слыхать, что в тех краях женщины умеют привораживать мужчин, заставляя их полюбить себя. Что они для того используют: какой-либо наговор или питье? Может, знаете? Если да, то могли бы помочь? В долгу не останусь.

Руцкий задумался. По его лицу Елизавета видела, что озадачила лекаря и усмехнулась про себя. Ты надеялся, что можешь сделать карьеру, дав всего лишь совет? Такого не бывает. Скосив взор, императрица увидела, как напряглась на стуле фрейлина. Не ожидала? Елизавета не хотела признаваться в этом даже самой себе, но она завидовала Орловой: ее чувству и горящим любовью глазам. Фрейлина явно счастлива, в то время как Елизавета живет с опустошенной душой, забытая всеми — и не только мужем. Ну, так вот тебе!

— В приворотных наговорах и зельях я не силен, — ответил Руцкий, — но совет дать могу. Мне говорили, что с началом войны государь стал чрезвычайно набожен.

— Да, — подтвердила Елизавета, удивившись осведомленности лекаря.

— Ежедневно молится и не один?

— С Голицыным и Кошелевым.

— Поговорите с ними — обоими или с кем-то одним. Скажите, что в тяжкий для Отечества час вы, забыв обиды, желаете встать плечом к плечу с государем, разделив по возможности его заботы и труды, в том числе молитвенные. Совместное обращение супругов к Господу угодно Всевышнему и действеннее, чем молитва одного из них. Это очевидно для любого христианина.

«Боже! — подумала Елизавета, осознав сказанное. — Как все просто и изящно. Просто вместе помолиться. Ну, а там… Голицын, несомненно, поддержит. Сам-то он холост, потому как избегает женщин и любит мужчин, но после назначения обер-прокурором стал необыкновенно благочестив и всячески радеет о христианских ценностях. Отказать жене в ее желании помолиться рядом с супругом не посмеет, более того, обрадуется случаю примирить меня с мужем. Это можно вписать себе в заслугу. Кошелева почти не знаю, но в прошлом он примерный супруг, который после смерти жены обратился к богу. Господи, почему этот совет дает мне не кто-то из приближенных, а случайный обер-офицер, даже не представленный ко двору?! Чего стоят окружающие меня люди, если простой подпоручик видит дальше их?»

— Благодарю, Платон Сергеевич! — сказала Елизавета, справившись с чувствами. — Совет ваш добрый. Искренняя молитва к Господу угодна Всевышнему. Я не забуду вашего участия. А сейчас прощайте!

Руцкий вскочил, поклонился и вышел из будуара. Елизавета поманила Орлову рукой, и та подошла.

— Сядь! — императрица указала фрейлине место рядом с собой. Орлова послушно присела на козетку. — Где ты отыскала такого мужчину?

— Не поверите, государыня, но на постоялом дворе, — улыбнулась графиня. — Он с Виллие ехал в Петербург, и наши пути пересеклись.

— Как он вызвал интерес? Ведь всего лишь подпоручик.

— Случайно услышала, как он поет.

— Он еще и певец?

— А также пиит. Его стихотворение про Бородино настолько впечатлило моих гостей, что я видела слезы на их глазах.