Пистоль и шпага (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович

Анатолий Дроздов

Пистоль и шпага

Глава 1

Засада… Не в том смысле, что у нас проблема — сидим. Багратион рассердился, что мы оставили пушки в Смоленске, и велел добыть новые. Сам-то 23 потерял, но ему можно. Он командующий 2-й Западной армией, генерал от инфантерии и вообще князь древнего рода. Хотя в Грузии таких князей каждый второй после каждого первого. Наши пушки были полным барахлом: две списанные трехфунтовки и еще пара древних четырехфунтовок, которые мы притащили из имения графини Хрениной. Для них-то и ядер не сыскать, как и стаканов с картечью — сами заряды вязали. Но формально выглядит ужасно: потеря целой батареи. И неважно, что пушки мы заклепали, а французам они на хрен не сдались — у них другие калибры, но фитиль нам со Спешневым Багратион вставил от души. Дескать, обязаны были вывезти. Бросить раненых, погубить людей, но железяки притащить. Здесь другое представление об оружии: пушки дороже человеческих жизней. Орудие стоит дорого, и делать его долго, а солдат бабы новых нарожают. 1812 год…

Это я ворчу. Посидите в засаде сутки, сами озвереете. Заняться совершенно нечем — только наблюдать из кустов как прет на восток «La Grande Armée»[1]. Наполеону надоело сидеть в Смоленске, и он погнал своих баранов на убой. Торопятся покойнички… Лучше бы в Днепре утопились: и сами бы не мучились, и нам легче. Нет же, Москву им подавай! Медом им там, понимаешь ли, намазано. Будет вам мед — с мерзлой кониной вприкуску. На всю жизнь запомните…

Отслеживать передвижение французов легко — их выдают огромные столбы пыли. Они поднимаются высоко к небу — видно за несколько километров. Колеса повозок и тысячи ног размолотили грунт местных дорог в прах. Ноги проваливаются в него по щиколотку, а то и более. Дождей нет, жара, и вся эта взвесь, взбиваемая сапогами и копытами, висит в воздухе, оседая на мундирах и потных лицах. Солдаты превратились в негров — только белки глаз видны на черных лицах. Мундиры у всех одинаково черные. Помыться и постираться нельзя — с водой плохо. Ее и для питья не хватает. Колодцы в деревнях вычерпываются до дна передовыми частями, идущим следом достается жидкая грязь. Люди пьют из луж и болот, случается — и конскую мочу[2]. Здоровья армии это не добавляет. «La Grande Armée» ползет на восток, как линяющая змея, оставляя по пути клочки кожи. Но ползет — воля императора. Не ходил бы ты, Бонапарт, по шерсть, не вернулся бы стриженным…

Скучно. Сидим себе в лесочке, наблюдая с опушки за дорогой. Хотя, чего там разглядишь в пыльном облаке? Выбором цели занимаются казаки из приданной батальону полусотни — их на это счет жестко проинструктировали. Не добычу искать, наскакивая на отставших французиков, а выпасти для нас подходящую артиллерийскую часть — сравнительно небольшую, чтобы справиться, но с необходимыми орудиями. Двенадцатифунтовки не годятся — слишком тяжелые, шестифунтовки будут в самый раз. Четыре у нас есть — захватили под Смоленском, еще столько взять — и Багратион успокоится. Что-то он в последнее время неровно к нам дышит. Хотя не только к нам. Назначение Кутузова главнокомандующим расстроило генерала: в этой роли он видел себя. Царь решил иначе. Не потому, что питает слабость к Кутузову — тут ровно наоборот, не любит Александр I прославленного полководца — живой упрек своей глупости. По Аустерлицем Александр решил показать Наполеону, какой он крутой перец, и, не став слушать возражения Кутузова, полез в бой. Результат известен. Если бы не героизм отряда Багратиона, задержавшего французов у Шенграбена, полетели бы от русской армии клочки по закоулочкам. Но и так кровью умылись…

Кутузова и Багратион не любит. Считает его слишком осторожным, медлительным, чрезмерно угодливым. Что есть, то есть. Лукавый царедворец — это про Кутузова. Трудно его за это упрекать — времена такие. Не угодишь императору — отправят в ссылку. Суворов в такой пребывал, да и у Михаила Илларионовича проблемы были. Но не Багратиону Кутузова винить — сам несколько лет отирался при царском дворе. Его отличал Александр I и, особенно, его мать — вдовствующая императрица Мария Федоровна, в девичестве София Вюртембергская. В числе избранных лиц Петра Ивановича постоянно приглашали разделить трапезу с царской семьей — великая честь по нынешним временам. И ждала князя блестящая карьера, не угоразди его влюбиться в сестру императора Екатерину. Та ответила взаимностью. Александра I этот мезальянс, мягко говоря, в восторг не привел. Мало того, что Багратион по своему происхождению не мог претендовать на руку его любимой сестры, так еще пылкий грузин состоял в законном браке! Пусть в несчастливом — его ветреная супруга шалила в Европе, но тем не менее. Екатерину срочно выдали замуж, а Багратиона отправили на юг воевать с турками. Лавров он там не сыскал. Противника бил, гонял по берегам Дуная, но вожделенного мира не добился, как и сменивший его генерал Каменский 2-й[3]. А вот Кутузов смог. Разработал блестящую операцию, выманив турок на левый берег Днепра, где и дал им прикурить. Одержав победу, сумел потрафить султанскому визирю, тонко сыграв струнах турецкой души, вследствие чего привез в Петербург такой нужный России мир. В результате осыпан почестями, стал светлейшим князем и великим полководцем в глазах народа. Собранный Александром I Чрезвычайный комитет единогласно высказался за назначение Кутузова главнокомандующим. И царю пришлось, скрепя сердце, подписать указ.

Вот такие страсти в петербурхах. А мы тут сидим, сухарь жуем. Костры зажигать нельзя. Увидят французы дым и заглянут на огонек. С них станется: у самих-то, поди, и сухарей нет. Ну, а те, что есть, не разжуешь без водички. У нас ее хоть залейся: нашли в лесочке ручеек. Наполнили манерки, напоили коней. Жить можно, только пушки нужны. Где эти сыны Дона бродят? Чуть свет ускакали — и ни слуху, ни духу. Хотя Чубарый кровь из носу обещал орудия для нас сыскать.

Чубарый — это фамилия и прозвище одновременно. Лицо у хорунжего в пигментных пятнах, как и круп его коня. Отсюда и погоняло. Кудрявый чуб, взгляд с прищуром. Про таких говорят: «Жох!» Первое, что спросил, прибыв в батальон:

— Как дуван делить будем, господин майор?

Спешнев от такой наглости онемел, но я ждал от казака чего-то подобного, поэтому пришел на выручку командиру батальона.

— По справедливости.

— Это как? — сощурился Чубарый.

— Все, что возьмете сами, без егерей, ваше. В совместном деле — доля, равная с другими. Остальное — в пользу батальона.

— Годится, — кивнул хорунжий, подумав.

— Но приказы мои выполнять в точности! — добавил пришедший в себя Спешнев. — Вздумаете шалить, своих грабить, попрошу командующего армией отправить вас обратно к Иловайскому с соответствующей реляцией. Это ясно, хорунжий?

— Не сумлевайтесь, ваше высокоблагородие! — улыбнулся казак. — Нешто мы без понятия? Коли к нам с добром, так и мы с душой.

Насчет грабежа Спешнев упомянул не случайно. Есть проблема. Атаман Донского казачьего войска Платов[4] ушел в запой. Склонен генерал к этому делу. Пока воевал с Багратионом при 2-й армии, держался. Петр Иванович сумел убедить атамана воздержаться от любимой им горчишной водки, пообещав, что вот-вот царь дарует атаману графское достоинство, поелику казак его заслужил, и Багратион о том слышал. Следует только потерпеть с водочкой. Платов прислушался, но, вернувшись в 1-ю армию, узнал, что титулом для него не пахнет. Обиделся и запил, причем, в лежку. Оставшись без пригляда, казаки ушли в разнос, принявшись грабить всех подряд. Не только французов — тех бы ладно, но и русских. Прошлись неводом по деревням и селам. Результатом стали многочисленные жалобы помещиков и чиновников, в штабе Кутузова обеспокоились. Платова приводят в чувство, к Бородино атаман протрезвеет. Еще и отличится фланговым ударом, который французы успешно парируют, но встревоженный этим Наполеон не решится бросить в бой свою гвардию. Впрочем, так было в моем времени. Как выйдет здесь — хрен знает…