Пистоль и шпага (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович

После песен, наконец, перешли к делу. Давыдов подробно расспросил меня о рейде во французский тыл, Рюмин и Чубарый дополнили мой рассказ подробностями, посчитав, что подпоручик скромничает.

— Лихо! — оценил Давыдов. — Я бы не додумался переодеться французом.

Я — тоже, но за мной послезнание. Тот же Фигнер[16] надевал французский мундир и неоднократно посещал захваченную Наполеоном Москву, где добывал сведения для Кутузова. И никто его не разоблачил.

— Я надумал создать летучий отряд и наносить неприятелю вред на коммуникациях в его тылу, — продолжил Давыдов. — Обратился с прошением к князю Багратиону, тот поддержал. Но людей не дает, — подполковник вздохнул. — Всего лишь сотню казаков и полсотни гусар. А что с ними сделаешь?

— Калмыков попросите, — влез я. — На верблюдах.

— Шутите? — удивился Давыдов.

— Нисколько, — пожал я плечами. — Калмыки — отменные воины. Под ваше начало пойдут с охотой — любят воевать.

— Но почему на верблюдах?

— Лошади их боятся. Вражеская кавалерия при атаке верблюдов разбежится.

— Откуда вы это знаете? — изумился Давыдов.

М-да, прокололся. Нельзя мне пить. Офицеры за столом с удивлением смотрели на меня.

— Платон Сергеевич — ученый человек, — пришел на выручку Спешнев. — В университете обучался, много знает.

— Про калмыков читал, — стал выкручиваться я. — А насчет верблюдов слышал от французов, побывавших с Наполеоном в Египте. Они рассказывали.

— Подумаю, — кивнул Давыдов.

— И еще, Денис Васильевич, рекомендую вам отрастить бороду, — расхрабрился я.

— Для чего? — удивился гусар.

— Вы будете заходить в русские села. Крестьяне не разбираются в мундирах и примут вас за французов. Они злы на неприятельских фуражиров и могут наброситься с вилами. С бородой сочтут своим, поскольку французы лица бреют.

— Интересный вы человек, Платон Сергеевич, — улыбнулся Давыдов. — Необыкновенно умны. С удовольствием взял бы вас в отряд.

— Не отдам! — набычился Спешнев. — И не просите!

— Не буду, — кивнул гусар. — Понимаю вас, майор. Я бы с таким офицером ни за что не расстался. Не будем ссориться, господа, за одну Отчизну воюем. Скажу больше: не сегодня-завтра нам предстоит генеральное сражение.

— Нашли позицию? — оживился Семен.

— Да. И знаете, где? У села Бородино, где я провел детство[17]. Каждый кустик там знаю. Даже не мог в страшном сне представить, что возле родительского дома будут греметь пушки и умирать солдаты. А ведь это в ста с четвертью верст от Москвы. Вот куда добежали! Такие дела, господа! — он встал. Следом поднялись все. — Нам пора. Благодарю за компанию и приятный вечер. Счастлив был познакомиться. Даст бог, свидимся.

Мы вышли провожать гостей. Обменявшись с ними рукопожатиями, смотрели, как гусары легко запрыгивают в седла (это после таких-то возлияний!) и исчезают в сумерках.

— Замечательный человек! — сказал Семен, и я догадался, о ком это он. — Отменный храбрец и пиит, но при этом нисколько не заносчивый.

— Талант! — согласился я.

— Но хитрый, — хмыкнул Семен. — Тебя хотел переманить. Нет уж! Ну, что, господа? Отдыхаем. Летняя ночь коротка.

Мы разошлись по избам и сеновалам. Я лежал на душистом сене и не мог заснуть. Значит, Бородино. История повторяется. Какой выдастся битва на этот раз? Погибнет ли Багратион? К сожалению, у меня нет возможности спасти князя: он не станет слушать предостережений от подпоручика. Командующий и без того ко мне неровно дышит. Что Багратион? Погибнут генералы Кутайсов и Тучков, тела которых так и не найдут, десятки тысяч солдат и офицеров. Среди груд трупов может оказаться и тело попаданца. И буду я лежать до весны 1813 года, когда согнанные на уборку тел крестьяне растащат их по ямам и канавам, не разбирая русских от французов. Поле битвы очистят от трупов для посевов, время величественных мемориалов еще не пришло. Как не хочется умирать! На миг мне стало себя жалко, даже слеза навернулась. Но я взял себя в руки. С чего разнылся? Не один раз уже могли убить, но ведь цел пока. Я еще выбьюсь в генералы (три раза «ха-ха») и выйду в отставку героем. Женюсь на Груше… Интересно, как она? Уехала ли из Москвы? Надеюсь. Древнюю столицу нам не отстоять. Наполеон в нее войдет, вот тут-то его армии и кирдык. Успокоенный этой мыслью я не заметил, как уснул.

Глава 3

Карета герцогини Ольденбургской подкатила к зданию дворянского собрания Твери, на днях превращенного в лазарет, и встала напротив крыльца. Соскочивший с запяток лакей, разложил лесенку и открыл дверцу. Герцогиня поставила ногу в изящном кремовом башмачке на ступеньку и оперлась на руку подбежавшего адъютанта. От крыльца к ней метнулся заранее уведомленный о визите начальник лазарета.

— Здравствуйте, ваше императорское высочество! — выпалил он, склоняясь в поклоне. — Счастлив приветствовать вас во вверенном мне заведении.

— Здравствуйте, Карл Фридрихович, — ответила герцогиня, ступив на мостовую. — Прошу без чинов. Я здесь с частным визитом. Хочу посмотреть, как устроены раненые.

— Пожалуйте! — начальник лазарета указал на крыльцо. — Позвольте предложить вам руку!

Герцогиня благосклонно кивнула и оперлась на протянутую ей ладонь в белой перчатке. Вдвоем с лекарем они поднялись по ступенькам и вошли распахнутую служителем тяжелую дверь. Следом потянулась свита: адъютант, придворные, слуги с большими корзинами, которые они сняли с подъехавшей за каретой повозки. Супруга генерал-губернатора прибыла к раненым не с пустыми руками.

— Здесь у нас солдаты и унтер-офицеры, — сообщил начальник лазарета, когда они с гостьей вошли в зал первого этажа.

Герцогиня встала у порога и окинула взглядом помещение. Вдаль его стен сплошь лежали матрасы, на них — укрытые шинелями раненые. Еще два ряда матрасов протянулись через центр зала. Внутри было душновато, пахло потом, мочой, кровью и гниющей человеческой плотью. Обонять это было неприятно, но терпимо. Не смердело, как случается в лечебницах, где герцогине довелось бывать. К тому же полы в зале недавно вымыли, видимый в проходах паркет блестел, а раненые не выглядели грязными и заброшенными. Из-под шинелей виднелось чистое, свежее белье.

— Здравствуйте, братцы! — поздоровалась герцогиня звучным голосом.

— Здравия желаем, ваше императорское высочество, — нестройно послышалось в ответ. Раненых, понятное дело, предупредили о визите, и теперь они с любопытством смотрели на высокую гостью. Не все. Некоторые были без сознания или спали.

Герцогиня медленно прошла по проходу, вглядываясь в лица солдат. Те провожали ее взглядами, в которых любопытство мешалось с восторгом. Их посетила сестра царя[18]! Возле матраца, на котором лежал высокий, худой солдат с гладко выбритым лицом (побрили к визиту), она встала и наклонилась.

— Как зовут?

— Потап Спицын, — тихим голосом ответил раненый. — Унтер-офицер второй роты первого батальона Орловского полка.

— Где получил рану?

— Под Смоленском, матушка-государыня.

— Я не государыня, — покачала головой герцогиня.

— Раз сестра государя, значит, государыня, — возразил раненый.

— Пусть так, — улыбнулась герцогиня. — Тяжко вам пришлось?

— Не чаяли выжить, — ответил Спицын. — Хранцуз насел со всей силой, к смерти готовились. Но дай бог здоровья его сиятельству князю Багратиону — прислал подмогу: роту конных егерей с пушками. Они и отбили. Хранцуз на это осерчал, подтянул пушки и стал кидать в нас бонбами. Одна разорвалась неподалеку, и меня — осколком в бок. Свезло, что не до нутра. Только ребра поломало и бок распахало.

— Тяжелое ранение, — пояснил из-за спины герцогини начальник лазарета. — Удивительно, что антонова огня не случилось. Но ребра срослись неправильно, теперь у унтер-офицера останется ямка в боку. Однако жить будет, возможно, что и в строй вернется.