Один на один с металлом - Сергей Петрович Кольцов

раз за разом пересказывал гауптману Шухевичу и незнакомому пожилому майору с цепким взглядом все, что он сумел увидеть и услышать, сидя в болоте.

– Ну, что скажете про этих бандитов, Борис Алексеевич? – повернулся к сидящему молча майору Шухевич.

Разговор между ними шел на русском языке, отметил про себя Гена.

– Бандитами, господин капитан, в данном случае уместнее было бы называть ваших людей. Судя по тактике действий, экипировке и оружию, это солдаты особой бригады НКВД. Что касается оружия… – майор замолчал, презрительно оглядев его, сжавшегося Гену Батенко.

– На данный момент бесшумное оружие со спецбоеприпасами используют только русские и англичане. Русские свой глушитель «брамит» для винтовок и револьверов создали еще до войны. Про бесшумный вариант пулемета ДП я слышал, но захватить его нам пока не удалось. У большевиков вроде бы еще есть бесшумный пистолет-пулемет Токарева. Это по данным нашей агентуры…

– А почему же у нас, в германской армии, нет такого оружия? – посмотрел на него гауптман.

Майор молча пожал плечами. Потом сказал:

– Вы ведь начинали войну тоже в абвере, в батальоне «Нахтигаль», и, наверное, знаете, что Россию планировалось разгромить до холодов, к началу октября сорок первого года. Как бы и диверсии в русском тылу изначально не планировались. А война, как видите, затянулась… Так вы позволите мне взять вашего подчиненного, чтобы он все показал моим людям на месте, – любезно улыбнулся майор. – Кстати, этот пулемет по вашим людям сверху работал, видимо, с густой ели. Поэтому боевое охранение эту засаду и прозевало.

– Забирайте, – махнул рукой командир батальона.

Потом Гена снова ехал в машине вместе с молчаливыми насупленными егерями в пятнистых куртках и кепи с эмблемой егерских частей – дубовым листом, приколотым на левой стороне головного убора. Вышли они тогда на ту злополучную поляну по другой тропе, а потом Гена битый час рассказывал, как и что там произошло. Трупов его сослуживцев уже не было, но кое-где на ветках висели обрывки обмундирования.

«Значит, все-таки поподрывались», – понял Гена.

А потом, когда уже вышли из леса и шли к машине и бронетранспортеру, у него закружилась голова, и он потерял сознание. Сильнейшее нервное перенапряжение и сильное переохлаждение дали о себе знать. С высокой температурой и в бреду его привезли в немецкий госпиталь. Когда через два месяца, оправившись после воспаления легких, он вышел из госпиталя, то узнал, что его батальон уже выведен из Белоруссии. Так он остался служить у майора Смысловского. Сначала в роте охраны разведшколы, а потом, когда выяснилось, что он окончил военное училище штурманов, не сдав только экзамены, продолжил службу преподавателем топографии. К февралю сорок четвертого он уже имел чин фельдфебеля, и тут к ним с проверкой приехал майор Сидоров. Он несколько раз побывал на проводимых им занятиях, пару раз побеседовал с ним на отвлеченные темы, а потом предложил подумать насчет заброски в глубокий тыл русских. И он, Геннадий Батенко, взвесив все «за» и «против», через день дал свое согласие.

«Наверное, этот Сидоров тоже где-то здесь сейчас должен быть, – пьяно подумал Генри. – А ведь получается, что благодаря ему у меня сейчас в банке кругленькая сумма за ту русскую радиолокационную станцию… да и гражданство самой великой страны».

– Мистер, – раздался над ухом угодливый голос официанта, вырвав его из паутины воспоминаний.

Генри, с трудом приподняв голову от стола, взял салфетку и вытер лицо, измазанное каким-то жгучим соусом.

– Меня попросили о вас побеспокоиться, и я вызвал такси. Давайте помогу вам дойти до машины. Вот, пожалуйста, счет, мистер.

Генри не глядя бросил на стол пачку долларов и, опираясь на официанта, пошатываясь, побрел к выходу. Оглянувшись, он заметил, что вся их компания давно разбрелась по разным углам заведения. Фрэнк с какой-то смазливой накрашенной девицей лихо отплясывал тарантеллу, а остальные тоже сидели в компании хихикающих девиц.

– Едем отсюда, к черту! – почему-то по-русски произнес он.

* * *

Борис Ильинский оказался не совсем таким, каким я ожидал его увидеть. Мужчина среднего роста, одетый в тюремную робу, распахнутую на груди. Засаленный воротник светлой рубашки далеко не первой свежести. Обритая наголо голова дополняла классический образ тюремного сидельца. Кстати, мою шевелюру почему-то не тронули… Видимо в Тульском следственном изоляторе, откуда привезли Ильинского, на сей счет было свое мнение.

Я не увидел на его лице какой-то особой, как говорят, «каиновой» печати, якобы отметившей всех предателей. Скорее даже наоборот. Правильные черты лица, ровный прямой нос. «Кажется, такой профиль называют римским, – подумал я, глянув на своего сокамерника. – Умный, слегка ироничный взгляд карих глаз. Такие вот всегда нравятся женщинам чуть ли не с первого взгляда… Да и у мужчин, как правило, вызывают уважение. Поэтому он и был хорошим вербовщиком – люди охотно шли с ним на контакт».

– Позвольте представиться, – поднялся с койки мой сокамерник. – Ильинский Борис Николаевич, можно просто Борис, – через мгновение добавил он, оценивающе посмотрев на меня.

– Виктор Черкасов, – представился я в ответ, подходя к стоящей напротив моего соседа койке и тумбочке. Я положил на тумбочку свою зубную щетку и коробочку с зубным порошком. Потом положил на койку несколько книг, которые по распоряжению следователя мне принесли вчера из тюремной библиотеки. Пару минут назад надзиратель привел меня в эту камеру, в которой я могу застрять очень даже надолго. На сухом языке оперативных служб мое пребывание здесь именуется внутрикамерной разработкой агента иностранной разведки.

Честно говоря, начинать эту самую разработку или даже просто разговаривать с Ильинским у меня не было желания. Поэтому после завтрака, который нам принесли через несколько минут после моего прибытия, я, усевшись на табурет, предался чтению. Благо что в этой камере, в отличие от моей одиночки, было большое окно, забранное снаружи решеткой. Падавший сверху свет мягко заливал все помещение, создавая своеобразное ощущение уюта. Мой сосед подал голос минут через двадцать.

– Виктор, позвольте посмотреть ваши книги, – в глазах Ильинского светился неподдельный интерес.

– Да, пожалуйста, Борис, берите, – оторвался я от романа Достоевского, вставая и разминая затекшие мышцы.

– А вы, как я погляжу, русской классикой интересуетесь: Достоевский, Чехов и Лесков, – перебирая книги с потертыми обложками, сказал Ильинский.

– Кстати, Борис, вы сами можете обратиться к следователю, который ведет ваше дело, с просьбой насчет книг. Как мне рассказали, здесь хорошая библиотека, книги еще дореволюционного издания. Это я про классическую литературу, – пояснил я.

– Меня только вчера привезли в Москву и на допросы еще не водили, – ответил Ильинский, беря первый том «Братьев Карамазовых» и усаживаясь на своей табуретке. – Вы, как я погляжу, вопросами философии бытия всерьез интересуетесь… Не вы ли