Наследники Шамаша. Рассвет над пеплом - Alexandra Catherine

— Миррина Вайнхольд, — тихо и очень приятно произнес Александр, слегка поклонившись девочке.

Девочка же сделала подобие книксена, но так сжато и неуклюже, что Альжбета мысленно вздохнула: месяцы занятий ничего не будут значить, если Мэйда будет способна от волнения забывать всё, чему её учили.

— А это Альжбета Камош, — услышала она голос господина Вайнхольда. — Эту чудесную девушку посоветовал нам дорогой Адлар. Она учит Мэйду музыке и пению…

— Очень рад, — сухо произнёс Александр своим низким голосом.

— И я рада, господин Садеган, — тихо и очень мягко ответила Альжбета.

Хозяева направились потчевать гостей обедом. Девушки шли позади, и всё то время, что они переходили из гостиной в трапезную, Мэйда дёргала своего учителя за руку и шипела:

— Ах, какой красивый! Какой красивый, миррина Камош! Он даже красивее Гюнтера! Как вы считаете? Какие у него глаза! Яркие, как небо! Какой он статный, сильный!

— Элиас Садеган взрослый мужчина, — шепнула ей Альжбета. — Он старше тебя раза в два. Гюнтер больше подходит тебе по возрасту. К тому же, вспомни, что рассказывал нам о нём господин Бернхард. Элиас Садеган жесток, если убивал с таким проворством.

— Он убивал на войне! — упрямо возразила девочка, дёргаясь, чтобы получше разглядеть впереди идущего блистательного гостя.

У Элиаса Садегана оказались безупречные манеры. Он вежливо и терпеливо отвечал на порой бестактные вопросы Ганса Вайнхольда о сражениях, улыбался любезно, но прохладно, ел немного и с изяществом. Марта Вайнхольд слушала его рассказы с широко раскрытым ртом. Мэйда, красная, будто мак, молчала. Преподобный Майахоф глядел на молодого мужчину насторожено. Адлар Бернхард же порой спокойно поглядывал на Альжбету, порой вставлял несколько слов в рассказ Элиаса. Последний же не поглядел на юную учительницу хозяйской дочери почти ни разу.

Элиас Садеган, хорошо освоивший язык за эти месяцы, много рассказывал о тактике боев, о том, где располагались вражеские войска, и Альжбета, стараясь придать виду своему известную невозмутимость, ловила каждое его слово, желая знать, где и чем жил Александр Сагдиард, который неожиданно стал самым верным её союзником.

Через час после начала обеда Альжбета осознала, что смотрит на Александра почти так же неотрывно, как госпожа Вайнхольд. Поэтому тихо поблагодарила за обед и сообщила, что им с Мэйдой необходимо заниматься.

— Ты опять почти ничего не съела! — возмутился господин Вайнхольд и сказал, зачем-то обращаясь к Элиасу: — Вот же горе! Она почти ничего не ест!

Элиас промолчал, безразлично поглядев на Альжбету.

С начала занятий прошло не более десяти минут, когда хозяева с гостями вошли в гостиную, и Ханс Вайнхольд провозгласил:

— Элиас заявил, что великий поклонник музыки, и пожелал послушать голосок Мэйды.

Девочка сначала густо покраснела, затем позеленела.

«Сагдиард — великий поклонник музыки?! Да ладно!» — Ишмерай едва не хохотнула в голос.

— Ничего не бойся, Мэйда, — шепнула ей Альжбета. — Я множество раз говорила тебе, что у тебя чудесный голос. Пришло время доказать это на деле. Ты же не стесняешься петь при отце с матерью, при мне, при господине Бернхарде или преподобном Майахофе.

— Но господин Садеган…

— Не думай ни о ком. Думай о том, как любишь петь.

Мэйда вздохнула и согласно кивнула. Альжбета слегка улыбнулась и поглядела на Элиаса. Он сидел на диване рядом с господином Бернхардом, наконец избавленный от назойливых расспросов господина Вайнхольда, и искоса посматривал на учительницу, рукой прикрыв свою тихую дьявольскую улыбку. Едва не улыбнувшись ему в ответ, Альжбета повернулась к клавесину и ласково провела по клавишам.

Слушая Мэйду и видя, что волнение её ушло, Ишмерай поглядела на девочку с широкой улыбкой и заиграла громче, чтобы она оживилась еще больше.

Маленькое выступление понравилось самой исполнительнице. Она радостно зарделась, заработав одобрительные аплодисменты, и с невыразимой нежностью поглядела на Альжбету, которая, хлопая своей ученице, одобрительно кивнула.

— Что скажете, Элиас? — осведомился господин Вайнхольд, раздувшись от гордости.

Тот, привыкший к куда более блистательным голосам, однако вежливо улыбнулся и ответил:

— Хороший голос. Чудесная манера исполнения. Миррина Вайнхольд поёт душой, подобное пение доставляет истинное удовольствие.

Мэйда застеснялась, подошла к матери и взяла её за руку.

— Спойте и вы что-нибудь, миррина Камош, — воскликнул хозяин дома.

— Верно, Альжбета! Спой! — воскликнул преподобный Майахоф.

Менее всего ей сейчас хотелось петь.

— Ах, прошу вас… — замялась она, слегка покраснев. — Это совсем лишнее.

— Твоя скромность, Альжбета, — вот что лишнее! — возразил господин Вайнхольд.

— Миррина Камош поёт, как ангел! — воскликнула Мэйда, несколько осмелев после своего успеха.

— Откуда вы знаете, как поют ангелы, миррина Вайнхольд? — произнёс Элиас с оттенком своей привычной насмешки, и Ишмерай отвернулась, чтобы скрыть улыбку от того тепла, которое разлилось в её душе.

— Я…

Преподобный Майахоф пришел девочке на помощь:

— Голос у Альжбеты ангельски чист. Полагаю, это и хотела сказать Мэйда.

Ишмерай запела чисто и мягко, унося слушателей то в неведомые солнечные дали изумрудных полей, то в обездвиженные глади горных озёр, то в бушующие волны морей. Краем глаза видя, что Александр внимательно смотрит на неё, Ишмерай заулыбалась. Ей захотелось поглядеть на него в ответ, но она не посмела, поэтому держалась так, будто пела для себя. Звенящий голос её волною вился ввысь, и преподобный Майахоф покачивался от удовольствия. Он любил её голос и радовался как ребёнок, когда Альжбета начинала петь.

Когда девушка замолчала, исполнив последний аккорд, она вежливо поглядела на слушателей и благодарно кивнула на их щедрые рукоплескания. Господин Бернхард улыбался, а Элиас похлопал вежливо, негромко и опустил руки раньше всех.

— Неплохой голос, — лаконично ответил он и отвёл от неё глаза, казалось, вовсе позабыв о ней.

Мэйда глубоко оскорбилась столь сухим отзывом и изумлённо распахнула рот. Альжбета же вежливо поблагодарила его, собрала партитуры, поднялась, сделала книксен и ушла в тёмный угол, чтобы скрыть улыбку. В подобном положение за Александром было наблюдать удобнее всего.

— Ах, какой он грубиян, миррина Камош! — гневно зашипела девочка, подсев к ней.

— Видишь, дорогая, — снисходительно улыбаясь, ответила Альжбета, — красота — это еще не все.

— Не всё, воистину!