Попрыгунья - Энтони Беркли

— К тебе-то это точно не относится, Роджер. Нельзя травмировать то, чего нет.

— Но это все-таки самоубийство. Что ж, я рад, в самом деле.

— А я тебе больше скажу — полиция это прекрасно знала со вчерашнего утра.

— Да, и весь этот сыр-бор разгорелся только из-за того, что мы вытерли кресло, — услуга не только непрошеная, но и бессмысленная.

— Чем меньше ты будешь разглагольствовать, почему да зачем я вытер кресло, тем будет лучше. В тот раз, Роджер, я, по крайней мере, застал тебя врасплох.

— Застал, что и говорить, — с напускным великодушием согласился Роджер. Хоть вычислил убийцу не лучше, чем я. Но слушай, если ты правда хочешь мне помочь, замолви за меня словцо инспектору. Нет, ну каков змей — развлекается с этим порошком при совершенно явном случае самоубийства! В сыщика играет! Кстати, теперь понятно, что, когда мы с Рональдом были на крыше на другое утро и инспектор делал вид, что его очень беспокоит положение кресла, это был чистейший блеф. Он нанес порошок на кресло еще раньше и, естественно, воодушевился полученным результатом, но решил нам ничего не говорить, прежде чем не сообщит этой потрясающей новости своему суперинтенданту.

— И суперинтендант понял, что хотя причина смерти, может, сомнений и не вызывает, но тут что-то такое было, какой-то шахер-махер, и решил докопаться до истины.

— Именно. И продолжал нагонять на нас тоску и тревогу в убойных дозах. Что ж, видимо, он решил, что это его долг, и соответственно его исполнял.

— Все-таки удачно, — задумчиво произнес Колин, — что я не послушался тебя, когда ты велел мне сказать, будто кресло с самого начала было прямо под виселицей.

— Получается, — холодно отвечал Роджер, — что так.

— И удачно, что весь этот вздор, что ты нагородил, Роджер, — будто Агате стало плохо, а Осберт выступил в роли сэра Уолтера Рейли, со своим платком, не привел к серьезным последствиям.

— Теперь это несомненно, — ответил Роджер еще холоднее.

— И что еще удачно, — продолжал размышлять Колин, — так это то, что Осберту хватило ума упомянуть об этом Лилиан вчерашней ночью в спальне, и еще — распутать всю эту путаницу, и еще — сказать про это миссис Лефрой сегодня утром, чтобы она смогла подогнать свою версию под их. Агата великая женщина. Она сразу видит, в чем соль.

— А самое удачное, видимо, — спросил Роджер ледяным тоном, — что никто из них даже не удосужился сообщить об этом мне?

Колин призадумался.

— Ну, зато это ведь предотвратило дальнейшие сложности, да, Роджер?

И с надеждой посмотрел на спутника.

Но Роджер успел уже заморозиться до совершенно арктического состояния.

Да и все равно — что бы он мог сказать?

В гостиной возбужденно щебетали Силия Стреттон, Агата Лефрой и Лилиан Уильямсон.

— Милочка, второй раз я бы этого просто не выдержала. Это было так ужасно. Мне прямо чуть дурно не сделалось, как только я снова села на место.

— Милочка, ты была великолепна. А скажи, милочка, что моя шляпка? А то мне показалась, что она прямо съезжает мне на ухо.

— Милочка, ты выглядела изумительно. И так держалась! А шляпка была там, где нужно! Милочка, а я, что, выглядела страшной дурой?

— Милочка, ты была чудесна! А я?..

— Милочка, ты…

— Милочка…

В кабинете Рональд и Дэвид Стреттоны припали наконец к такой нужной для каждого из них вещи, как шерри.

— Ну, будем, Дэвид!

— Будем!

— Слава богу, все позади.

— Да.

— Ты как, ничего?

— Порядок.

— Сад растет замечательно?

— Не то слово.

— Ну, слава тебе господи, все устроилось. И главное, что это несомненное самоубийство — после всего.

— После всего?

— По-моему, у Шерингэма была как-то безумная идея, что это сделал ты.

— Что сделал?

— Ину удавил. Я все думал — догадываешься ты или нет?

— Так вот он к чему гнул. А я-то не мог понять.

— Он прямо наизнанку выворачивался ради благородного дела — спасти тебя от виселицы.

— Что делает ему честь — если он правда так считал.

— Хотя идея дурацкая.

— Ну, не знаю. Я-то часто подумывал о чем-нибудь таком. Но у меня бы просто пороху не хватило.

— Что ж, она сама избавила тебя от хлопот. Что, повторим?

— С удовольствием!

— Ну, будем!

— Еще как будем!

В саду мистер Уильямсон сражался с этической проблемой. Можно ли считать лжесвидетельством, если человек присягает, причем не кривя душой, в том, о чем ему напомнили другие и чего сам он ну совершенно не помнит.

Или все-таки нельзя?

Мистера Уильямсона это беспокоило не на шутку.

У себя в аптечной комнате доктор Чалмерс снял с полки бутыль с раствором хлороформа и отлил в пузырек. Совсем некстати получилось — коронер промариновал их всех почти весь рабочий день, да еще его фармацевт слег с сильной простудой; все это здорово выбило доктора из графика.

Ладно, дознание прошло вполне гладко. Доктор Чалмерс никогда в этом и не сомневался, но все равно приятно, что все уже позади.

Освидетельствование оказалось штукой на редкость неприятной, но тут уж ничего не попишешь.

Что ж, отличная работа, и выполнена как следует. Доктор Чалмерс ни на мгновение не сожалел о содеянном. Только несколько удивился, что его ни единого раза не терзали ни совесть, ни тревога. Он-то считал раньше, что убийц тянет на место преступления, что они вздрагивают, стоит к ним обратиться. А доктор Чалмерс, наоборот, был очень доволен собой; он никогда бы прежде не подумал, что способен на такой необыкновенный поступок, и находил некоторое удовлетворение в том, что, оказывается, способен.

Но ведь риска-то не было ни малейшего.

Он завинтил бутыль с хлороформом и поставил ее на место, заткнул пробкой пузырек, налепив этикетку, и аккуратно завернул его в чистую белую бумагу.

— Фил! — донесся страдальческий голос из глубины коридора.

— А?

— Ты что, за стол сегодня вообще не сядешь?

— Иду, дорогая моя.

И доктор Чалмерс уселся за стол и съел свой ленч с огромным аппетитом.

Доктор Чалмерс не был чересчур впечатлительным человеком.

В половине седьмого вечера Майк Армстронг появился в крохотной гостиной крохотной квартирки Марго Стреттон в Блумсбери.

— Здравствуй, милый! — с чувством приветствовала его Марго.

— Здравствуй.

— Как день прошел?

— Да неплохо. Вот, принес вечернюю газету, там заметочка про Ину и дознание.

— Ой! Дай-ка сюда. Где?

Майк Армстронг ткнул пальцем в заметку. Марго поспешно пробежала ее глазами.

— "Самоубийство в результате временного помешательства". Ну, все правильно, — произнесла она со вздохом облегчения.

— Кроме слова "временного".

— Это точно.

Уронив газету на колени, Марго устремила взгляд на жениха.

— Значит, на этом точка?

— Ну да.

— Их это вполне удовлетворило? Я хотела сказать — они не сомневаются, что это было самоубийство?

— Ну, очевидно.

— Ты уверен, что больше никаких дознаний не будет?

— Думаю, не будет. А с какой стати их устраивать?

Вместо ответа Марго сообщила:

— Милый, я тебе не говорила, но я чуть не умерла, когда вчера вечером сюда заявился тот мужчина.

— Кто, этот парень, инспектор? А что? Ведь он сказал, что это обычная процедура. Они обязаны опросить всех, кто там был.

— Знаю. Но я испугалась, что он заставит меня сегодня давать показания.

— Да, но твои показания не дали бы ничего нового — всё уже рассказали остальные свидетели.

— Неужели всё?

— Ты о чем, милая?

— Милый, если я не откроюсь кому-нибудь, я просто лопну. Ты можешь хранить тайны?

— Надеюсь.

— Да, я знаю, ты падежный. Слушай — Ина на самом деле не совершала самоубийства.

— Что?

— Понимаешь, я это точно знаю.

— Откуда?

— Можешь поклясться, что не скажешь ни словечка ни единой душе?

— Клянусь!

— Слушай — Фил Чалмерс пытался ее убить!

— Что?!!

— Я случайно узнала.

— Как? Почему?

— Потому что она собиралась стукнуть королевскому адвокату насчет Рональда с Агатой и потому что она устроила Дэвиду сущий ад.

— Но ты-то, милая, ты-то откуда все это знаешь?

— Милый, сейчас все расскажу. Помнишь, я пошла тебя искать — как раз перед тем, как Чалмерс уехал? Так вот, я пошла на крышу.

— Да?

— Милый, но ты обещаешь молчать об этом?

— Конечно!

— Значит, так, я стою в дверях и окликаю тебя. Сперва мне показалось, что там никого нет. А потом слышу, кто-то зовет "Марго!" таким сдавленным голосом. Я смотрю по сторонам — никого. И вдруг вижу Ину. Сначало-то я не узнала ее, но это была Ина. И знаешь, дорогой, где она была?

— Не могу себе представить!