Попрыгунья - Энтони Беркли

Наконец пришел черед вопросов, так ожидаемых Роджером.

— А скажите мне, пожалуйста, мистер Уильямсон, когда вы снова вернулись на крышу после того, как тело оттуда убрали, к вам туда кто-нибудь заходил?

— Да, правильно, — учтиво отвечал мистер Уильямсон. — Миссис Лефрой.

— Да, и что дальше?

— Что дальше? Ну, рассказал я ей, сами понимаете, и показал виселицу и конец той веревки и все такое.

— Да. А потом?

— А? О, ей сразу стало нехорошо. Вы ведь об этом спрашиваете, а? Думаю, чуть в обморок не свалилась. С женщинами такое бывает, — добродушно объяснил мистер Уильямсон.

— Да. Вполне понятно. Миссис Лефрой стало нехорошо, и что потом?

— Ну, она подтащила какое-то кресло, а я его вытер платком, — храбро выпалил мистер Уильямсон.

— Да. А почему вы это сделали?

— Она сама попросила. Я ж и понятия не имел, что этого нельзя делать, сокрушенно забормотал мистер Уильямсон, — очень сожалею, прошу меня простить и все такое.

— А вам не приходило в голову, что на это самое кресло становилась миссис Стреттон?

— Да нет, боюсь что не приходило. Э? Не приходило, говорю, в голову-то. Что нет, то нет.

— Полагаю, вас не следует за это судить слишком строго, с учетом обстоятельств, хотя существует железное правило ничего не трогать в непосредственной близости от погибшего внезапной смертью.

— А? Ну, понятно. Нет. Да, то есть.

— Как бы то ни было, скажите нам, где находилось это кресло, когда миссис Лефрой его подняла?

— Где находилось это кресло? — рассеянно повторил мистер Уильямсон. — Да где-то, знаете, посреди крыши.

Роджер позы не изменил. Лишь едва заметно напряглись мышцы всего тела, скрывая обуревавшие его чувства. Он ощущал, что глаза всех присутствовавших устремлены на него и нельзя себя выдать ни взглядом, ни жестом.

Колин оказался не столь чувствителен. Сиплым шепотом, слышным, как показалось перепуганному Роджеру, на весь зал, он заметил:

— Ах, кретин! Все испортил!

Как выяснилось, урока мистер Уильямсон так и не выучил.

Миссис Лефрой вместе с Силией сидели в другом конце зала. Силия настояла на том, что сажать рядом миссис Лефрой и Роджера было бы неблагоразумно. Теперь Роджер клял это решение: не мог же он, перегнувшись через Рональда, шептать новые инструкции! Единственное, что ему оставалось это исступленно ловить взгляд миссис Лефрой.

Но взгляд миссис Лефрой упорно уходил от погони. Она сосредоточенно смотрела на мистера Уильямсона, и лицо ее не выражало ничего, кроме осмысленного интереса. Роджер мог лишь отчаянно надеяться, что интерес этот достаточно осмысленный. Если миссис Лефрой не станет оспаривать этот кошмарный ляпсус мистера Уильямсона и если как-то подкрепить ее позиции, то вариант самоубийства все равно пройдет.

Он едва слышал последние вопросы, поставленные перед мистером Уильямсоном, однако мрачно отметил, что коронер не только воздержался от каких-либо комментариев касательно кресла, но вообще больше о нем не спрашивал. Теперь Роджер почти не сомневался, что это — прощупыванье почвы. Затянувшееся зловещее затишье означает только одно: что коронера уже загодя проинструктировала полиция и что переноса дознания не миновать. И, однако, странное дело, Роджер вспомнил вдруг, что и суперинтендант тоже ничего не спрашивал у мистера Уильямсона про местоположение кресла; единственное, что волновало его вчера в зале — это то, что кресло вытерли. А о его расположении, что куда важнее, вообще не упоминалось. Да что они, черт их побери, затевают?

И все-таки Роджер, положа руку на сердце, не имел права винить мистера Уильямсона. Во время вчерашней репетиции невозможно было втолковать ему прямым текстом, что кресло лежало точно под виселицей — разве что исподволь и более или менее невзначай. Но ведь Роджер повторил это, пусть невзначай, столько раз, что был уверен, что до того дошло. Получается, что нет. И теперь все зависит от миссис Лефрой, которой, по идее, должно было хватить сообразительности понять то, на что и ей лишь слегка намекнули.

— Миссис Лефрой, — воззвал голос.

Роджер затаил дыхание.

Коронер заглянул в свои записи. Суперинтендант Джемисон, чье кресло помещалось за его спиной, подошел и что-то прошептал ему на ухо. Коронер кивнул.

— Да. Итак, миссис Лефрой, не расскажете ли вы нам, что произошло после того, как мистер Уильямсон показал нам, где именно обнаружили тело?

Миссис Лефрой объяснила, что еще накануне в своих показаниях полиции кратко изложила основные события того злополучного вечера, но предупредила, что ей ни разу за всю вечеринку не случилось переговорить с Иной Стреттон, и поэтому относительно каких-либо личных моментов ничем помочь не сможет.

— Разумеется, — спокойным, чистым голоском она продолжала отважно и элегантно лжесвидетельствовать в пользу брата своего жениха. — Для меня это явилось страшным шоком, я ужасно расстроилась. У меня даже в глазах потемнело, и пришлось присесть. Там, на крыше, поблизости валялось кресло, и я его подняла. Я была в белых бархатных перчатках, и они испачкались. Я решила, это, видимо, сажа, на крыше. На мне было белое шелковое платье, и я попросила мистера Уильямсона вытереть кресло, чтобы мне сесть, и он его вытер. Теперь я понимаю, что кресло нельзя было трогать, но тогда я об этом не подумала.

— Да. Вы, несомненно, слышали, как я сделал на этот счет замечание мистеру Уильямсону. Ведь такие действия, знаете ли, в другом случае могли бы иметь очень серьезные последствия.

— Да, теперь я поняла, — с покаянным видом признала миссис Лефрой.

— А скажите, то кресло, что вы подняли — оно что, лежало на боку?

— Да, лежало на боку на крыше.

— А где именно на крыше?

— По-моему, — ничтоже сумняшеся отвечала миссис Лефрой, — где-то посередине.

— О боже мой! — застонал про себя Роджер и уронил голову на руки.

— Если тебя вызовут, — Роджер лихорадочно нашептывал Колину, — скажи, что, когда ты поднялся на крышу, кресло было точно под виселицей. Ничего объяснять не нужно. Просто скажи!

— Не буду, — так же шепотом ответил Колин. — Чтобы всех нас привлекли за дачу ложных показаний и еще бог знает за что? Нет, не буду я этого говорить.

— Мистер Николсон! — раздался глас судьбы.

— Но ваши усилия по оказанию первой помощи не дали результата?

— Нет, никакого.

— Нет. А дальше?

— Я спустился, чтобы не выпускать дам из зала — незачем им было видеть, как мистер Стреттон и мистер Шерингэм несут тело вниз.

— Да, конечно. Похвальная предусмотрительность. Ну, а когда вы только поднялись на крышу, мистер Николсон, вы не видели там кресла?

— Видел.

— Где оно находилось?

— Примерно на линии между виселицей и дверью на лестницу, но пожалуй, что к виселице ближе, чем к двери.

— Понимаю. А скажите, ваше внимание к нему привлекло что-то конкретное, или вы просто случайно его заметили?

— Я его сперва не заметил. Я об него споткнулся. Почему и запомнил, что оно там было.

— О, неужели? Вы об него споткнулись?

— Да. Между прочим, даже ногу об него ободрал.

— Правда? Что вы говорите! Вы мне не покажете вашу ссадину? Я, знаете ли, сам не чужд медицине, и…

— О, да пустяки, — Колин обошел стол и торжественно подтянул брючину; коронер столь же торжественно осмотрел представшую его взору незначительную царапину.

— Так-так. Да. Ничего серьезного, вы правы. Тем не менее рану всегда рекомендуется тщательно обрабатывать, какой бы незначительной она ни казалась. Да. А это кресло — на каком расстоянии, на ваш взгляд, оно находилось от виселицы?

— Футах в двенадцати — пятнадцати.

И вот наконец коронер открыл карты:

— Как по-вашему, не многовато ли, чтобы миссис Стреттон смогла сама оттолкнуть его так далеко, перед тем как она сама — э-э — если она сама шагнула в небытие?

— Пожалуй.

— Благодарю вас, мистер Николсон. Это все. Э, что такое? Что? Врачи хотели бы?.. Да, очень хорошо, очень хорошо. Сейчас мы заслушаем результаты медицинского освидетельствования. Доктор — дайте-ка посмотреть — да, доктор Чалмерс выступит первым. Прошу вас.

Конин, совершенно спокойный, снова уселся рядом с Роджером.

— Да будет тебе известно, — свирепо прошептал ему Роджер, — что ты только что накинул петлю на шею Дэвиду Стреттону — ни больше, ни меньше.

Показания всех троих врачей были безупречны.

Доктор Чалмерс и доктор Митчелл сошлись во мнении, что смерть наступила очень скоро после того, как миссис Стреттон покинула зал, возможно, через несколько минут, и почти наверняка — не более чем через полчаса; у доктора Брайса практически никаких сомнений не вызывало происхождение синяков на теле — он, похоже, признал, что они были вызваны чересчур буйным танцем "апаш", который, как он понял, миссис Стреттон отплясывала вместе с Рональдом Стреттоном. Уныло внимавшему им Роджеру было совершенно очевидце, что вся троица провела ночную конференцию, в ходе которой идеи, старательно насаждавшиеся им самим в сознание доктора Митчелла, принесли общий и единодушный плод.