Семь цветов страсти - Елена Арсеньева

— И что потом делать с этими глупостями? Подумаешь — откровения! Дама развлекается с любовником или любовниками!

— Ну, не просто дама, а Дикси Девизо, которую все помнят или уж наверняка вспомнят. И любовников можно подобрать по своему собственному сценарию. Кто там у тебя в бой-френдах?

— Не знаю, подумаю. И это появится на экранах?

— Да, но как бы вопреки твоему желанию. Разгорается скандал. Тебе платят колоссальный штраф за нарушение прав личности… А на самом деле ты дашь подписку, что согласна на съемочный эксперимент. Все остальное будет уже делом техники. В общем, ты отчаянно набрасываешься на мерзавцев, выставивших на обозрение твое грязное белье, и этим только подогреваешь страсти. А тем временем кинокритики убеждаются, что это не простая возня в дерьме, а новый, обалденно глубокий прием киноискусства. — Сол, сюрпризно улыбнувшись, чокнулся с моим пустым бокалом и отхлебнул виски.

Я призадумалась.

— Ты правильно понял, что неудачница Дикси махнула на себя рукой, точно высчитал, что сижу без копейки… Мне, право, вовсе себя не жаль. Но почему-то такое ощущение, что втягиваюсь в гадкое дело… Куда там воротилам порнобизнеса! А ведь я тоже не железная…

Мои глаза наполнились слезами от жалости к себе, и Сол как-то сник. Казалось, он был готов бежать отсюда без оглядки и жалел, что заговорил об этом. Когда он наспех засунул в рот последний кусок отбивной, я вцепилась в рукав его неизменной джинсовой куртки.

— Посиди еще. Если хочешь, переночуй.

— Эх, Дикси! Ну что это у тебя все как-то с вывертом, с зигзагом… Наверно, поэтому наш главный теоретик так за тебя и уцепился. Сам-то он о-очень заковыристый. Подонок, но ведь умница! В его идее о художнике, выворачивающем всего себя — свою душу, потроха, — есть какая-то жестокая правда! — Сол двинул кулаком по столу, звякнули бокалы, упал отодвинутый стул. Барсак возвысился во весь свой мизерный рост и протянул мне руки. — Знаешь, детка (он понизил голос), я иногда чувствую, что и сам могу зайти очень далеко ради «живого нерва» на пленке. «Все на продажу!» — девиз шизанутого гения. Но чем торговать, когда уже заложены и перезаложены последние ценности?.. А вдруг Шеф и в самом деле вынюхал золотую жилу?..

— А ведь ты чего-то боишься, Сол. Такую речь Барсак способен произнести только в свою защиту… Так в чем там дело, давай начистоту, дружище!

Соломон подсел ко мне поближе и обнял за плечи. Несмотря на выпитое виски, он был непривычно серьезен.

— Сам не пойму, в чем прокол. Ну, буду снимать тебя втихаря в разных приятных ситуациях… Ну, получишь ты аванс в пять тысяч баксов, почудишь с друзьями… Ну, допустим, плюнет тебе в лицо потом один из них, самый стеснительный… Не знаю… Вроде все чисто. Вот где самое дерьмо — не пойму!

— Черт! — Я взъерошила копну нечесаных волос и в раздумье сжала виски. — Давай свой договор и деньги. Ты меня не убедил. Ты меня купил.

— Э, нет! Завтра летим в Рим на интервью к представительной комиссии. Вот когда они проголосуют и утвердят твою кандидатуру, тогда можно думать о гонораре…

— Значит, опять пробы?.. Нет, Сол, мне совсем не хочется в Рим.

— «Фирма» оплачивает дорогу и еще — гардероб, жилище, автомобиль и все необходимые «декорации».

— Ну, если билет… — засомневалась я. — А вдруг во мне проснется врожденное целомудрие? У меня вся жизнь полосами: из дерьма — в повидло, а из порнухи — в монастырь.

— Не дрейфь, птичка. Мне кажется, ты просто струхнула. — Сол встал и, прижав мою голову к своей груди, грустно посмотрел на пустой, распахнутый, как перед отъездом, холодильник и одинокий пузырек с желтыми таблетками на деревянной полке с резной надписью «приправы». — Чуть не натворила глупостей, детка… А я так к тебе ни разу и не приставал… Вот было бы обидно!

Комиссия в Риме пожелала остаться неизвестной, рассматривая меня под прицелом яркой лампы, как на допросах в секретных службах. Разговор оказался коротким. Вероятно, я показалась им достаточно привлекательной и в меру глупой, чтобы сыграть роль подопытной свинки.

Был подписан договор на шесть месяцев, в соответствии с которым я обязалась не иметь претензий к «фирме» в случае вмешательства в мою личную жизнь с целью запечатлеть ее на пленку. Затем получила аванс в пять тысяч долларов и прямо из святилища киноискусства направилась в сопровождении Сола в довольно скромный отель, откуда начала обзванивать своих самых именитых кавалеров. Услышав имя Чака Куина, Сол заклинился: «Давай его! Только его, это будет класс! У меня уже руки чешутся и объектив от нетерпения пухнет».

Я разыскала звезду поздно ночью в его холостяцкой квартирке, предложив неожиданное путешествие. Чак задумался. Он был явно не один и недостаточно трезв, чтобы оценить свои планы на ближайшие дни.

— Крошка, достань мою записную книжку, — обратился он к кому-то рядом. — Нет, на письменном столе. Извини, Дикси, одну минуту. (Зашуршала бумага.) О'кей. Пять дней смогу вырвать. Сегодня что — понедельник? Как насчет среды? Тогда ждите.

Мы встретились в Барселоне, на причале, окинув друг друга испытующим взглядом.

Накануне я неутомимо обследовала лучшие магазины, закупив изысканный гардероб для прогулки на роскошной яхте. Чак прихватил лишь две спортивные сумки, в одной из которых в специальных гнездах крепились теннисная ракетка, маска и ласты. Сумки и торчащие из них предметы спортивного инвентаря лучше слов говорили о кредитоспособности их владельца — здесь не мелочились и знали толк в хороших вещах.

Чак был по-прежнему строен, так же насмешливо смотрели с загорелого лица светлые глаза и в художественном беспорядке падали на плечи буйные кудри. Я улыбнулась — оба «героя» предпочли одеться в белое. Мой клубный костюм из легкого льна с двумя рядами золотых пуговиц и эмблемой штурвала на верхнем кармашке выглядел игриво. Короткая юбка в крупную складку, порхающая на ветру, позволяла любоваться прекрасными ногами, а сине-белая тельняшка под распахнутым кителем имела весьма впечатляющий вырез. Так мы и стояли, и каждый думал: «Отлично. Я, кажется, не промахнулся». А потом появился Сол — весь в джинсе и с камерой на шее, уже начавший снимать эпизод встречи.

— Сол, прекрати! Познакомься с Чаком, — позвала я. — Чак, это мой старый друг Соломон Барсак. Ты его знаешь, он снимал «Бога», «Призы Галлы» и меня в «Береге мечты». Сегодня он — наш ангел-хранитель: яхта перепала мне от его друзей на целую неделю.

— Эта? Выглядит отлично. И еще, наверно, «вся в масле», новенькая, — сказал Чак, ступая на борт «Лоллы». На его лице расплылось удовольствие знатока, столкнувшегося с неплохой вещицей.