Девушка жимолости - Эмили Карпентер

стула, надеясь, что она поверит искренности в моих глазах. Я столько времени упражнялась в искусстве прятаться, лгать, изворачиваться и убеждать людей мне поверить, что теперь даже не представляла, что выражает мое лицо, когда я наконец-то говорила правду. Я закрыла глаза, повторяя про себя «Поверьте мне, умоляю». Когда открыла, она внимательно смотрела на меня, склонив набок голову.

– Я знаю, что Уолтер умер, – ответила Брэдли. – Я ежедневно просматриваю некрологи. Поэтому также знаю, что дети, а также некоторые друзья живы и здравствуют. В городе еще хватает этой публики, поэтому я храню молчание.

– Они не причинят вам вреда, не смогут.

Она улыбнулась:

– Если вам удобнее так считать, что ж, продолжайте.

– Уолтер и его дружки патрулировали город, но это было давным-давно.

– Можете мне поверить: люди умирают, а ненависть – нет. Думаю, есть вещи, забыть о которых невозможно. Вы должны четко осознавать: даже столько лет спустя человек сделает что угодно, лишь бы не оказаться за решеткой. Можете думать, как вам заблагорассудится, но я в безопасности себя не чувствую. И за свою семью мне тоже неспокойно.

– Я верю вам, правда. Но и вы мне должны поверить: что бы вы ни сказали, это останется между нами. Могу поклясться. – Я пододвинула картинку к ней. Женщина взяла ее как музейную ценность, будто опасаясь, что та рассыплется в руках, провела указательным пальцем вдоль листа, потом вытерла пальцы, как если бы краска еще не высохла.

Я шагнула вперед:

– Я не журналист и не собираюсь никого разоблачать. Мне всего лишь необходимо знать, что случилось с бабушкой. Чтобы этого не произошло со мной.

Она неотрывно смотрела на картинку, поджав губы.

– Мой рассказ не должен оказаться вне этих стен.

– Как скажете.

– Нам не следовало дружить, – начала наконец она. – Белым не полагалось якшаться с черными. В те времена, в 1962-м, это было табу. Наши роли были четко определены, правила просты, их требовалось соблюдать. Колли Крейн – моя хозяйка, я – ее прислуга.

Глава 24

21 сентября 2012, пятница

Бирмингем, Алабама

– Хозяйка из миссис Крейн была никакая. Ей не нужна была прислуга, ей нужен был друг.

Доктор Брэдли глядела в окно маленького кабинета. Учителя рассаживались по машинам и выезжали один за другим с парковки. Пока она глядела в окно, я решила осмотреться: комнатка была аккуратно и просто обставлена и пахла дезинфицирующим средством для рук. На бежевой стене за ее спиной дипломы в рамках окружали ее ореолом – Университет Алабамы в Бирмингеме, Говард, Эймори.

Правды ради надо сказать, что фотографий Опры или Обамы, как и снимков других фронтменов движения за гражданские права, там не было. Как сестру прославленного пропавшего без вести активиста ее наверняка приглашали на каждый торжественный ужин и вечер памяти в новейшей истории, однако ничто на ее стене на это не указывало.

– Миссис Крейн знала, что я люблю рисовать, – продолжала доктор Брэдли. – Она купила мне кисти, краски и все необходимое, и разрешала баловаться этим после работы. И разговаривала со мной, постоянно разговаривала. Рассказывала о детстве, проведенном в горах. Ее мама сошла с ума, когда она была еще девочкой, и сбежала со странным типом, – так ей объяснили. Наверняка она ничего не знала, однако всегда хотела узнать. И что-то сделать. Ей вообще хотелось действовать, не сидеть сложа руки. Она была умная. И добрая.

Приоткрывая завесу над своим прошлым, Линди заодно рассказала, что Колли интересовалась политикой. В начале шестидесятых как раз начала разгораться борьба за гражданские права. Она обсуждала с Линди все протестные акции в Бирмингеме. Линди старалась всячески избегать этих разговоров, однако Колли настояла, чтобы та рассказывала ей все без утайки.

– Каким-то образом Колли прознала, что мы с братом организуем тайные встречи молодежи, – пояснила рассказчица. – Планируем демонстрации и сидячие забастовки. Мы появлялись на службах в церкви, проводимых для белого населения, и к концу службы вставали на колени на ступеньках храма. Не знаю, каким образом Колли удавалось этого добиться, но на каждой такой акции у нее был хотя бы один человек, кто делал фотографии и отсылал их в газету. Иногда она передавала записки или находила место для очередной подпольной встречи.

– Надо же! Я понятия об этом не имела!

Доктор Брэдли понизила голос:

– Она подозревала, что ее старший брат Уолтер был куклуксклановцем, – и не рядовым, а одним из главарей, участвовал во всем этом – поджигании крестов, подрывах, стрельбе и прочем. Я знаю, что она искренне считала меня своим другом: но думаю, что на самом деле она дружила со мной еще и в пику ему.

То ли в результате ее подпольных действий, то ли в силу наследственности Колли охватила тревожность. Ее муж Дэвид настоял на том, чтобы она поговорила со священником: тот дал ей листок с молитвой Veni, Creator Spiritus, и она начала повторять ее без конца, дни напролет. Это был ее невидимый духовный щит от пращи и стрел незримого врага. Линди тоже не могла не заучить молитву, как, впрочем, и Трикс, которой в то время было всего лишь пять.

Несмотря на горячее желание Колли содействовать борьбе за гражданские права, из ее подпольных попыток ничего особенно не вышло. Как сестра Уолтера, Колли была помехой движению, так что Данте запретил Линди с ней делиться. И тогда Колли снова обратилась к загадке, преследовавшей ее все эти годы, – исчезновению матери.

Она показала Линди коробку из-под сигар и заколку для волос, которые мама подарила ей в детстве. Колли думала, что эти вещи принадлежат кому-то, кто хорошо знал маму, кто мог рассказать, что произошло на самом деле.

Жимолостнице?!

Доктор Брэдли рассказала, что вскоре к ним приехала некая женщина, и они с Колли беседовали на заднем дворе в беседке. Как обычно, когда выдавалась свободная минутка, Линди взяла бумагу и кисти и зарисовала их. Но она рисовала из дома, видела их только через стекло, поэтому не слышала ни слова.

– Так они только разговаривали? – спросила я.

– Да, разговаривали. А потом она ушла.

Я покрепче обхватила сигарную коробку.

– Кто была эта женщина?

– Я ее никогда прежде не видела. Она не была другом семьи Крейн, и не думаю, что она была родственницей Дэвида.

– Как она выглядела?

– Рыжие волосы, ярко-рыжие, она была хорошо одета. Я открыла ей дверь, она поздоровалась. Южного акцента у нее не было – вообще трудно было определить по выговору, откуда она родом. Колли сразу увела ее на задний двор, а я осталась в доме.

– А потом?

– Колли была в полном замешательстве. Она осталась на заднем дворе, металась туда-сюда час, может, больше. Ходила кругами и говорила сама с собой. Когда она наконец вернулась в дом, то вся тряслась и плакала. Даже перестала молитву повторять. Я просила ее прилечь, но она хотела немедленно увидеться с