Девушка жимолости - Эмили Карпентер

в сторону, как он схватил меня за руку выше локтя и сильно сжал, разворачивая прочь от дома. Он вел меня, толкая вперед, прочь от родственниц, от безопасности.

– Роув, – начала я.

Он пихнул меня еще сильнее. Мозг лихорадочно перебирал варианты: заговорить с ним, задобрить его, пообещать ему что-то… да что угодно. Закричать, побежать, ударить в промежность. Но одно дело подумать, другое – сделать. Меня парализовал страх.

Он ткнул меня пальцем в поясницу, когда мы переходили улицу; я посмотрела в обе стороны – никого, ни единой души, все будто вымерли. Миновав машину Джея, мы оказались на полоске травы, окаймлявшей гребень утеса. Огни видневшегося внизу города замигали в вечерней дымке. Низко между холмами повис туман.

Я посмотрела на него умоляюще:

– Роув, я знаю, ты зол. И это неудивительно. Я знаю, что паршиво поступила с тобой. Но клянусь… – тут я чуть не сказала «жизнью», но вовремя осеклась, – могилой своей матери, я никогда никому ничего не скажу. Ты должен поверить мне. Я никому не расскажу, что ты сделал.

Он протянул ко мне руку, я постаралась уклониться, но было поздно: окружающие предметы как будто отодвинулись от меня, края их казались размытыми и потемнели. Казалось, я проваливаюсь назад – в прошлое, в сырой подвал дома Оливеров, в запах плесени, на скрипучий старый диван.

Я будто знаю, что должна встать и уйти, но все равно остаюсь. Я обхватила себя руками, потому что меня начало колотить.

– Veni, Creator Spiritus, – начала я еле слышно.

Роув глубоко вздохнул:

– Хорош, Алтея. – Он шагнул вперед.

Я отодвинулась.

– Mentes tuorum vista.

– Ну не надо. – Он поманил меня. – Прекрати.

Я отошла еще на шаг, произнесла громче:

– Imple superna gratiaquae tu creasti pectora!

Он бросился на меня и молниеносным ударом толкнул вниз с обрыва. Прокатившись по склону, я приземлилась на набережной. Катясь, я инстинктивно хваталась руками за землю, поэтому, проскользив несколько ярдов, уцепилась за ветку бересклета. Тело резко затормозило и развернулось, плечевая кость дернулась из сустава, в руке отдалась резкая боль. Я зависла на кусте ища ногами опору, чтобы не скользить дальше. Тяжело дыша, я вглядывалась вверх.

Роув, съехав по склону следом за мной, не сильно отстал. Схватил меня за рубашку, развернул и швырнул на землю. В голове взорвалась острая горячая боль, перед глазами дождем рассыпались белые точки.

Я закричала: я кричала так, как должна была кричать тогда, много лет назад, громко, протяжно, набрав полную грудь воздуха, сопротивляясь происходящему каждой клеточкой своего тела. Кричала долго, пока он не зажал мне ладонью рот, с силой вдавив голову в поросшую травой землю. В моем черепе взорвался фонтан огней.

Я попыталась высвободиться из-под ладони. Воздух, нужен воздух.

Я брыкалась, но Роуву удалось подмять меня под себя и вдавить большой палец мне в бедро. Я вскрикнула от боли, но крик вышел почти беззвучным.

– Хватит, – прошипел он, – прекрати.

Я посмотрела на него: он был бледен, но глаза горели, как два светящихся шара. Вспомнив о ружье Уолтера, я пожалела, что оно не при мне. Отчетливо представила, как наставляю ствол между двух этих глаз и нажимаю курок, разношу череп этого гада на тысячу кусочков.

– Дьявол, Алтея, можешь ты уже угомониться и не рыпаться? – Он привстал, отпустив наконец мое лицо.

Я судорожно вдохнула, потом еще раз.

– Не бей, – простонала я, – пожалуйста, больше не бей.

– Да заткнешься ты уже, наконец, боже мой! – Он перевел дух. – Мне нужно рассказать тебе кое-что, пока он не… Я кое-что вспомнил.

Я поперхнулась своей обличительной речью, онемев от неожиданности. Почувствовала, как что-то ползет по шее и пробирается под рубашку – муравьи, вероятно, – но я не шелохнулась. Он отодвинулся от меня на несколько футов и тяжело дышал.

Я села.

– Роув…

Он вытянул руку:

– Лучше помолчи пока. Я… – Он запрокинул голову и посмотрел на вершину холма. Потом снова перевел взгляд на меня: – Я вспомнил кое-что про ту ночь. Трикс рассказала мне о той женщине из парка Бьенвиль-Сквер.

Я выпрямилась:

– Что именно?

– Женщина, с которой Трикс тогда встречалась, была из Алабамы, с гор. Она знала твою прабабку, бабку Трикс.

– Джин, – выдохнула я.

– Трикс назвала мне ее имя. Какое-то птичье. Что-то типа, – он поднял глаза, – типа Рен или Робин[6], точно не помню.

Я уставилась на него во все глаза:

– Не можешь вспомнить?

– Я знаю, ты ненавидишь меня, – продолжал он. – И есть за что. Ты, наверное, до смерти ненавидишь меня, но я, блин, могу попытаться загладить это. – Он вдохнул. – Извини, слышишь? Я могу хотя бы попытаться исправить то, что натворил. – Он снова посмотрел на вершину холма, и я увидела, как он побелел.

Я проследила за его взглядом: на краю обрыва стоял, расставив ноги, мой братец: ветер раздувал фалды серого пиджака, а безупречно повязанный голубой галстук трепетал на ветру – щеголеватый титан на фоне клубящихся за спиной грозовых туч.

– Прости, Алтея, мне правда жаль. Мне пришлось пойти на это. Он сказал, что если я не приведу тебя…

– Алтея, – перебил его Уинн, – какого дьявола ты там делаешь? Он ударил тебя?

Я посмотрела на Роува: его лицо исказилось от страха.

Я перевернулась и с трудом встала на ноги. Толкая меня перед собой, Роув препроводил меня к брату. И вот на вершине холма мы встретились лицом к лицу. Он окинул меня взглядом, раздраженным и небрежным, потом посмотрел на Роува:

– Идиот. И о чем я только думал. Я велел тебе угомонить ее, ты, осел, а не сталкивать с обрыва. – Он снова глянул на меня: – Ты не ушиблась?

Я прищурившись посмотрела на Роува:

– Он тебя нанял? – И повернулась к Уинну: – Сначала Джея, теперь этого?

– Он сказал, ему надо поговорить с тобой, – оправдывался Роув. – Ты ведь только поговорить с ней хотел? – обратился он к брату.

– Да, Роув, мы только поговорим. – Он улыбнулся мне. – И кстати, Роув, – начал он делано спокойным голосом – именно так он говорил со мной, когда называл меня чокнутой и дразнил крокодилами, – обрати внимание. Может, пригодится, когда в следующий раз тебе кого-нибудь надо будет угомонить.

В следующее мгновение – я еще успела услышать, как ветер раскачивает ветки деревьев над моей головой, – от удара в челюсть голова у меня запрокинулась назад, колени подогнулись, и мир перевернулся.

* * *

Я очнулась в темной комнате, пропахшей кислым пивом и мочой. Я лежала, Уинн накрыл меня одеялом. Он сидел рядом и гладил меня по голове. Желудок мой бунтовал: мне хотелось сказать ему, чтобы он ушел, но не было сил разговаривать.

Я огляделась: комната была погружена во мрак, и только луч фонарика, закрепленного на сиденье, бил в потолок. Можно было разобрать отдельные граффити на стене: «Таня идиотка», «Я люблю Райана», «Сигмы сосут». Два больших окна от пола до потолка с выбитыми стеклами, Роува нигде не было видно.

Мы с Уинном остались наедине в одной