Девушка жимолости - Эмили Карпентер

почему, зачем мне искать эту женщину, хочу, чтобы мама объяснила все как следует, и я бы поняла. Но я привыкла делать что велят, не рассуждая, поэтому молчу. Вижу, как мама кладет таблетки обратно в коробку и закрывает ее. Как подталкивает ее ко мне.

– Спрячь это, не показывай отцу, – говорит она совершенно другим, абсолютно серьезным тоном.

Я сглотнула: мой отец – внушительных размеров мужчина с квадратным подбородком и набриолиненными волосами. Он адвокат и носит черные костюмы с пристегнутыми накрахмаленными воротничками и бордовыми галстуками. Плохих парней он сажает за решетку. Я никогда ничего от него не прятала.

Я сую сигарную коробку назад под дерево. Потом возвращаюсь к маме, и она спрашивает, не хочу ли я блинчиков. Я говорю, что хочу, и мы идем домой. Мама включает свет над плитой, достает желтый короб, высыпает половину его содержимого в миску и приступает к работе. Золотистое платье мерцает в свете лампочки.

Из темноты коридора в дверном проеме появляется папа, он тоже еще не переоделся после праздника – на нем парадный костюм. Я улыбаюсь отцу, и он улыбается в ответ. Я тотчас вспоминаю про сигарную коробку и ощущаю жар во всем теле. Мама становится у спинки стула, на котором я сижу, и кладет мне руки на плечи.

Стоя в проеме, отец называет маму по имени – Трикс, – и это звучит как угроза.

– Где ты была? – громыхает отец.

– Со своей дочерью, – с вызовом отвечает мать.

Глаза у отца темнеют, и я чувствую, что материнские руки сильно обхватывают мою голову. Как будто она пытается удержаться на месте и не упасть. Я вскрикиваю, она отшатывается назад, потянув за собой стул, и мы обе опрокидываемся на пол. Отец кидается к нам и рявкает на меня, чтобы я отправлялась к себе в комнату.

Я повинуюсь, стараясь не расплакаться, пока не дойду до кровати. Из окна спальни я вижу, как к дому подъезжает скорая – ни сирены, ни мигалки – и родители на ней уезжают. Я пробираюсь в комнату Уинна – он все еще спит, залезаю к нему в кровать, вытаскиваю у него грязное одеяло и прижимаю к себе.

Проснувшись утром, вижу, что Уинн по-прежнему спит. Спускаюсь вниз, чтобы позавтракать: за столом сидит папа, перед ним чашка кофе. Он не смотрит в мою сторону, не улыбается, как ночью: безразлично глядя в окно, он треплет Глупыша за ухом. Говорит, чтобы я пошла поиграть на улицу.

Я достаю из-под магнолии сигарную коробку с красной птицей на крышке, намеренно нарушая мамин запрет. Ничего, до моего тридцатилетия слишком далеко. Таблетки высыпаются из пузырька – вероятно, мама плохо завинтила крышку. Я кладу одну на язык и жду, пока она растает. На вкус она кислая, как испорченная конфета.

Я играю в кухню, пеку блинчики из листьев магнолии и поливаю их нектаром жимолости. Через некоторое время я чувствую, как мною завладевает сон. Выйдя на поляну, я ложусь на спину. Чувствую себя красивой, как ангел. Таинственной и доброй. Думаю о девушке-жимолостнице, о которой рассказывала мама. Я представляю себя такой, как она, – мудрой странницей. Закрываю глаза.

Дома отец официально объявляет нам с Уинном, что мама умерла. Что-то, дескать, с мозгом, возможно тромб. Произносит длинное слово, которого мне не выговорить.

Как только он заканчивает, я выбегаю из дома и направляюсь к поляне. Достаю таблетки из коробки и высыпаю их в карман, съев при этом еще одну. Буду принимать их по одной, чтобы снова почувствовать себя как та девушка-жимолостница. Положив коробку под дерево, я поворачиваю к дому.

Когда я в последний раз оборачиваюсь, чтобы взглянуть на поляну, освещенную косыми лучами солнца, то замечаю нечто: трава в том месте, где мы вчера с мамой стояли на коленях, поблескивает золотом.

Глава 28

23 сентября 2012, воскресенье

Тускалуза, Алабама

Когда я закончила рассказывать, мозги отключились. Они словно распухли внутри черепной коробки, густые и мутные. Я молчала, и меня уносило куда-то прочь.

Я больше не могла думать. Не хотела.

Не могла сфокусировать зрение.

Только спать. И больше ничего на свете. Я закрыла глаза.

Голос Уинна прозвучал как из-за стекла:

– Помнишь, ты сказала, что папа посмотрел на тебя? И улыбнулся при этом?

Я кивнула.

– Он не улыбался, малыш, он был озабочен. Думаю, когда он глядел на тебя в тот раз, он видел то, что я вижу сейчас.

Я будто ощутила укол – нет, не страх, для этого чувства мои были слишком притуплены.

– Развалину, – ласково произнес он. – Такую же, какой были мама и бабушка. Ходячую катастрофу. Знаешь, что отец сказал мне в тот день, когда мы отправили тебя в клинику? Он сказал, что ты точно как мама, ее копия. И дело не в зависимости, а в безумии. Отец говорил, что с самого начала знал, что ты сойдешь с ума, как она.

Его слова опустились на меня многотонной гирей, буквально придавив к кровати. Я была сумасшедшей, как мама. Да, Уинн прав. И должно быть, в глубине души я давно все это понимала. Вот почему в тот самый первый раз я съела таблетку, поэтому мне показалось, что я вижу золотое свечение на поляне, и с тех пор мне начала мерещиться золотая пыль на пальцах. Вот почему я позволяла Роуву пользоваться собой все эти годы: я знала, что обречена пойти по маминым стопам.

– Скажи мне вот что, Алтея, – проговорил мой брат. – Твои любительские поиски привели к чему-нибудь, тебе удалось найти ее, эту самую девушку-жимолостницу?

Я попыталась засмеяться, но вышел какой-то принужденный вздох.

– Нет.

– Кто она вообще такая?

– Я не знаю.

Ее зовут как-то по-птичьи. Рен, что ли, или Робин…

– Но ты ведь знаешь что-то про нее?

Я повернула голову, чтобы видеть его лицо.

– У нее есть дар.

– Что ты имеешь в виду? Она экстрасенс?

– Не знаю, может, она защищает.

– Что она сказала маме, когда они встретились?

– Я не знаю.

– А что она сказала Колли?

– Этого никто не знает.

– Врешь. – Он схватил меня за шею, пальцы сильно сжались. Я кашлянула и попыталась вдохнуть. Но не смогла. Он сдавливал мне горло. – Я знаю, ты знаешь, – и ты расскажешь мне. Немедленно.

Он сжал пальцы еще сильнее, белые точки снова побежали перед глазами, потом все затянуло красным. Казалось, я сейчас умру. Мой родной брат, плоть и кровь, лишит меня жизни. Я проворно пнула его и на чистом адреналине вывернулась из его рук. Скатилась с кровати на грязный, засыпанный щебенкой пол. Встав на четвереньки, оглядела комнату. Я находилась у дальнего от двери конца кровати и прикидывала оптимальную траекторию для побега, стараясь не обращать внимания на впившиеся в ладони острые куски отвалившейся штукатурки и осколки стекла.

Уинн положил руки на колени.

– Где сейчас эта женщина?

Можно юркнуть под кровать. Если быстро, может, и успею прежде, чем