Великая Отечественная Война (1941–1945) - Николай Потапов

Черчилль. Что тут скажешь? Ты права, Мэри. Я всегда хотел этого и в меру сил этого и добивался.

Мэри. Но почему? Чем тебе не угодила Россия?

Черчилль. Чем не угодила?

Мэри. Да. Ведь здесь живут хорошие, простые люди. Очень приветливые, открытые, гостеприимные.

Черчилль. Простых русских людей я уважаю. Уважаю за их трудолюбие, простой, приветливый нрав. И боролся я не против этих людей, а против общественного строя, который установили в стране большевики, коммунисты.

Мэри. А что, разве коммунисты не такие же люди?

Черчилль. Нет, не такие. Я их называл свирепыми обезьянами-бабуинами и был убежден, что они быстро доведут Россию до животной формы варварства, что их коммунистическая теория — это просто возвращение обратно к древним векам. Поэтому я старался, когда был военным министром еще в 1918 году, задушить большевизм в колыбели. Но не получилось.

Мэри. Не получилось потому, что за большевиками пошел весь народ.

Черчилль. Откуда ты это знаешь?

Мэри. Я читала в библиотеке кое-какие книги о России, поэтому и знаю. Если бы их не поддерживал народ, разве они победили бы в гражданскую войну, победили интервентов, в том числе и наших английских солдат?

Черчилль. Большевики сумели обмануть народ дешевыми посулами вроде таких: мир — народам, фабрики, заводы — рабочим, землю — крестьянам. И люди поверили им, пошли за ними.

Мэри. А разве это плохо, когда фабрики, заводы будут у рабочих, а земля у крестьян?

Черчилль. А что стали бы делать неграмотные люди с этими фабриками, заводами, с этой землей? Все бы развалилось, и страна рухнула.

Мэри. Но Россия ведь не развалилась, не рухнула, а стала одной из самых развитых и сильных стран мира и почти одна устояла в войне против немцев. И не только устояла, но и разбила их.

Черчилль. К сожалению, получилось так.

Мэри. Ты об этом жалеешь?

Черчилль. Было бы лучше, если бы все оказалось наоборот.

Мэри. Ну, папа, ты меня удивляешь!

Черчилль. Ты еще молода, Мэри, и многого не понимаешь. Я всегда утверждал, политика против России должна быть очень простой: следует накормить Германию и заставить ее бороться против большевизма. К этому все и шло. И только маразм Гитлера испортил все дело. Я всегда говорил, нам предстоит борьба против зверя социализма, и мы будем в состоянии справиться с ним куда более успешно, если будем действовать как единая стая гончих собак, а не как стадо овец. К сожалению, в английском правительстве не все понимали это так, как я.

Мэри. Но ведь, когда немцы захватили Чехословакию, у тебя на глазах были слезы. Я помню это. Выходит, тебе было жалко Чехословакию?

Черчилль. Да, я очень жалел, что так случилось. Мы толкали Гитлера на Восток, а он стал захватывать страны в Европе. Мы без войны потерпели тогда поражение, проявили слабость и отдали Чехословакию на растерзание немцам. Но это был не конец аппетитам Гитлера, а только начало. Страшная чаша весов склонилась в пользу Гитлера. Мы тогда предали Чехословакию. А наш народ стал понимать: предотвратить большую войну без союза с Россией нельзя.

Мэри. Понял это и ты?

Черчилль. Да, понял это и я. Я тогда говорил, это провал политики Англии и Франции. Что самодовольная глупость и беспомощность англичан сыграли гнусную роль в развязывании тех ужасных бедствий, которые обрушились на мир. И действительно, после Чехословакии Гитлер стал захватывать одну страну за другой. Он покорил почти всю Центральную Европу. А когда он напал на Польшу, Англия и Франция вынуждены были заступиться за нее и объявили Германии войну. В мае 40-го года меня избрали премьер-министром Англии. Выступая в палате общин, я сказал: мне нечего предложить вам, кроме крови, труда, пота и слез. Вы спросите: какова наша политика? Я отвечу: продолжать войну на море, на суше и в воздухе со всей нашей мощью и со всей нашей силой. Такова наша политика. Вы спросите, какова наша цель? Я могу ответить одним словом: победа! Победа любой ценой, победа, несмотря ни на что, победа, каким бы долгим и тяжелым ни был к ней путь. Обстановка еще больше осложнилась, когда Германия оккупировала Францию, Англия осталась одна против немецкого рейха. Для нас наступили самые тяжелые времена. Выступая по радио, я сказал тогда: несмотря на неудачи, мы не сдадимся и не покоримся. Мы будем сражаться на морях и океанах, будем сражаться с возрастающей уверенностью и в воздухе, мы будем оборонять наш остров, чего бы это ни стоило. Поэтому, сказал я, посвятим себя своему долгу и будем выполнять его так, чтобы потомки наши и через тысячу лет могли сказать — это был их лучший час.

Мэри. Да, положение тогда было критическим.

Черчилль. Очень даже критическим. А когда Гитлер напал на Советский Союз, я понял — Англия выживет, Англия устоит.

Мэри. Это было нашим спасением.

Черчилль. Да, это было нашим спасением. Теперь у меня одна цель — уничтожить Гитлера, и это сильно упрощает мою жизнь. Если бы Гитлер вторгся в ад, я в палате общин, по меньшей мере, благожелательно отозвался бы о сатане. Так что нападение Германии на Россию было для меня даром богов. У нас теперь одна цель — уничтожить Гитлера и его нацистский режим. Судьба всей войны зависела тогда от готовности и способности России противостоять германскому нападению. И она устояла, выдержала этот удар.

Мэри. Не только устояла, но и одерживает победу.

Черчилль. Да, это так. Но и мы внесли в эту победу весомый вклад, хотя война еще и не закончилась.

Мэри. Это несопоставимо, папа, с тем, что сделала Россия.

Черчилль. Приуменьшать наш вклад тоже нельзя. Это будет несправедливо.

Мэри. Россия показала себя в этой войне с наилучшей стороны. А ты всю жизнь критиковал ее и боролся с ней.

Черчилль. Ты права. Никто другой в Англии не был таким последовательным и упорным врагом Советского Союза, как я. Это так. И все же я решился изменить отношение к России, пошел на союз с ней во имя спасения Англии.

Мэри. А чего же вы тогда так долго тянули с открытием второго фронта против Германии?

Черчилль. Мы просто не были готовы к вторжению в Европе. У нас не было ни сил, ни средств. И смогли провести эту операцию только летом 44-го.

Мэри. Когда увидели, что Россия одна может занять всю Германию, так?

Черчилль. Так и не так. Нам было выгодно, чтобы Россия одна истекала кровью в войне с Германией и к моменту победы настолько ослабла, что не в состоянии была бы играть первостепенную роль в Европе и во всем мире.

Мэри. Но это нечестно, папа!

Черчилль. А что было делать, Мэри? Политика — это игра, кто кого. Так думал не я один. Американский сенатор Трумэн выразился еще более четко. Он говорил: если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии. И таким образом пусть они убивают как можно больше друг друга. И дальше он добавил: если мы положим Германию в гроб, то Россию надо положить на операционный стол, чтобы делать с ней все, что мы захотим. Здорово, не правда ли?

Мэри. В то время, как Россия истекала кровью, теряла миллионы людей, вы в это время хитрили? Так с союзниками не поступают. Это подло.

Черчилль. Тогда мы еще не были союзниками. Видишь ли, Мэри, у Англии нет вечных друзей и нет вечных врагов, а есть лишь вечные интересы. Это наш принцип, и он господствует у нас сотни лет. Поэтому мы поступали, исходя, прежде всего, из своих интересов.

Мэри. Я с таким принципом не согласна. Он слишком эгоистичен.

Черчилль. Я понимаю тебя. Молодым всегда свойственен максимализм. Или — или. Или он друг, или он враг. Середины не признаете. В политике так поступать нельзя. В политике надо лавировать, лавировать.

Мэри. Но Россия перед вами не лавировала. Когда немцы в Арденнах нанесли поражение нашим войскам, и ты обратился к Сталину с просьбой организовать наступление Красной Армии на Восточном фронте, чтобы облегчить положение наших армий, они не стали размышлять, выгодно это России или невыгодно, а начали колоссальное наступление и спасли наши войска. Я помню, как ты радовался, узнав о наступлении Красной Армии.

Черчилль. Радовался, верно. И благодарил Сталина за это.

Мэри. От твоей благодарности ему не было ни холодно, ни жарко.

Черчилль. И все же ему было приятно, он поблагодарил меня за то послание.