Изгиб дорожки – путь домой - Иэн Пэнман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В ранних интервью Принс дразнил публику намеками о своем детстве: рассказывал, что мать показала ему журнал Playboy в качестве секспросвета и что он предавался околоинцесту со сводной сестрой; постоянно темнил насчет того, какой именно расы был он сам и его родители. То был период, когда Типпер Гор проводила кампанию в попытках заставить музыкальные лейблы клеить стикеры «Вниманию родителей» на конверты пластинок тех артистов, у которых не было совсем уж ничего святого. (Надо сказать, о таком пиаре большинство молодых рок-коллективов только мечтают.) И этот балаган спровоцировала не какая-то возмутительная, мерзкая хеви-метал-группа – виновником был Принс и, в частности, его трек «Darling Nikki» из в остальном поп-трясающего саундтрека к фильму «Purple Rain»: там героиня из названия песни сидит «в холле и мастурбирует на журнал». Это к тому же единственная слабая песня на практически идеальном альбоме – я ее постоянно пропускаю при прослушивании; даже по выходе она казалась безвкусной самокарикатурой на изысканно лаконичные песни с «Dirty Mind». Если слушать «Dirty Mind» сейчас – это же относится и к «1999», и к «Purple Rain», – что в нем действительно примечательно, так это сколь строго, минималистично и непритязательно звучат аранжировки: Принс тогда уже начал использовать новомодную синтезаторную технологию, придав своему «грязному» стилю захватывающую чистоту и живость звучания.
У Принса всегда было четкое представление о том, к чему он стремится и какие именно шаги приведут его к цели. Он уже мог в одиночку сочинять, играть и записывать целые альбомы; затем он начал получать огромное удовольствие от собственной славы, играя со своим сценическим образом так, будто это был какой-то новый тип синтезатора. Этот постмодернистский Принс не желал довольствоваться крупицами успеха – он хотел, чтобы на него капали слюной все без исключения; он хотел и на обложку Rolling Stone, и в спецвыпуск журнала Jet.
6
Впервые посмотрев фильм «Purple Rain» в 1984 году, я подумал: просто катастрофа, эта картина его потопит. Я, конечно, был неправ на все сто. Это был классический случай, когда публика сошла с ума от того, о чем даже и подумать не могла, пока не увидела прямо перед собой. «Purple Rain» имел огромный успех, порадовав боссов Принса из Warner Brothers и значительно облегчив ему заключение будущих контрактов. На символическом уровне «Purple Rain» был черным переосмыслением извечных клише белого кинематографа. В унылый сценарий были вплетены всевозможные детали из собственного прошлого Принса: его киномать играла гречанка Ольга Карлатос, что нагоняло еще больше тумана в вопрос о неопределенной расовой принадлежности Принса. (Будто бы мы восемнадцать лет спустя услышали странное, вывернутое наизнанку эхо строк Пита Таунсенда из песни «Substitute»: «С виду я белый, но мой отец был черным».)
Трек «Let’s Go Crazy» из «Purple Rain», как, собственно, и сам фильм, представляет собой задорное воспевание давно знакомых клише: «Не слушайте вы этих тупых цивилов! Они просто завидуют нам, крутым ребятам!» Здесь все кроется в радужном звучании музыки. Голос Принса не укладывается четко в рамки ни чистого соула, ни рок-н-ролла. Это элегантный гибрид, в котором притягиваются цепкие противоположности: акустическая гитара и классические струнные в песне «Take Me with U»; дрожащий церковный орган и новейшая драм-машина в «Let’s Go Crazy». В «The Beautiful Ones» Принс вступает сонным крунингом, но к концу песни его вокал превращается в мешанину зазубренных осколков на грани чистого шума. Мы все слышали эпичный заглавный трек так много раз, что легко не заметить, насколько он на самом деле необычен. Небрежные вступительные аккорды и длинное заунывное гитарное соло ближе к концу ненавязчиво вызывают призрак еще одного эпичного произведения черной психоделии: «Maggot Brain» группы Funkadelic. И вместо того, чтобы завершиться пронзительной кульминацией, как заканчиваются 99 процентов рок-баллад, «Purple Rain» медленно перетекает в почти две минуты меланхоличной фуги, пока от музыки не остаются только изящные струнные и нефильтрованный эмбиентный шум. (Возможно, именно подкорковая память о подобных деталях и предрасполагает некоторых из нас считать работы Принса после 1989 года несколько посредственными.)
Коммерческий успех альбома «Purple Rain» позволил Принсу открыть собственную студию под названием Paisley Park в Миннеаполисе, где он смог создавать по нескольку звуковых воздушных замков параллельно. В песне «Paisley Park» с альбома «Around the World in a Day» поется не о реально существующем здании из кирпича и цемента, а о воображаемой утопии для всех поклонников артиста по всему миру: Принс тут выступает этаким Шарлем Фурье, вокруг шеи воротник из искусственного меха. Какой путь он проделал всего за четыре года, можно увидеть, просто сравнив монохромный пристальный взгляд с обложки «Dirty Mind» и сочную фантасмагорию с конверта «Around the World» – графический отголосок безумной музыкальной эклектики внутри пластинки. Принс будто бы бросил самому себе вызов и стремился придать каждому из девяти треков свою особенную манеру: чистая поп-музыка, битловская психоделия 1960‐х, протестный соул 1970‐х – не говоря уже о таких диковинках, как «Tambourine», которые поддаются пониманию исключительно в контексте его собственного завихренного мира. Я до сих пор поражаюсь, что такой странный трек, как «Pop Life», стал некогда хитовым синглом, и все еще получаю непомерное удовольствие от строк вроде «Я ослеплен ромашками в твоем дворе!» из великолепной песни «Condition of the Heart». В те годы я не вполне оценил весь этот восторженный эклектизм (и как критик я все еще считаю «Parade» вершиной карьеры Принса), но тридцать лет спустя альбом «Around the World» я включаю чаще всего – для чистого, незамутненного удовольствия.
В общем и целом альбом – чистое удовольствие, но есть пара и впрямь очень странных моментов, которые как бы намекают, что будь вы его «мозгоправом из Беверли-Хиллз»[111], то свой гонорар точно бы отрабатывали. Песню «The Ladder» («Лестница») Принс написал в соавторстве с отцом, в ней фигурирует королевская особа, которая должна выбирать между духовным спасением, воплощенным в виде этой самой лестницы, уходящей в небо, и своей страстью к женщине по имени (кхм) Электра. «Однажды давным-давно в стране многих грехов / жил да был недостойный король…»[112] С чего тут начать? Скажем так: если это не нечаянная лакановская басня о заложенной в психике хрупкости отцовского имаго, тогда я Майкл Корлеоне.
