Изгиб дорожки – путь домой - Иэн Пэнман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Б: О, глупец, это не так работает! Ты должен хотеть этого по правильным причинам!
П: Я и хочу по правильным!
Б: Нет. А теперь умри!
В этом разговоре Принс действительно звучит как запутавшийся мальчик, а Бог (подозрительно похожий на обработанный питч-шифтером голос самого Принса) – как суровая и неумолимая мать… простите, я имел в виду Отец. Оглядываясь назад, можно сказать, что в плане тайминга[113] с этим вышло не слишком хорошо: Бог говорит молодому чудаковатому черному парню, что тот должен умереть, потому что не может обуздать свою сексуальную распущенность. Но Принс подобающим образом обещает «вести себя хорошо», ведь теперь он знает, что «любовь важнее секса»; а затем песня (и альбом) заканчиваются довольно озадачивающим посланием от человека, который только что сделал один из самых больших хитов 1980‐х годов: «Мне пора идти… Не знаю, когда вернусь. До свидания».
После такого последнего слова на альбоме «Around the World» вы могли бы забеспокоиться о грешной душе Принса. Но оборотную сторону этой картинки можно найти в клипе на песню «Raspberry Beret», где ухмыляющийся Принс выглядит так, будто очнулся от угрюмого заколдованного сна и тут же осознал, что он самый везучий мальчик на свете. В те годы Принс, возможно, был одним из счастливейших людей в мире – не факт, что развлекаться столько, сколько развлекался он, было вообще законно. Авторы пары книг, которые я рецензировал, предполагают, что Сюзанна Мелвойн, с кем у него на тот момент были отношения (сестра-близнец его коллеги по группе Венди – представьте, как, наверное, это было странно?), была, возможно, любовью всей его жизни. Вероятно, неслучайно в тот период Принс был полностью открыт для сотрудничества со всеми желающими; некоторые превосходные работы были созданы при участии или под впечатлением от, среди прочих, Сюзанны Мелвойн, Венди и Лизы, Мэтта Финка и (особенно) – от чудесных аранжировок гуру джаза Клэра Фишера[114].
Вся дискография 1980‐х прекрасна, но для меня апофеозом является не стандартный «Sign o’ the Times» (1987), а «Parade» (1986). В нем есть все: радость и грусть, танцевальная энергия и тоска, траур и меланхолия, групповой фанк и интермедии Дебюсси, отголоски Дюка Эллингтона, Джони Митчелл, киномузыки, французского шансона. Это редкость среди альбомов Принса: идеально реализованное единое целое. От напора вступительного номера «Christopher Tracy’s Parade» захватывает дух: там струнные, трубы, стальные барабаны – целый бестиарий странных вибраций кружится в квантовом фанке. Песня «I Wonder U» длится всего минуту и 40 секунд, но будто бы открывает совершенно новые звуковые горизонты. Снова взглянув на фотографию Принса с обложки «Parade», я заметил, насколько она напоминает отражение: Нарцисс над посеребренной водной гладью рассматривает себя со всех ракурсов и расставляет свои изящные руки, как ветви, чтобы закрыть или направить ими свет. Переверните конверт с этим изображением-отражением, и на обороте глаза Принса вдруг закрыты, он снимает майку, открывая взгляду черное распятие. В отличном и забавном (во всех смыслах: и необычном, и смешном) клипе на песню «Kiss» Принс изображает из себя сексуальный объект, пока Венди сидит рядом и играет песню. Она полностью одета и излучает по-своему мощную, сдержанную сексуальность, она тут главная; Венди смешно, в какой-то момент она скептически изгибает бровь, а полуголый Принс в это время воплощает собой фантазию. (А что за странная, завуалированная, бесполая или бигендерная фигура танцует на заднем плане?)
7
«Sign o’ the Times» был попыткой Принса собрать воедино альбом из дико разнообразного излишка песен, которые накопились за предыдущие несколько лет. С позиции адвоката дьявола, критику этой «культовой» пластинки (которую обычно называют его лучшей работой и/или лучшим альбомом 1980‐х, или даже одним из лучших альбомов всех времен) можно начать с того, что по прошествии лет очевидно, насколько она, в общем-то, неорганична. Некоторые песни безумно хороши, но настроение скачет, а треки местами расставлены просто беспорядочно. Мрачная туча заглавного трека сменяется задорной и легкомысленной «Play in the Sunshine» – будто какой-то блаженный телевизионщик перебил последние минуты «Апокалипсиса сегодня» серией мультика «Сумасшедшие гонки». Не может быть, что я единственный поклонник Принса, для кого идеальная последовательность «Sign o’ the Times» начиналась бы с заглавного трека и завершалась песней «The Cross»: от апокалипсиса к откровению. Вместо этого после строгой, околобогословской «The Cross» мы без какой-либо веской причины прыгаем в концертную запись средненького номера «It’s Gonna Be a Beautiful Night». Но многое можно простить за поразительную композицию «If I Was Your Girlfriend», в которой Принс манипулирует своим голосом, выдавая сливочно-мягкий, максимально антибрутальный вокал, не четко «мужской» или «женский», а нечто притягательно усредненное: он звучит, как чувственный ангел.
Принс тогда был очарован «призрачной аппаратурой» ремикса, множа свой голос до серии фантомных «я», попеременно ускоряя и замедляя его, то ныряя в некую пластическую андрогинность, то выныривая из нее[115]. По сравнению со всеми футуршоковыми экспериментами в песнях типа «Boyfriend», «It» и «The Ballad of Dorothy Parker», я так и не смог до конца проникнуться заглавным треком. У меня возникло ощущение, что это было не столько знамя искреннего протеста, сколько пари, которое Принс заключил сам с собой, чтобы посмотреть, сможет ли он написать идеальную версию песни определенного «типа» – все эти классические протестные песни 1970‐х годов от The O’Jays, Кертиса Мэйфилда, Стиви Уандера; по фразам типа «А мы отправляем людей на Луну»[116] и отсылкам к «хмурому» уж точно не скажешь, что на дворе был 1987 год. Некоторым нравится тот факт, что в «Sign o’ the Times» все возможные типы песен Принса собраны вместе, но, на мой взгляд, альбом звучит так, будто его слепили на скорую руку, в нем нет никакой единой оболочки. А хардкорные фанаты Принса продолжают верить в то, что «Sign o’ the Times» – на самом деле лишь бледная тень его предыдущих попыток частично или полностью собрать вместе умопомрачительные излишки своего материала: трех неофициальных альбомов, известных как «Camille», «Crystal Ball» и «Dream Factory».
8
Здесь мы сталкиваемся с проблемой. В этот момент Принс решил, что все стало слишком вычурным, слишком игривым, слишком… белым. Ему нужно было возвращаться к своей «настоящей» – то есть к чернокожей – аудитории. Дав сам себе такое указание, он записал нечто под названием «The Black Album» («Черный альбом»). Затем он отозвал его за неделю до запланированной даты релиза, заявив,
