Огненный Зверь - Татьяна Солодкова

Золотаревский молчал и выжидающе смотрел на меня, пока в моей голове крутились шарниры, мне казалось, я прямо-таки слышала, как скрипели шестеренки в моем мозгу.

- Вы показали мне не все свое видение! - ахнула я, этот вывод появился в голове неожиданно даже для меня, но вдруг показался единственно верным. Даже Зверь хмыкнул, но не нашел возражений, молча соглашаясь со мной.

На губах Владимира Петровича появилась улыбка, но она показалась мне натянутой.

- И почему ты так решила?

- Ваш приступ был гораздо дольше, чем то, что вы мне показали.

- Но ведь ты не знаешь, как происходит процесс, возможно, я долго настраиваюсь.

Он выкручивался, я готова была поклясться, что сейчас он мне лгал.

- Я так не думаю, - отчеканивая каждое слово, ответила я.

- Должен признать, ты более проницательна, чем я думал, - признал Золотаревский.

Я гадала, что последует за этим признанием. Мешок на голову и в реку? Что было в его видении, о котором он мне не сказал? А вдруг из моей речи Владимир Петрович решил, что мне известно больше, чем на самом деле и решит, что от меня пора избавиться?

"Что-то ты загнула, - высказался Зверь. - Во-первых, пока я в тебе, убить тебя будет проблематично, а во-вторых, я, конечно, не сомневаюсь в его расчетливости, но в жестокости и коварстве я его точно не подозреваю".

Что ж, Зверю я была склонна поверить, уж ему, находясь во мне же, смысла лгать мне не было.

Золотаревский выдержал долгую паузу, прежде, чем снова заговорить.

- Признаюсь, ты меня удивила, - медленно сказал он, и во мне зародилось подозрение, что он тщательно взвешивает каждое слово, чтобы увести меня в сторону от верных выводов.

Что это за прием? Лесть? Нет уж, через лесть меня точно не провести. Он говорил, что я все время напряжена, что ж, я напряглась еще больше. Наш разговор и его ход нравился мне все меньше и меньше.

- Вы все равно не расскажете мне, что видели на самом деле? - спросила я прямо.

- Нет, - так же прямо ответил он.

- Это хотя бы хорошее или плохое? - ну вот, я сдалась и начала играть в "угадайку".

- Видишь ли, Изольда, - он снова говорил, взвешивая слова, но на этот раз мне не казалось, что он хочет запутать или отвлечь меня, скорее не взболтнуть лишнего, - если я тебе сейчас скажу больше, чем ты должна знать, все это кончится ой как не хорошо.

- Для кого?

- Для всех.

Но такой ответ меня не утроил.

- Для кого именно. Для вас? Для меня?

- А если я скажу, что для Кира? - его глаза прямо-таки впились в меня.

Я обмерла. Сердце забилось чаще. Значит, его видение, о котором он не хотел мне говорить, было о Кирилле? Теперь мое любопытство просто зашкалило.

Я облизнула вмиг пересохшие губы.

- Хотите сказать, если вы скажете мне больше, это может кончиться плохо для него?

Владимир Петрович медленно кивнул.

- Ты права, я тот еще хитроумный старик, знающий многое наперед.

- Я ничего такого не говорила, - поспешила я возразить в надежде, что все же узнаю хоть что-нибудь.

- Твои глаза сказали за тебя, - покачал он головой. - И ты права, считая меня искусным кукловодом. Иногда я могу быть даже жесток, иногда чертовски расчетлив, что сам себя пугаю. Но! Жизнь моего сына - для меня величайшая ценность из всех возможных. А потому я больше ничего тебе не скажу о том, что видел.

- Ему угрожает опасность? - испугалась я.

- Сейчас ему ничего не угрожает, - успокоил Золотаревский. - Все должно идти своим чередом, и все будет хорошо. Если ты будешь знать больше, ты не сможешь поступить правильно тогда, когда от тебя потребуются решения. Я показал тебе совершенно безобидные видения, которые произойдут в любом случае. Остальная и гораздо более важная часть была как раз из разряда тех, которые могут произойти так, а могут и по-другому. А этого нам как раз не нужно. Возможно, я еще не заслужил твоего доверия, но я прошу тебя мне поверить. Если все пойдет так, как должно быть, однажды, возможно, не скоро, ты вспомнишь меня добрым словом.

По правде говоря, я растерялась от его слов. Всю мою агрессию как ветром сдуло. Я была уверена, что Владимир Петрович не врал и в том, что Кирилл - самое важное, что есть в его жизни, а также в том, что он умрет, но все равно не расскажет мне правды. Биться головой об гранитную стену не имело смысла.

- Итак, - спросил он, когда мое молчание затянулось. - Твой вывод? Веришь ты мне или нет?

Я вспомнила старый фильм про приключения Буратино. В одной из сцен его состояние определили так: "Пациент скорее мертв, чем жив". Что-то подобное можно было сказать и обо мне.

- Я не хочу, чтобы с Кириллом что-то случилось, - ответила я, подражая его манере медленно говорить.

- Я так и думал, - кивнул Золотаревский.

Я прикусила губу, черт, и откуда он вообще узнал, что меня может интересовать участь Кирилла?

Он хотел сказать еще что-то, но в этот момент машина остановилась, и Степан объявил:

- Приехали.

***

Я прикрыла глаза рукой от яркого солнца. После темного салона автомобиля с тонированными стеклами, оно просто невыносимо слепило глаза.

Владимир Петрович выбрался из машины после меня, Степан захлопнул за нами дверь.

- Надолго? - осведомился он у Золотаревского.

- Пока не знаю, - сухо ответил старик. - Будь готов, на всякий случай.

Степан кивнул и отошел.

Я же гадала, куда делось хорошее настроение Золотаревского. Неужели, мне все-таки удалось его испортить? И что он видел в своей голове, черт возьми?

- Как тебе тут? - обратился он ко мне, снова улыбаясь.

Я заставила себя убрать руку от лица и осмотреться. Глаза удалось открыть с третьего раза, пугаясь яркого света, они закрывались против воли.

Я обнаружила себя за городом. Увлекшись разговором, я не следила за дорогой, и даже не знала, в какую сторону от города мы двигались. Но заехали мы далеко. Никаких высотных зданий, машин и собственно дорог, кроме той проселочной узкой и неасфальтированной, по которой мы приехали. Покуда хватало глаз, по обе стороны от нее был лес, ветер играл листвой деревьев, пели птицы. Бог ты мой, настоящая глушь!

Наш автомобиль был припаркован у огромных кованых ворот в три человеческих роста. А за ними начиналась цивилизация. Прямо от ворот бежали выложенные плиткой дорожки, они очерчивали разноцветные клумбы и стремились к огромному трехэтажному особняку. Величественное здание, отделанное под старину, или же действительно являющееся древним, иначе как особняком, назвать было нельзя. Я легко могла представить какого-нибудь именитого графа, прогуливающегося со своей графиней по этим дорожкам. Но поверить, что это и есть Ясли, детский дом, о котором мне говорили, было сложно.