Бонсай - Кирстен Торуп

Ближе к полудню звонит брат Стефана, очень нервничает. Ему пришло в голову, что пятьдесят — шестьдесят таблеток, возможно, слишком много, учитывая, что Стефан толком ничего не ест. Он опасается, что Стефана стошнит. Вычитал в одной медицинской книжке, что десять — смертельная доза, и полагает, что двадцати — двадцати пяти будет достаточно. Говорит, что хотел бы зайти в больницу к Стефану буквально на пять минут. Обещаю спросить, но думаю, шансы невелики. Он желает видеть только Элин и меня. Мы должны быть последними.

Ему я тоже не сказала, что Стефан вернется домой. Сильно сомневаюсь, стоит ли сообщать Стефану об опасениях брата. До этого момента мне ни разу не приходило в голову, что план может провалиться. Говорю, надо держаться вместе. Даже не знаю, что я имею в виду.

Стефан приезжает на такси в половине двенадцатого. Выхожу, забираю сумку. Он тяжело дышит, вымотан бессонной ночью и отчаянием из-за того, что план меняется. Едва тащится по лестнице. Помогаю ему добраться до дивана. Лицо пепельного цвета, позавтракать не смог. Приношу чай и кусок ржаного хлеба с паштетом и свеклой, в последнее время — это его любимая еда.

За чаем Стефан сообщает, что договорился с врачом: я позвоню ему на следующее утро после того, как мы найдем Стефана мертвым. Тот как раз дежурит, Стефан взял номер его пейджера. Врач приедет сразу, позаботится о доставке в морг и оформлении свидетельства о смерти, чтобы нам с Элин не пришлось нести ответственность за самоубийство. Врач объяснил, что в больнице из-за его плана могут возникнуть неприятности, даже если на дверь повесить табличку „Не беспокоить“. Опытные сестры заметят, что это не сон и что-то не так, и моментально забьют тревогу. В заключение Стефан говорит, что его друг, старший врач-ординатор, судя по всему, рад от него отделаться.

Я окончательно пала духом под грузом изменившейся процедуры самоубийства, мне нечего ему сказать. Глядя на меня, Стефан спрашивает, выдержу ли я. Отвечаю: „Да, потому что хочу“. Может быть, имея в виду „потому что ты хочешь“. Мы слились в одного человека. Проведя рукой по замызганной обивке дивана, он говорит, что его надо почистить и еще его голубую настольную лампу поставить на мой журнальный столик. Я обещаю все сделать, но мне это не по душе.

Решаем съездить к нему домой, когда закончится рабочий день, часа в четыре. В таком случае я смогу закупить все для ужина там. Говорю, что цыпленка не будет, приготовлю бараньи котлеты. Не представляю, как готовить цыпленка без моей кастрюльки. Он переносит разочарование со стоическим спокойствием, заявляет, что всю ночь считал овец, неудивительно, что одна из них родила ягненка. Пока он спит, я тоже прилегла на кровать. Наверное, надо было дежурить возле него в гостиной, но я прониклась нежеланием Стефана, чтобы с ним носились и нянчились.

Мне приходится помочь Стефану дойти до такси. Еле плетется, пошатывается. Его лекарство нарушает проводимость нервных стволов нижних конечностей. Заезжаем в банк. Он хочет снять все деньги со счета и отдать Элин. Но обнаруживается перерасход в двадцать восемь тысяч крон, снимать нечего. К большому нашему облегчению, вернувшись, мы обнаруживаем, что рабочие исчезли.

Первое, что делает Стефан, — выдергивает розетку телефона. Официально его здесь нет. Меняю постельное белье, он может лечь. Решила передать ему предостережение брата о том, что при приеме морфина может появиться рвота. Никаких комментариев не последовало. И на лице ничего не отразилось. Вместо этого Стефан сообщает, что Йоан предложил побыть его ночной сиделкой, но он отказался.

Выхожу за продуктами для ужина, последней вечери, как говорит Элин. Бараньи отбивные, лук, петрушка, минералка, цветы. И самое главное: йогурт с тропическими фруктами, чтобы таблетки мирно покоились в желудке, и бутылочка „Баллантайна“, чтобы их запить. Последний поход по магазинам. Это чужая, посторонняя женщина заходит в двери, выбирает товары, платит с выражением без вины виноватого, снова выходит на улицу с тяжелым пакетом. Содействует она убийству или самоубийству? Тащится по тротуару. Не спешит домой, на эшафот. Строчка из забытого романа мелькает у нее в голове: „Die Nacht steht vor den Turen, es kommt kein Moigen mehr“[19].

Я готовлю. Стефан в ванной, приводит себя в порядок к ужину. Из ванной выходит в своем всегдашнем кимоно каким-то изменившимся. Не потому, что причесан и побрит. Он изменился как-то жутко, шизофренически, по-хичкоковски. Весь день был усталым, измотанным и мрачным, а теперь излучает свежесть и бодрость. Светится неизрасходованной энергией, как бывает, когда актер выходит на сцену. Даже разочарование из-за отсутствия цыпленка не выбило его из колеи.

К приходу Элин он снова в постели. Она предлагает помочь с ужином. Но я считаю, ей нужно побыть со Стефаном. Они так мало были вместе в последнее время. Накрываю на стол, зажигаю свечи в высоких подсвечниках. Садимся ужинать. Стефан подрастерял свой блеск. Мы все согласны, что дома находиться приятнее, чем в больнице. Элин поддразнивает отца, вспоминая влюбленную в него женщину, министра образования, заявляет, что та — очень плохой министр. Стефан тут же берет на себя роль защитника и начинает превозносить ее многочисленные достоинства. О чем еще мы говорили, не помню.

После ужина Стефан снова ложится. Элин сидит с ним, а я мою посуду и убираюсь на кухне. Затем захожу к ним с кофе и выпиваю пару бокалов Стефанова „Баллантайна“, моего любимого виски. Обсуждаем научно-фантастический фильм Стенли Кубрика „2001“, говорим о смерти как путешествии в универсум, свободном падении вспять, сквозь историю развития земли и человечества, в нирвану. У меня нет реального ощущения того, что следующий шаг отсюда — это конец, смерть. В нашем общении столько идиллии, обыденности, интеллектуальности. Надеюсь лишь, что время остановится. Что мы никогда не покинем это маленькое, прохладное, спартанское помещение, навсегда останемся вместе.

Стефан дает мне номер телефона врача и просит нас уйти. Поцеловав его, Элин произносит: „Смотри только, не являйся нам по ночам“. Он отвечает, что не будет. А затем: „Берегите себя“. Я говорю, что мы о нем позаботимся, целую в губы. Невозможно расстаться. Уже в гостиной оборачиваюсь, иду обратно, останавливаюсь в нескольких метрах от кровати и произношу: „Мы всегда будем вместе“. Не похоже, чтобы Стефан заметил мое присутствие. Он погружен в себя. Уже не существующего.

Элин ждет меня в прихожей. Мы договорились со Стефаном, что возьмем из его кошелька деньги и банковскую карточку. Переговариваясь шепотом, решаем оставить карточку. Я распалась на две части, одновременно лежу в постели и слышу наши шепчущиеся голоса в прихожей. Покидаем квартиру, и звук захлопывающейся за нами двери отнимает последнюю надежду. В лифте я не выдерживаю. Элин меня утешает. Из нас двоих это она — взрослая. Всю дорогу от квартиры до квартиры мы держимся за руки. Оправдываясь, я говорю, что Стефан, я и она связаны друг с другом и образуем некое космическое единство, находящееся за пределами нашего понимания. Элин говорит, что чувствует то же самое. Я спрашиваю, испытывает ли она подобные чувства по отношению к собственным детям. „Пока нет“, — отвечает она.

Придя домой, садимся друг против друга за стол в гостиной. Говорим о детях и обо всем том, чего желаем им. Элин сказала, что именно дети помогают ей пережить сценарий смерти Стефана. Если бы не они, она бы здесь со мной не сидела.

Мне приходит в голову, что Стефан в дни своей молодости снял короткометражный фильм под названием „Автопортрет“. О самоубийстве юной девушки. Девушка была его одноклассницей. Он был к ней очень привязан, их дружба много для него значила. В фильме со скрупулезной точностью показано, как она заделывает дверные и оконные щели скотчем. Девушка находится в маленькой унылой квартирке своей сестры-близнеца, которая уехала с молодым человеком на выходные. В конце, перед тем как включить газ, она выпивает чашку кофе и съедает марципановое пирожное. Тщательно моет чашку, вытирает стол и металлическую мойку тряпкой, которую после аккуратно складывает. Затем спокойно ложится на линолеумный пол перед открытой духовкой.

Звонит Йоан, я сообщаю, что мы с Элин только что вернулись. Он спрашивает, не значит ли это, что все произойдет этой ночью. Отвечаю, что да. „Тогда, наверное, нам не стоит болтать по телефону“, — говорит он. Обещаю перезвонить завтра. Через минуту звонит мать Стефана. Она, как я уже говорила, ничего не знает о плане. Но шестое чувство подсказывает: что-то не так. Она сильно беспокоится, спрашивает, как дела в больнице. Отвечаю, что все серьезно, буду обязательно держать ее в курсе дела. Элин говорит, она почувствовала, что Стефан умер, пока я говорила по телефону с ее бабушкой. Я ничего не заметила, но полагаюсь на ее интуицию.

Мы ложимся в половине первого. Сплю без снов, просыпаюсь около четырех часов утра, ощущая вокруг себя звенящую тишину. Я чувствую: это оттого, что на Стефана снизошел мир. Не смею даже думать о том, что этому предшествовало. Одинокая ночь, проведенная Стефаном, — черная дыра в моем сознании. Встаю, завариваю кофе, пишу некролог и приглашения на похороны, все заранее придумано Стефаном. Сажусь у окна в гостиной в ожидании утра. Меня наполняет внутреннее ощущение покоя. Отсутствия страданий.