Злая Русь. Пронск - Даниил Сергеевич Калинин

трехэтажного терема, подбираясь к светелке. При этом немного удивляет малочисленность слуг и гридей, охраняющих внутренние покои — однако уже у самой светлицы словно овчарка сторожит мой давний знакомец Еруслан, чьи глаза наливаются темным при виде меня. Уже загодя он зло рявкнул:

— Княжна почивать изволит, к ней нельзя!

Но, не обращая внимания на окрик, я продолжаю молча идти вперед, словно бы ничего не заметив — хотя боярин, опешив, замирает на месте. Однако когда дружинный шагнул вперед, преграждая мне путь, демонстративно схватившись за рукоять клинка, я достаточно громко, чтобы мой голос был услышан за дверью (щедро добавив в него ледяного презрения!), приказал:

— Доложи княжне, что прибыл тысяцкий голова Егор Елецкий, воевода княжеской дружины!

Еруслан не сдвинулся с места, пусть в глазах его и промелькнули удивление напополам с легкой растерянностью. Подойдя же практически вплотную (если что, теперь я успею перехватить его правую руку, коль по дурости своей потянет меч из ножен!), я «добил» гридя:

— Ты оглох?! Не слышишь приказа воеводы, Еруслан?! Немедля доложи княжне о моем прибытии! А после отправляйся к князю Михаилу, да передай ему: подле себя хочу видеть тебя завтра, когда поганые на штурм пойдут! Посмотрим, как ты будешь резок и смел в сече…

Глаза старшего дружинника полыхнули ненавистью, он весь будто подобрался, словно желая уже наброситься на меня, пальцы его на рукояти клинка напряглись, аж побелели… Завелся и я, мысленно приговаривая: ну, попробуй достать меч, тварина, я же тебе кисть сломаю! Даже представил себе в подробностях, как давний противник начинает тянуть клинок правой рукой, как я перехватываю ее запястье, как своей левой резко нажимаю на кисть противника, практически бью по ней — а после выкручиваю, заламываю до хруста сустава и вторящего ему крика боли…

Но в тот миг, когда мы оба уже готовы были начать действовать, дверь в светелку распахнулась, и перед нами предстала сильно побледневшая от гнева Ростислава, буквально обжегшая гридя яростным взглядом:

— Пусти ко мне тысяцкого голову, Еруслан — и отправляйся к моему брату! Да не забудь доложить ему, что когда воевода Мирослав сегодня повел дружинников на вылазку, ты увязался провожать меня до терема, трус!

Ратник дернулся, как от пощечины, и, залившись краской так, что стал похож на помидор, резко рванул от дверей светлицы, крепко ударив меня плечом в плечо. С гневом развернувшись вслед стремительно двинувшемуся по коридору дружиннику, я случайно встретился глазами с Коловратом, с неприязнью и недовольством наблюдающим за разыгравшейся на его глазах безобразной сценой. Реакция боярина отрезвила меня — и я воздержался от продолжения конфликта, а просто отвернулся от Еруслана.

Чтобы всего мгновением спустя поймать взгляд Ростиславы — и утонуть в теплой глубине зеленых омутов ее очей, в одно мгновение обогревших душу…

Один шаг, разделяющий нас — и дверь за моей спиной закрывается. Еще шаг — и не пытающаяся сопротивляться княжна с выражением лукавого удовольствия на лице оказывается в моих объятьях. Тепло девушки, волнующие прикосновения ее гибкого, облаченного лишь в легкое платье тела, от которых меня буквально бросает в жар, едва уловимый запах чистой кожи и чего-то сладко-терпкого, женского… И я мгновенно забываю обо всем на свете! Всего удар сердца — и мои губы накрывают ее в жадном поцелуе; я словно пью Ростиславу, слившись с ней устами воедино!

Лишь спустя пару минут я буквально на секунду оторвался от красавицы — и подхватил ее на руки, сделав шаг к кровати! Но, счастливо взвизгнув, княжна с неожиданным смущением произнесла мне на самое ухо:

— Нам больше нельзя, милый мой, желанный мой, нельзя… Лунных дней уже больше месяца не было, после той ночи они уже не пришли…

Упрямо донеся девушку до кровати, я не сразу понял смысл ее слов — а когда понял, бережно, словно хрупкую вазу, опустил ее на ложе.

— Ты… Непраздна?

Очень нежно взъерошив волосы на моей голове, Ростислава с потаенным счастьем ответила:

— Да! Я чувствую… Да, у нас будет ребенок!

На краткое мгновение я теряюсь, и возможно даже пугаюсь неожиданного признания. Но то, что могло стать серьезной проблемой в моем времени (нередко решаемой абортами — фактически убийством детей в материнском чреве!), на фоне ужасающей войны и грозящего русичам истребления кажется уже не проблемой… Скорее благословением. Ибо после первого, короткого испуга я вдруг ощущаю теплое спокойствие — ведь если и найду я теперь свою погибель, то и после останется здесь какая-то часть меня…

Но тут же страх возрастает многократно — страх за Ростиславу! Раньше я ведь просто боялся за красавицу-княжну и был готов поставить свою жизнь на кон, чтобы защитить ее. А теперь вот осознал, что защищаю уже не только свою женщину, но и своего ребенка! И от понимания этого у меня аж мороз по коже пошел…

Видимо, что-то изменилось в моем лице — изменилось настолько разительно, что девушка это заметила. Обеспокоено, подозрительно нахмурившись, на секунду став очень похожей на старшего брата, она спросила прямо и строго:

— Ты не рад?

Усмехнувшись, я тихо выдохнул ей в самые губы:

— Рад… Только теперь за тебя стало еще страшнее…

Ростислава поняла, кивнула, тепло улыбнулась в ответ — правда, во взгляде ее просквозила легкая горечь… Но сомнений в голосе княжны я не услышал:

— Но ты же такой сильный, умный, смелый… Я точно знаю — ты нас защитишь…

Руки красавицы мягко обвили мою шею, потянули к себе — и я тут же подался навстречу, прильнув поцелуем к ее манящим губам… Но сердце при словах Славы очень больно сжалось — и чувство, что оно застыло в тисках, уже не отпустило. Любимая ведь так крепко верит в меня! Но верю ли я в себя так же крепко? В то, что мы сумеем отстоять Пронск при штурме десятикратно превосходящим врагом?!

В том-то и дело, что до настоящего мгновения я думал об этом, но не пропускал сквозь себя. События последних дней, череда засад, схваток, марш-бросков вымотали, опустошили едва ли не до донышка. Я уже столько раз рисковал собой, столько раз мог погибнуть — хоть бы и сегодня! — что привык к этому и воспринимал относительно спокойно. Погибну — и погибну, в каждой схватке вои принимают смерть. Все что смог, все, что от меня зависело, сделал по максимуму — по крайней мере, так казалось до настоящего момента…

У меня ведь с начала боев не оставалось даже сил и времени задумываться, что именно со мной произошло, почему и отчего я оказался здесь! Да и желания, на самом деле, тоже не было… На марше голова пустая от