Злая Русь. Пронск - Даниил Сергеевич Калинин

на всю его протяженность — и тут же бросаются они на ворога, подняв над головами секиры!

Вскипает яростная схватка — кипчаки и тюрки яростно рубят орусутов саблями, бьют в них из луков едва ли не в упор, укрывшись за телегами! Но после внезапного обстрела атакующих стало едва ли не в два раза больше — и в схватке они свирепее. А привычные к топору руки ополченцев наносят свои удары не реже, чем степняки с их верткими кривыми клинками… К тому же большинство ратников Ратибора обзавелись какой-никакой броней, с трудом подогнанной под широкоплечих, коренастых воев, превосходящих монголов ростом. Но теперь крепкие панцири худесуту хуяг, уже прозванные русичами «куяками», защищают своих новых владельцев от клинков половцев и хорезмийских гулямов, в то время как секиры орусутов легко рубят незащищенную плоть поганых…

Вскоре отчаянная решимость изменила татарам — и уже не слушая арбанаев да джагунов, пока еще живые покоренные попытались бежать. Кто-то ногами, по льду реки. А кто-то же бросился выпрягать лошадей или запрыгивать на немногих скакунов, привязанных к телегам, да поневоле пятящихся от места сечи, от пугающего животных звона клинков и свежего запаха крови… Но все те, кто пытался бежать, попали под очередной град стрел лучников орусутов, специально вставших в хвосте обозной колонны!

Наконец, бойня завершилась — в сущности, схватка не заняла много времени. Потеряв сотню ранеными и убитыми, русичи истребили всех, кого вражеский военачальник отправил за промерзшим мясом. Невольно покряхтывая от усталости, воевода (чай не молодец, столько отмахать на лыжах!) обратился к воям, отдавая простые, доступные указания:

— Все телеги вытащить на берег и сжечь. Как земля прогреется, выкопать общую могилу для наших, похоронить. Хотя б зверье не дотянется, а там уж приведем батюшку, прочтет за упокой… Все тушки, что поганые сумели вырубить, берем с собой, и сами добываем, сколько сможем — а после уходим в лес, на ночевку. Завтра с первыми лучами солнца возвращаемся к Пронску…

…- Ждан, от этого зависит… Да, пожалуй, от этого зависит все. Постарайся привести ратников Ижеславца как можно быстрее — мы будем зубами держаться, но и татары станут атаковать бешено! Им ведь скоро вновь будет нечего жрать — а отступить без лошадей некуда. Без воев Ратибора просто не сдюжим…

Не иначе как хранимый Небесными силами бродник, проявивший себя как один из лучших наших разведчиков, действительно умеющий подобраться к врагу скрытно, незаметно да бесшумно, лишь хмуро кивнул мне. А я, не удержавшись, порывисто шагнул к когда-то освобожденному нами пленнику и крепко-крепко его обнял! Куда делись недовольство его подозрительностью, наглостью да насмешками? Исчезли, растворились — ныне передо мной замер верный боевой соратник, не раз доказавший, чего он стоит в схватке, сражавшийся с нами плечом к плечу да выполнявший самые опасные и важные поручения! Например, по захвату языка или снятию вражеских сторож… И Ждан обнял меня в ответ — а отстранившись, молодцевато ухмыльнулся. Впрочем, гораздо мягче и добрее, чем делал это раньше:

— Я вернусь — и приведу помощь! Обещаю!

— Бог тебе в помощь, брат, и Ангела-хранителя тебе в дорогу!

Отвечаю я принятой у местных манерой и непроизвольно начинаю крестить вдруг очень серьезно кивнувшего мне бродника, вскоре обернувшегося к воеводе Мирославу и последовавшего вслед за ним по коридору. И хотя первое мое действие было неосознанным — память носителя, как всегда — но и после я не опускаю руки, а продолжаю крестить соратника и друга, непривычно для себя приговаривая:

— Господи, помоги ему… Господи, защити его…

Наконец, воевода скрывается вместе со Жданом за углом коридора терема, ведущего к тайному ходу — а я перевожу взгляд на безмолвно следящего за этой сценой Коловрата. После прошедшего боя рязанского воителя поставили старшим над охраной детинца, и я с улыбкой обратился к нему:

— Как же я рад тебя видеть, боярин!

Евпатий добродушно усмехнулся в ответ и с видимым трудом разлепил губы:

— И я рад!

После чего продолжил уже живее:

— Прав был ты, порубежник, ей Богу, прав… И про помощь в Чернигове, и вообще… Рад, очень рад я, что тебе удалось убедить Юрия Ингваревича отвести дружины к Рязани. И что задержать поганых ты все же сумел, я тоже наслышан…

Вот теперь мой собеседник улыбнулся необычно теплой, источающей какой-то мягкий свет улыбкой — что, впрочем, тут же померкла. А в глазах богатыря появилось обеспокоенное выражение:

— Скажи… Ты все еще видишь будущее? Можешь сказать, что со стольным градом сейчас… И где мои?

Мне пришлось огорченно и отрицательно мотнуть головой:

— Прости, боярин, но сны ко мне являлись не по моему собственному желанию, а невзначай, внезапно. Я тогда только два сна увидел о будущем, которое УЖЕ изменилось — ведь княжеская рать ушла в Рязань, ты же вернулся к самому моменту вторжения, а не на разоренные пепелища… Да еще один был, много после — о смерти Федора Юрьевича… И больше ничего.

Коловрат, тяжело вздохнув, понятливо кивнул — и вздох его был столь тяжелым, что я поспешил его успокоить:

— Евпатий Львович, ведь в моем видении семья твоя уцелела, схоронившись в лесу, в зимовке. Я не думаю, что и в этот раз — как бы там оно не пошло — что-то изменится!

Вновь кивок — но тоска в глазах обеспокоенного мужа и отца отступила. А я, воспользовавшись удобным моментом, мягко спросил:

— А не подскажешь ли мне, боярин, где находится светлица княжны?

Погруженный в свои мысли витязь равнодушно пожал плечами, гулко ответив:

— Да в башенке она, к терему пристроенной, где ж еще…

Но тут же взгляд его стал осмысленным и острым, и в глазах появилось недоверчивое выражение:

— А тебе зачем?!

Глава 14

— А тебе зачем?!

Взгляд Евпатия я встретил спокойно — не тушуясь, не опуская глаза, но и без вызова. После чего твердо ответил:

— Боярин, я должен увидеть княжну. Это важно — и для меня, и для нее. Я должен поговорить с ней — но все, что я скажу, предназначено только для Ростиславы. И просто поверь мне — это важно.

Коловрат колеблется — но я уже приучил его верить моим словам и доверять мне, и в конечном итоге он отбрасывает свою подозрительность. Утвердительно кивнув, богатырь коротко произнес:

— Хорошо, я провожу тебя до светлицы княжны. Но никакого урона чести ее…

— Быть не может!

А вот тут мне приходится соврать — но Евпатий, скорее успокоивший свою совесть последними словами, фальши в моих уже не заметил. Развернувшись в противоположную сторону от подземного хода, он жестом показывает: следуй за мной.

…Мы минут пять петляем по лабиринтам внешне не такого и большого