Украина и политика Антанты. Записки еврея и гражданина - Арнольд Марголин

Одним из представителей Польши в Лиге Наций был известный профессор Ашкенази. Шульгин виделся с ним по вопросам о границах, я же уклонился от встречи с ним, так как не считал себя компетентным в названном вопросе. Я объяснил тогда Шульгину, в чем заключается разница положений, в которых находились Ашкенази и я. Польша добивалась признания ее прав не только на те земли, которые фактически заселены преимущественно польским народом, ее стремления распространялись далеко за эти пределы этнографического начала. Поддерживая такие максимальные требования, Ашкенази, как польский еврей, никогда не мог впоследствии вызвать на себя нарекания со стороны польского народа, для которого он требовал свыше его прав. Мне же, как украинскому еврею, пришлось бы в данном случае, то есть в вопросе о границах, исходить из укороченных апрельским соглашением с Польшею прав украинского народа.

Шульгин понял меня и больше не настаивал на моем участии в этих переговорах.

Из Соединенных Штатов и Канады пришли в Женеву на имя Совета Лиги Наций телеграммы от украинцев-галичан, переехавших в Америку, но сохранивших любовь к родине. От имени одного миллиона подписавших эти телеграммы заявлялось ходатайство о том, чтобы Лига не допустила отдачи украинской части Галиции Польше. Кроме того, по словам делегата от канадского правительства, министра Догерти, в Женеву прибыл лично представитель украинского духовенства в Канаде.

Затем, с некоторым опозданием, приехала в Женеву делегация от украинской Галиции с Петрушевичем и профессором Томашевским во главе.

По сведениям, полученным из достоверного источника, телеграммы из Канады произвели среди членов Лиги большое впечатление и содействовали интересу и росту симпатий к дальнейшим судьбам украинской Галиции. Особенно же заинтересовалась вопросом об Украине во всей его целостности Аргентина, которая вскоре после того объявила о признании ею Украины как суверенного государства.

Из представителей еврейских делегаций присутствовал в Женеве Люсьен Вульф, с которым Шульгин и я имели свидание.

Среди юрисконсультов Лиги Наций я познакомился с голландским молодым юристом Ван-Гаммелем. Я знал его покойного отца, известнейшего криминалиста, с которым встретился еще в 1902 году, на международном съезде криминалистов в Петербурге. Тогда никакая фантазия не могла нарисовать того, что случилось во всей Европе впоследствии…

В Женеве Нансен отражал господствующие во всей Западной Европе и остальных культурных частях света принципы строгого соблюдения парламентаризма. А в это самое время Грушевский и его партийные друзья в Вене стали издавать украинский журнал «Боритесь-поборете», в котором все было построено на отрицании парламентаризма и давалось обоснование для радянского (советского) принципа государственного устройства. В свою очередь, и Винниченко, который возвратился из советской Москвы и Харькова весьма разочарованный всем, что он там видел, все же остался сторонником радянской, то есть советской системы.

Наконец, Липинский, живший под Веной, разносил парламентаризм в своих «Листах к хлеборобам», печатавшихся в сборниках союза хлеборобов-державников, и видел спасение Украины лишь в одной только «трудовой» монархии. Не партии, а классы должны управлять по этой схеме государством.

Каждый класс принимает ту долю участия в управлении, которая соответствует значению и пользе этого класса для государства. Во главе же стоит монарх, наследственный гетман. Как олицетворение верховной, надклассовой власти, такой монарх считается не принадлежащим ни к какому классу. Кандидатом в монархи со стороны группы Липинского является бывший гетман П. П. Скоропадский.

Есть, впрочем, и такие группы, которые высказываются за монархию парламентского типа, наподобие английской. Эти группы выдвигают кандидатуру Василия Вышиваного, родом из Габсбургского дома (Вильгельм Габсбург), украинского патриота, превосходно владеющего украинским языком. Почтенный украинский деятель Е. X. Чикаленко также призывал в «Воле» к такого рода парламентской монархии, причем искал монарха среди шведского, английского или другого царствующего в Западной Европе дома.

Вообще, и среди тех, кто не задавался новыми утопиями, а стремился к уже существующим образцам государств Западной Европы и Америки, также появилось деление на монархистов и республиканцев. Монархисты этого толка ссылались всегда на Англию, Италию, Швецию и т. п., как доказательство того, что и при монархе все может обстоять не хуже, чем в республике. Но при этом всегда забывалось, что республиканский образ правления как таковой сам по себе гарантирует демократические устои государства, тогда как монархия, в условиях восточноевропейских, может в любой момент эволюционировать в сторону реакции и абсолютизма. Я не хочу сказать, что последнее является неизбежным и обязательным. Но возможность такой опаснейшей эволюции, конечно, имеется.

Сам Петлюра, все партии центра и большинство состава украинских социалистических партий являются последовательными приверженцами парламентаризма и демократической республики. Большинство галицийских и буковинских украинских партий стоят на этой же платформе. Но зато почти все галичане находятся в резкой оппозиции к Петлюре и правительству из-за вопроса о судьбе украинской Галиции, то есть из-за подписания апрельского соглашения с Польшей.

Глава 21. Тарнов в декабре 1920 года. Отставка Вишницера. Мой уход

В начале декабря Василько и я были приглашены в Тарнов. Петлюра и правительство хотели ближе ознакомиться с положением дела за границей. Василько больше всех мог осветить вопрос о польско-французской ориентации. Я был в курсе английской политики, кроме того, я только что побывал в Женеве.

Наконец, был решен вопрос об отозвании Тышкевича, с опозданием на целый год… Его заместителем был назначен Шульгин.

Маленький, но опрятный городок Тарнов был переполнен украинцами. Тут помещалась и ставка Петлюры, и все министерства. На улицах встречалось множество украинских солдат. В ресторанах и кафе только и раздавалась украинская речь. Местное польское и еврейское население имело свой домашний угол. Бездомные же украинцы, пользующиеся в Тарнове гостеприимством Польши, поневоле искали пищи и уютного тепла в ресторанах и кофейнях.

Только здесь, в Тарнове, можно было понять, сколь велик был огонь патриотизма, горевший в груди собравшихся здесь украинцев, остатков административного аппарата и представителей политических партий. В Министерстве иностранных дел, которое помещалось в одной из гостиниц, в наиболее просторной комнате сидело не менее 20 душ, из которых большинство весь день стучало на пишущих машинках… В этой же комнате, в углу, работал и сам Никовский, и директора департаментов… В двух других маленьких комнатах теснились остальные работники министерства.

Люди познаются больше в несчастии, нежели в зените успеха. Это старое правило. За те три дня, которые мы пробыли в Тарнове, я трижды виделся с Петлюрою. Его трезвые государственные взгляды, безграничная любовь к Украине, умение ориентироваться и отчетливое знание всего, что происходило за границей, на сей раз обнаружились еще рельефнее, чем во время встречи в Каменец-Подольском. Он снова как бы вырос. Все муки, выпавшие на долю этого человека, всякие обвинения, сознание огромной ответственности закалили его. Он продолжал оставаться на своем посту.

Очень хорошее впечатление произвел на меня Омельянович-Павленко, настоящий боевой генерал, прямой, открытый. Украинская армия, бывшая в это время на территории польской Галиции, насчитывала около 30 000 человек. Это было ядро, которое сохранялось на случай перемены обстоятельств в качестве первых кадров будущей армии.

В составе правительства я встретил всех старых знакомых и друзей. Премьером был А. Н. Левицкий, товарищ по адвокатуре, бывший подсудимый по делу Лубенской обороны евреев от погромов. Министр внутренних дел Саликовский был так близок и памятен по редакции «Киевских откликов», по всероссийскому съезду Народно-социалистической партии. Никовский, Прокопович, Зайцев были товарищами по партии. Корчинский, не входивший в это время в состав правительства, был тут же и болел по-прежнему душою за те неслыханные квалифицированные страдания, которые выпали в огне анархии на долю еврейского народа. Красный обрадовал меня своей неизменной стойкостью. Он не разлучался с правительством, все видел и все знал. Но он огорчил меня сообщением, что при спешных отступлениях армии он растерял почти весь свой архив и данные о погромах, о еврейско-украинских отношениях и т. д. Он состоял в очень добрых отношениях с Омельяновичем-Павленко, который все время, и теперь, и раньше, принимал, по его словам, самые решительные меры против еврейских погромов, начиная от пропаганды и личных выступлений пред войсками и кончая расстрелами погромщиков на месте преступления. Впоследствии, в июле 1921 года, когда писалась настоящая книга, в мое распоряжение поступили, наконец, некоторые документы о такого рода мерах борьбы украинского правительства и представителей Верховного командования армией с погромами. На содержании этих документов я останавливаюсь в следующей главе.