Украина и политика Антанты. Записки еврея и гражданина - Арнольд Марголин

Арнольд Марголин

Украина и политика Антанты. Записки еврея и гражданина

Памяти М. Е. Мандельштама и И. Л. Шрага

© «Центрполиграф», 2016

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2016

Предисловие

Библейское сказание о Вавилонской башне сохраняет свой поучительный смысл и для настоящих дней. Когда люди перестают понимать друг друга, когда у них нет общего языка, совместная жизнь этих людей в пределах одного государства, одного человеческого общежития и их совместная творческая работа становятся невозможными.

Для взаимного же понимания необходимо прежде всего общение людей между собою.

Столь же необходимо близкое общение между различными партийными, классовыми и национальными группами, связанными совместною государственною жизнью, будь то в пределах Сан-Марино или огромнейшей Английской империи, в Швейцарской конфедерации, в Палестине или на поверхности всего земного шара, в пределах воображаемого будущего союзного государства народов всех пяти частей света.

Вторая русская революция и вся последовавшая за войною эпоха развала Российского государства и всевозможных попыток воссоздания на его месте одного или нескольких новых государственных образований прошла под знаком выявления социального и национального максимализма со стороны отдельных групп и народностей. С другой стороны, те, кто мечтал и мечтает о полном возврате к былому, минувшему, проявили такой же максимализм в слепом непонимании значения всего свершившегося.

При таких условиях не могло быть и речи о каком-либо общем языке. Бесчисленное количество партийных и национальных группировок, образовавшихся в течение последних 15 лет на всем протяжении Российского государства, их разнообразная структура – все это вело к тому, что каждая группа жила своею, замкнутою жизнью. Усиленное же развитие такой легальной кружковщины могло привести лишь к углублению того развала всех устоев государственности и общежития, который явился для Российского государства ближайшим результатом мировой войны. Наряду с параличом государственного организма и общественные силы оказались распыленными на множество разрозненных ячеек. Замкнувшись в свою национальную или партийную скорлупу, люди не знали, что происходит тут же, рядом – иногда в том же городе и даже в том же доме – в национальной или партийной жизни других народностей или другой политической организации.

Воцарение большевиков ознаменовалось полной отменой свободы устного и печатного слова, отменой всех видов свободного человеческого общения и передвижения. Расстройство транспорта, почтовых и телеграфных сообщений привело к тому, что огромное большинство населения одной шестой части земного шара в конце концов оказалось в состоянии полного разобщения между собою и отрезанности от всего остального мира.

При таком безбрежном хаосе произвола и анархии, при столь безграничной неосведомленности обо всем происшедшем и сейчас происходящем нет и не может быть почвы для окончательных выводов и оценки эпохи правящего большевизма и всех смежных, параллельных с ним явлений. Для суда истории в этой плоскости время еще не настало.

Но зато следует спешить с собиранием фактического материала, с опросом свидетелей и очевидцев о том, что каждому из них привелось узнать и увидеть. Те же, кто сам принимал активное участие в политической и общественной жизни последних лет, даже обязаны запечатлеть все то, что им известно в качестве материалов для освещения эпохи второй русской революции, национального движения среди отдельных народностей и вообще всех многообразных явлений последнего времени.

Автор настоящих записок стоит близко к украинскому движению начиная с осени 1917 года. В июне 1918 года он вступает в ряды украинской партии социал-федералистов. Но еще задолго до второй революции автор был в близких дружеских отношениях с целым рядом украинских общественных и политических деятелей, многие из коих сыграли впоследствии значительную роль в судьбе Украины. Будучи одним из основателей Еврейской территориалистской[1] организации в России (1906), автор считал своим долгом сочетать свою работу в направлении создания еврейского автономного государства с активным участием в русском освободительном движении, а после распадения России – в украинском национально-государственном строительстве.

В такого рода сочетании, в таком синтезе национального долга еврея пред своим родным народом и его гражданского долга в отношении государства, в котором он фактически живет и пользуется гражданскими правами, автор видит гармоническое выявление сущности современного еврейства.

Настоящая книга имеет своею целью изложение фактов, известных автору и могущих послужить для освещения взаимоотношений, которые наблюдались между украинским и еврейским народами в последние годы. В связи с этой задачей дается попутно общая характеристика некоторых основных моментов украинского движения, украинской интеллигенции и наиболее видных политических деятелей.

Прямое, непосредственное участие автора в переговорах представителей украинского движения с целым рядом политических и общественных деятелей держав Антанты в Париже и Лондоне дало ему возможность близко ознакомиться с общим направлением политики Антанты в отношении Восточной Европы.

Глава 1. Синагога. Русский язык. Украинская деревня. Погромы и их отражение в еврейской психике

Как только мы касаемся вопросов жизненных, художественных, нравственных, где человек не только наблюдатель и следователь, а вместе с тем и участник, там мы находим физиологический предел, который очень трудно перейти с прежней кровью и прежним мозгом, не исключив из них следы колыбельных песен, родных полей и гор, обычаев и всего окружающего строя.

Погромы 1881 года вряд ли могли сохраниться в моей памяти. Мне было тогда всего четыре года. И если у меня все же запечатлелись какие-то смутные воспоминания детства о погромах, то это, вероятно, вызвано позднейшими рассказами о них в доме моих родителей, бывших очевидцами киевского погрома 1881 года.

Вообще же раннее детство мое прошло в патриархальной еврейской среде. В нашем доме свято соблюдались тогда требования еврейской религии. Это был настоящий «набожный дом». Отец часто брал меня с собою в синагогу. Кто из еврейских детей не сохранил навсегда в своей памяти тот синагогальный двор или сад, где они встречались со своими сверстниками, играли во всевозможные игры, устраивали между собою всякие побоища и войны? И кто из нас не слышал в детстве бранных слов от христианских детей по адресу «жидов»?

Синагога оставила надолго свой след в моей душе. И даже теперь один внешний вид синагоги, как нечто конкретное и осязательное, роднит меня с моим народом больше, чем все учения и законы о персонально-национальной автономии. Увы, этих чувств уже не знают мои дети, которые родились и выросли при других условиях.

Родным языком моего детства был русский. И хотя в доме у нас говорили очень много и на разговорно-еврейском языке, но ко мне обращались всегда по-русски. Я привык думать и говорить по-русски, русский язык роднил меня с русской культурой.

Само слово «Украина» в среде, в которой я жил, являлось тогда пустым звуком. Было лишь понятие о хохлах, но не совсем точное. Оно связывалось с живым образом прислуги, деревенских баб, приносивших молоко, овощи и т. д. Хохол неправильно отождествлялся с мужиком и противопоставлялся кацапу, в образе грузчиков, плотников, продавцов кваса и представителей других отхожих промыслов из великороссийских губерний.

Зато с незапамятного времени у меня стало развиваться чувство страстной привязанности к родному городу Киеву и к Днепру, а впоследствии – и к украинской деревне, с ее желтыми полями, соломенными крышами и вишневыми деревцами. Уже в гимназические годы я предпочитал жизнь в деревне всяким соблазнительным поездкам за границу и «на дачу». Некоторое время я брал уроки древнееврейского языка у известного еврейского публициста Вайсберга. Но от этого учения сохранилось в памяти, к сожалению, лишь знание азбуки и понимание смысла весьма немногих слов. Предметы гимназического преподавания, ассимилирующее влияние окружающей в гимназии обстановки, соблазн прогулок по диким откосам Царского сада и прекрасным окрестностям Киева, катанье на лодке – все это заполняло меня настолько, что я весьма рассеянно слушал уроки почтенного Вайсберга, навещавшего меня дважды или трижды в неделю. Засим наступила пора увлечения атеистическими началами, космополитическими принципами – и я вскоре после наступления 13-летнего религиозного совершеннолетия прекратил мои недолговременные занятия древнееврейским языком.