Луны волшебное сияние - Рэчел Линдсей

— Вот уж кто никогда не огорчается из-за отказа, — сухо заметил Стефен. — Совершенно никакого самолюбия.

— Это не так уж и плохо. Сочетание самолюбия и ревности доставляет слишком много неприятностей.

— Из твоих слов, очевидно, нужно сделать вывод, что мне следовало бы брать пример с голубей! Что ж, может быть, ты и права. Надо признать, последние дни я вел себя ужасно глупо.

Джейн очень хотелось не согласиться с ним, но нужные слова не шли на ум. Душа была слишком переполнена радостью, что он хочет восстановить добрые отношения. Но невольное молчание в очередной раз сослужило хорошую службу: Стефен наклонился и взял ее за руку.

— Джейн, прости мое поведение. Хотя, конечно, мне нечем оправдываться, ну разве только тем, что я все-таки не голубь!

Джейн расхохоталась.

— Да уж, на голубя ты мало похож. Скорее на сокола или на орла, но никак не на голубя!

На этот раз расхохотался Стефен.

— Ну, ты и шутница! Должно быть, отец скучает, отпуская тебя надолго.

— Да. После смерти матери жизнь у него была нелегкая, и я стараюсь не уезжать надолго.

— Ты, похоже, обожаешь его.

— Да.

И она умолкла, заметив, как потемнело его лицо.

— Я-то к отцу никогда ничего не испытывал. Он не любил мать, а я за это ненавидел его!

У Джейн столько рвалось с языка, что она даже не знала, с чего начать, и, боясь сказать не то, начала очень осторожно:

— Но ведь нельзя ненавидеть человека только за то, что он кого-то не любит, даже если этот кто-то — твоя мать.

— Все верно, однако в юности на многое смотришь совершенно по-другому. Тогда мне было непонятно, как можно, живя с такой женщиной, как моя мать, не любить ее. Непонятно, почему отец предпочитал всех этих… всех прочих женщин. А мать продолжала любить и сейчас еще слова против него не скажет.

— Чем же она его оправдывает? — спросила Джейн.

— Да ничем. Понимаешь, она никогда не порицала отца за отсутствие любви к ней. Уже по одному этому можно понять, насколько она по натуре покорна и смиренна — в отличие от меня! — Он достал из портсигара сигарету и закурил. — Я себя в подобном положении просто не представляю! Повзрослев и кое-что поняв, я поклялся, что не допущу, чтобы меня обижали или превращали мою жизнь в мучение.

— А как же невеста?

— Единственная ошибка. Когда все кончилось, я поклялся больше никого не любить.

— А, по-моему, ты и не любил никого, — без обиняков заявила Джейн. — И именно потому все у вас так и закончилось. Джорджины я не знаю и потому оправдывать не собираюсь, но поверь, когда женщина считает, что любит мужчину сильнее, чем он ее, то делает все возможное, чтобы заставить его доказать обратное.

— Пытаясь завладеть его делом, да? Джорджина была бы счастлива, только если бы смогла контролировать все мои дела.

— А может, она считала это единственной возможностью играть сколько-нибудь значительную роль в твоей жизни.

Стефен молчал так долго, что Джейн уже отчаялась услышать ответ. Но потом все-таки заговорил, и таким тихим голосом, словно то были просто мысли вслух:

— Возможно, ты и права. И тогда многое проясняется. Впрочем, все кончено. Мои былые чувства к ней умерли.

— Но ведь появится какая-нибудь другая, — прошептала Джейн — И тогда придется вспомнить: если хочешь быть любимым, то и сам не должен бояться любить.

— Я и не боюсь.

— Боишься. И почти сознался в этом. Боишься уподобиться матери!

Стефен вздохнул.

— Если двое любят друг друга, то должны и понимать, и…

— Взаимопонимание и любовь — вещи разные! Можно влюбиться с первого взгляда и притом совершенно не понимать свой предмет. Взаимопонимание рождается не сразу, а выращивается терпеливо, иногда годами. Честно признаться, Стефен, для тридцатипятилетнего ты рассуждаешь как ребенок.

Он раздраженно отодвинулся.

— Сама ты еще ребенок.

— Нелепо без конца поминать мой возраст, — возразила Джейн. — Но для тебя, вероятно, это еще один способ самозащиты. Вот назовешь меня ребенком, ребенком, ребенком несколько раз — и сам поверишь!

— С чего ты взяла, будто я не верю?

— С того, что целовал меня вовсе не как ребенка, — выпалила Джейн, сама того не желая, смешалась и покраснела. Увидев ее замешательство, он снова пришел в хорошее настроение.

— Да уж, а реагировала-то ты совсем не по-детски. Далеко не по-детски, надо заметить.

Стефен положил ногу на ногу и уставился на ботинки, словно там было что-то написано.

— При первой встрече я воспринимал тебя действительно как дитя. Забавное, но все-таки дитя. И надеялся, что твое присутствие оградит меня от внимания других, столь же очаровательных, но куда менее ребячливо настроенных женщин.

Он схватил ее за руку, и сердитые возражения, уже готовые сорваться, так и замерли на губах.

— Нет, Джейн, погоди, дай закончить. После того дня в Каннах я проверил свои ощущения… Ты намного моложе, но… в тебе есть что-то… Ум, даже мудрость. Необычная, несвойственная юным мудрость. — Он поднял голову, глядя с таким выражением, с таким чувством, которое она только однажды видела у него. — Нет, неудачное время для разговора. К черту, мы должны быть одни, тогда!..

Стефен бросил на стол несколько монет и поднялся.

— Мне чертовски нужно поговорить с тобой, но вечером. После ужина прогуляемся только вдвоем. Хорошо?

— Да, — и Джейн протянула руку, — о да, Стефен.

Потом Стефен показывал Джейн Венецию, о существовании которой она даже не подозревала, небольшие музеи и галереи, хоть и не обладавшие великолепными картинами и значительными реликвиями далекого прошлого, но тем не менее дающие весьма точное представление о давно минувших днях. Разглядывая обитую уже сильно потертой парчой мебель в пыльных гостиных, где некогда танцевали под флейту и арфу юноши и девушки, гораздо легче было представить себе былую Венецию, чем после многочасовых прогулок по лощеным чистеньким палаццо, подготовленным к невзыскательному взгляду туристов. И всюду, куда ни пойди, плескалась вокруг темно-зеленая вода, слышались шлепки длинных весел и почему-то печальные крики гондольеров, разворачивавших лодки в нешироких каналах.

На главных улицах было полно народу, оживленно и очень шумно от несмолкаемых разговоров и смеха, но вдали от центра царил какой-то волшебный покой, придававший самым обыденным вещам неожиданную чистоту и прелесть, навевавший мысли о давно минувших временах, заставляя воспринимать прошлое как настоящее. Но все когда-нибудь кончается, подошла к концу и эта дивная прогулка по Венеции, и, когда Джейн и Стефен в гондоле скользили по Гран Канале к фейерверку огней, означавших отель "Даниелли", на небе уже мерцали звезды.