Вырождение международного правового порядка? Реабилитация права и политических возможностей - Билл Боуринг

никакого морального содержания. Она не может помочь ни в критике идеологии, ни в реальной действительности; и притом не может перебросить мост к действиям, которые нам следует предпринять.

Поэтому я считаю, что права человека реальны, и обеспечивают основание для суждения, в той мере и так, как они понимаются в своём историческом контексте, и до степени, до которой они воплощают и определяют содержание реальной человеческой борьбы. Заслуга также и доктрины ООНовской Всемирной конференции по правам человека в Вене в 1993 г., что все три поколения прав человека нераздельны. Это оказывает — и, по моему мнению, ещё окажет — намного более подрывное воздействие, чем кажется при беглом взгляде. Патрисия Уилльямс подразумевала это под «алхимией» в своей «Расовой алхимии и правах»[587]. Разговоры о правах человека часто есть и всё чаще становятся бессмысленной риторикой сильного и угнетателя. Но они становятся реальными при артикулировании нынешнего, не бесконечно отсроченного, требования угнетённых.

В этой главе я подверг испытанию свой взгляд на права человека и нашёл, что двух из наиболее острых критиков прав человека в действительности можно рассматривать как поддерживающих моей позиции. В следующей главе я развиваю наступление, критикуя двух важных современных постмодернистских специалистов.

Глава 8

«Постмодернистские» реконструкции прав человека

Введение

Последняя глава была посвящена двум специалистам, бросившим вызов правам человека радикально, так сказать, вырывая их с корнем. Эта глава, что может показаться удивительным, обнаруживает меньше общего с двумя британскими специалистами, стремящимися реабилитировать права человека.

Я исследую недавнюю работу Костаса Дузинаса[588] и — по совершенному контрасту — Колина Перрина[589], которые оба отвергли возможность оснований для прав человека, всецело признавая существенную важность как дискурса прав человека, ныне столь широко распространённого, так и практики их защиты, демонстрируемой работой неправительственных организаций вроде «Международной амнистии». Оба также, хотя и по-разному, участвуют в критике либерализма. В последнем проекте, как это уже ясно, я с ними схожусь,— но не следую их соответствующим предписаниям.

Дузинас

Дузинас, как будет видно, в тексте, ставшим чем-то вроде классики, «Конец прав человека»[590], придал правам человека утопическую роль всегда отсроченного, искупающего закона через чисто дискурсивный набор процедур. Его опорными точками были странные партнёры — Мартин Хайдеггер и марксистский утопист Эрнст Блох. Перрин, с другой стороны, предпочитает более литературный отклик на вопрос об основаниях: следуя за Мори́сом Бланшо́, он утверждает, что «основание» для прав человека может быть прослежено до невозможности говорить вообще.

Внушительная работа Дузинаса «Конец прав человека» была и продолжением и отказом от его прежних сочинений, развившихся от восторженного принятия «постмодернизма», особенно работы Деррида́, к шагу «из Афин в Иерусалим», к «этике инаковости» Эммануеля Левинаса, к обаянию психоанализа, Лакана и Жижека. Важной особенностью этой работы была последовательная попытка возвратить возможность политики, и постоянное, хотя и настороженное, внимание к наследию Карла Маркса.

Однако работа Доузинаса, а также и его сотрудника Адама Гири, всё же описывалась ими как «постмодерн», и ниже я исследую значение, которое они придавали этому слову.

Последняя работа Дузинаса «Права человека и Империя», к которой я обращаюсь далее в этой главе, представляет другой существенный поворот в его творчестве. Блох едва упомянут, и вовсе не упомянут Хайдеггер. Даже Левинас почти исчез. На сей раз, опорная точка — Карл Шмитт[591].

Сначала, однако, я обращаю пристальный взгляд на «Конец прав человека». Это — не просто постмодернистский текст[592]. Это — книга, в которой, как полагал Дузинас, он нашёл путь к тому, что было в действительности политикой права или правом политики, выведенным из марксистского утопизма Блоха. Введение Дузинаса содержит смелое заявление:

«Надежда на то, что, следуя философской критике либерализма, можно восстановить Кантово исходное определение „критики“ и спасти наше понимание прав человека от тоски аналитического здравого смысла и опустошения им политического видения и моральной цели. Это — руководство для критического взгляда и пламенного сердца»[593].

Первый вопрос этой главы: выполнил ли Дузинас своё обещание? Заложил ли он основание для возвращения политического видения и моральной цели?

Обе его ранние работы на том же поле (первые два тома того, что он обозначил как трилогию[594]) были по существу деконструктивными, уничтожив возможность лёгкого согласования с утверждениями «Империи права». В центре «Юриспруденции постмодерна: право текста в текстах права»[595] было игривое, но всё же колкое нападение на естественное право, а «Неудача правосудия: этика, эстетика и право»[596] осудила пропасть между правом и правосудием от имени дотеоретического, левинасовского настояния на требованиях Другого. Само право не обеспечило никакой возможности искупления. Иное дело «Конец прав человека». Дузинас постарался убедить нас, что для права есть роль, по меньшей мере, при посредничестве прав человека.

Сочинения Дузинаса всегда характеризуются удивительным диапазоном ссылок, высокой интеллектуальностью, беглостью слога и часто поражающим восприятием. Кроме того, «Конец прав человека» был самой серьёзной работой по теории прав человека из появившихся доселе на английском языке. Единственным предшественником этой работы, к которой она во множестве пунктов восходила, были недостаточно замеченные «Права человека и пределы критического разума»[597] Роландо Гаэте. Но в «Конце прав человека» его постмодернистская игривость сменилась ясным красноречием, открытым для всех читателей.

Все же важно заметить, чем не является «Конец прав человека» Дузинаса, и почему он не обеспечивает никаких теоретических ресурсов моим попыткам найти адекватную теорию прав человека. Практически ни в одной точке его интересы не пересекаются с тем, что мне представляется любопытными дебатами в области прав человека, например, опубликованными в «Хьюман райтс куотерли» (Human Rights Quarterly), наиболее теоретически интересном из ряда журналов по правам человека. Дузинас, конечно, знаком с ведущим пособием «Международные права человека в контексте» Хенри Штайнера и Филипа Олстона и выдающимся положением, которое оно отдаёт известным дебатам между универсализмом и культурным релятивизмом[598]. Как ни удивительно, он откидывает их со следующей формулировкой:

«Дебаты между универсализмом и релятивизмом сменили старую идеологическую конфронтацию между гражданско-политическими и социально-экономическими правами, и ведутся с той же суровостью… Утверждения универсальности и традиции, вместо того, чтобы противостоять в смертном бою, стали беспокойными союзниками, хрупкая связь которых санкционирована Всемирным банком»[599].

К сожалению, эти звонкие слова ничего не добавляют к нашему пониманию неизбежной напряжённости в области прав человека. Вышеприведённый отрывок взят из страстно полемического раздела по «гуманитарному вмешательству» и применению силы в Косо́ве и Югославии. Но Дузинас не даёт читателю как-либо почувствовать политические корни или