Лёнька. Украденное детство - Павел Алексеевич Астахов

Да людишек собирать, пока нас эти гады не выследили… Эй, ты чо?! – воскликнул неожиданно Прохор, шедший за Лёнькой и смотревший поверх его лохматой белобрысой головы вперед. Он чуть не налетел на парня, который внезапно остановился и пригнулся к самой тропе.

– Стой! Стойте все! – резко полушепотом выкрикнул мальчишка и поманил рукой командира: – Сюда, сюда, дядя Прохор… смотрите! – Он пригнулся еще ниже и, схватив за ворот наклонившегося к нему Гольтяпа, указал пальцем на тропу перед собой: – Глядите, видите?

Прохор вглядывался в примятую лесную зелень на едва приметной тропе, ведущей их к озеру и болоту, но никак не мог увидать то, что так насторожило парня.

– Что там? Кабаны?

– Не, не кабаны. Человек. Двое. Они прошли здесь до дождя и… вот, смотрите дальше, они вернулись. Как это я раньше не увидал их следы?

Лёнька продолжал какие-то загадочные пассы над тропой.

Присев на колени, командир наклонился еще ниже и вдруг заметил на маленьком пятачке черной земли, не заросшей травкой, четко видимый отпечаток, слегка размытый прошедшим дождем. В черный грунт впечаталось несколько прямоугольников явно не природного происхождения. Он проследил взглядом дальше и на следующей прогалине углядел похожий отпечаток.

– Вижу. Вижу, Лёнька. Вон они, следы-то. Эх же, ядрёна Матрёна! Выследили, гады? – взволнованно зашептал Гольтяпин.

– Нет. Похоже, что-то искали. Вон один за сосну зашел впереди и вернулся… – продолжал распутывать следы Лёнька. Он сделал несколько аккуратных шажков к указанной сосне и внезапно выпрямился. Бледный и дрожащий, он замахал руками: – Стойте, стойте! Не ходите сюда! Нельзя сюда.

– Что такое? Что там? – заволновались мужики, продолжая тревожно оглядываться по сторонам и приготовив свое нехитрое вооружение к схватке.

Командир взял ситуацию под контроль:

– Так. Тихо, все! Стоять на месте! Приготовиться к бою! Я иду к Лёньке.

Он аккуратно след в след прошел к перепуганному мальчишке. Тот указал Прохору за сосну:

– Вон они!

Прохор приложил винтовку и через прицел стал рассматривать ближайшие кусты:

– Где? Не вижу никого.

– Да нет же! Не там. Вон внизу, у осины напротив. Смотрите вниз, дядь Прохор! У корней у самых, видите? Кукушкины слезы!

– Что? Кукушкины?

– Ну да! Мох такой болотный. Гляньте, кто-то его насыпал. А корешки выдраны и торчат сверху. И ниточка идет от него сюда к сосне, – шепотом объяснял юный следопыт.

– Погоди, Лёнь…

Командир опустил ружье и глянул на землю, поросшую заячьей капустой возле корней старой трухлявой осины. И тут он заметил странную паутинку, которая тянулась прямо из сложенного грудкой мха. Кто-то надергал его и насыпал холмиком в том месте, где дерево вышло из земли. Гольтяпин медленно подкрался к осине, будто боялся спугнуть эту кучку мягкого и пушистого мха, прозванного кукушкиными слезами. Раздвинул сложенный стожок моха и отпрянул. Ниточка, а точнее тонкая стальная струна, тянувшаяся из-под кучки, внутри заканчивалась петлей, завязанной на белом фарфоровом колечке. К колечку, в свою очередь, с другой стороны от струны тянулась прикрепленная веревка, торчащая из деревянной рукоятки, уходившей вниз и заканчивающейся зеленой металлической банкой; вокруг нее были примотаны проволокой еще шесть таких же баночек. Именно так выглядела немецкая ручная противопехотная граната М-24[66], использованная как мина-ловушка на пути партизанского отряда.

Прохор Михалыч отдал винтовку Лёньке, приказал отойти в сторону на пять шагов и зайти за толстую осину, но при этом смотреть вокруг, не появится ли противник. Остальным он сделал повелительный жест: «Назад». Иван и Петр повиновались, тревожно озираясь по сторонам. Сам же Гольтяп аккуратно и медленно раскопал вокруг смертоносной связки почву, вытащил всю конструкцию и поставил ее на середину тропы между сосной и осиной, ослабив натяжение струны. Прошел к сосне и снял другой конец струны с прикрытого травой воткнутого в землю колышка. Освобожденная струнка тут же свернулась колечками, словно тонкая коварная змейка. Прохор выпрямился, припадая на больную ногу, смахнул крупные капли пота, предательски сиявшие на его высоком гладком лбу, и махнул своим товарищам:

– Всё! Порядок. Гляньте-ка, какую тварюгу нам немец припас. Ежели б не Лёнька… страшно представить, как она нас рванула бы. Разметала бы во все стороны в клочья.

– Ух ты ж, тля треклятая! Молодец, Лёнька! – Подошедший боцман Петька хлопнул по плечу мальчишку.

– Слышь, дядя Михалыч, давай ее отнесем в деревню и рванем коменданта? Преподнесем ему букетик! Ха? – предложил Иван Бацуев с горящими глазами, представляя, как палач Хоффман разлетится на куски в отобранном у тетки Фроське доме, если ему эту штуковину просунуть в окошко.

– Хорошая мысля, – сказал бывший конюх и затем строго посмотрел на Лёньку: – А тебе объявляю благодарность от всего партизанского движения.

– Ага! Спасибо, дядь Прохор.

– Не «спасибо», а «служу трудовому народу». Учись, пацан, – поправил его Петька, единственный из всех служивший в армии и знавший, как правильно отвечать в подобном случае. Хотя, честно признаться, ему самому никогда и не пришлось произнести таких слов за всю свою воинскую службу, ибо служил он ни шатко ни валко и особо не отличался ни в хорошую, ни в плохую сторону.

До лагеря дошли хоть и медленно, приглядываясь к каждому кустику и холмику, но без приключений.

* * *

В большом черном чугунке что-то бурлило и звонко урчало. Пламя костра, разведенного под ним, жадно облизывало закопченные бока быстрыми и яркими языками, которые выскакивали то справа, то слева, пытаясь спалить массивного неуклюжего металлического чумазика. Пожирая сухие сосновые ветки, огонь грозно сердился на упрямую кастрюлю, временами то глухо завывал, то с треском рассыпался тысячами искр. Котел был прочен и терпелив, он верно служил людям и надежно защищал содержимое от коварного костра, позволяя ему лишь все сильнее и жарче нагревать себя.

Поджидая мужчин-партизан, тетка Фроська и Маруся Воронова кухарили. Добытые Лёнькой и принесенные накануне Иваном овощи были распределены на ровные части, которых, по их расчетам, хватало на десять дней. Одну десятую часть аккуратно вымыли и, порезав крупными кусками, заложили в большой чугунок, найденный под лавкой. Лёнькин отец в нем никогда не готовил еду, а держал для того, чтоб разводить приваду для кабана или медведя. Сейчас в этом массивном котле варился необыкновенно душистый овощной суп, в который помимо добытых в деревне овощей нарубили крапивного листа и корней болотного тростника-аира. В сторожке нашелся большущий мешок каменной соли, которую дед Павлик использовал больше для подкорма лосей, нуждавшихся в ней зимой, устраивая недалеко от заимки солонец.

Но главным деликатесом стала выловленная у самого берега щука, которую заприметили дочки кузнечихи, помогавшие матери стирать белье на озере. Шустрая и голодная щука ловила мелочовку на отмели