Лёнька. Украденное детство - Павел Алексеевич Астахов

и истины. Великая немецкая нация оставила их в живых, давая возможность служить, и только за это они должны быть вечно благодарны фюреру и ему лично, гауптштурмфюреру, барону из древнего германского рода. И что он, потомственный рыцарь, вообще делает в этой вонючей комнате этого вонючего дома этой вонючей деревни этой вонючей страны?! Хоффман бубнил все это себе под нос, а замерший перед ним оберлейтенант, закончивший доклад, усиленно потел и тоскливо смотрел сквозь мутное стекло на созревшие под окном гроздья кисло-терпкой черной смородины.

– Свиньи! Свиньи! Грязные свиньи! – выругался комендант.

– Так точно, господин комендант! – откликнулся обер.

– Что? Не понял? – Алоис остановился и недоуменно взирал на помощника. Он настолько погрузился в свои размышления, что забыл про него. Напряженно оглядев вытянувшегося в струнку лейтенанта, он махнул рукой: – А-а-а, вольно, Пауль. Вольно. Нам надо срочно навести порядок. Ведь это полное безобразие, когда под окнами убивают представителя порядка. Это преступление. Это саботаж. Это диверсия! У наших радистов из отделения связи выкрали оружие и патроны. Это преступление. Это разбой. Это диверсия! Срочно разыскать и казнить всех преступников. Пауль, вы меня понимаете?

– Так точно, господин комендант! Прикажете подготовить приказ?

– Прикажу. Готовьте, Пауль!

– Как прикажете действовать? – уточнил сбитый с толку помощник.

– С этими скотскими варварами нельзя действовать по-человечески. Они не понимают человеческого обращения. Они понимают только боль и наказание. Это скотское поведение и привычки. Если бы мы были в Германии или даже в Эстонии, то я приказал бы вам и моим подчиненным провести расследование, собрать улики. Но ведь здесь, в этой дикой варварской стране никто не понимает, что такое криминалистика и дактилоскопия. Я полжизни отдал этой науке и был одним из лучших следователей. Я раскрыл сотни преступлений. Я пожертвовал своим талантом и опытом, чтобы стать комендантом этой вонючей деревни, где никто не слыхал о цивилизованном уголовном процессе и следствии. Их вожак этот Сталин уничтожает их, как свиней на бойне, а они идут и защищают его. О боже. Какие варвары! Идут на смерть, сами убивают нас. Ради чего? Скажите мне, Пауль. Прошу вас, скажите! Какие у них идеалы?

– Не могу знать, герр комендант. У них есть такая фраза, поговорка: «Душа – потемки!» Это и есть смысл их жизни. Они все живут в этих потемках. Это те, у которых есть хоть какая-то душа, – попытался рассуждать оберлейтенант.

Хоффман наклонил голову и скептически взирал исподлобья на подчиненного:

– Вы думаете, Пауль… Вы верите, что у них есть душа? То есть такая же, как у нас с вами? Как у настоящих арийцев? Как у нашего фюрера?

– Мой комендант, у каждого существа Божьего есть душа. Я так думаю, – неуверенно ответил молодой помощник.

– Нет! Решительно нет! Пауль, не смейте одушевлять этих скотов. Господь наш сказал, что у скотов нет и не может быть души. Это слова Всемогущего Господа. Не забывайте то, что написано у вас, как и каждого солдата вермахта на пряжке ремня. «С нами Бог!» Понимаете? С нами, а не с ними! У них нет никакого Бога. Они Его убили, предали, уничтожили. Они поклоняются своим звездам и Ленину. Эта мумия лежит в центре их столицы. Дикость и варварство! Я сам видел, когда был с нашей делегацией в тридцать четвертом году весной в Москве. На наших глазах какой-то сумасшедший пытался разбить саркофаг. Они настоящие варвары, некрофилы и разрушители. Прав наш министр Геббельс, который говорит, что им нельзя доверять, их нельзя учить, с ними нельзя вести переговоры. Только принуждение и страх! Страх казни и наказания. Только так надо воспитывать скот. Вы меня понимаете, Пауль?

– Так точно, мой комендант!

– Этих скотов невозможно перевоспитать, научить. Они родились скотами, живут скотами и умирать должны как скот! Поэтому, Пауль, объявите мой приказ! Сегодня будут повешены пять человек за этого убитого старосту.

– Есть, герр гауптштурмфюрер! А кого привлечь к ответственности за хищение оружия? Ведь злоумышленник не найден?

– Мда, бессмысленно проводить следственные действия и розыск. Это займет много времени и не даст абсолютно никакого результата! А вот если наказать тех, кто не обеспечил безопасность наших солдат и имущества…

* * *

Оберлейтенант звонко зачитывал свеженапечатанный приказ коменданта, а стоявший рядом новый глава деревенского самоуправления «истинный патриот» Георг Берг быстро переводил:

– …кто выйдет из дома после шести часов вечера – расстрел! Кто не сдает сельскохозяйственную продукцию – расстрел! Кто без разрешения покинет свою деревню – расстрел! За неисполнение этого приказа – смертная казнь!

Помощник коменданта перевел дыхание, протер вспотевший лоб и шею несвежим носовым платком и, дождавшись, пока сбившийся с ритма Берг перевел приказ, продолжил:

– За хищение оружия и боеприпасов немецких солдат будут повешены хозяйка дома и ее мать, допустившие проникновение в свой дом злоумышленников и кражу немецкого имущества! За умышленное убийство представителя немецких властей старосты Якова Бубнова будут казнены пять взрослых жителей деревни, от каждого соседнего с местом преступления двора по одному человеку. Они не пришли на помощь представителю власти, когда на него было совершено нападение. Приговор окончательный и не подлежит обжалованию и должен быть приведен в исполнение незамедлительно. Исполнять! – последняя команда была обращена к построившемуся тут же отделению из вооруженных эсэсовцев и двух местных полицаев.

Услышав приказ, они бросились хватать всех подряд из собравшейся толпы, не выбирая, как и было сказано. Никто не утруждал себя поиском, сортировкой, обходом домов. Для простоты исполнения приказа коменданта полицаи при помощи солдат связали заранее розданными веревками семь человек, среди которых первыми были скручены Танькины мать и бабка. Полное досье на семью Полевых уже давно лежало на столе коменданта, и тот факт, что их муж и сын Андрей Полевой служил на пограничной заставе, был коммунистом и командиром, сам по себе давал ему повод уничтожить эту семью без сожаления.

Три солдата хозяйственного взвода ловко сколачивали плаху. Они были ловкими плотниками и, видимо, уже не раз сооружали страшное орудие уничтожения людей. Делали все по-немецки складно, быстро и крепко. Каждый вкопанный на один метр двадцать сантиметров сосновый столб укрепили металлическими скобами и распорками как вверху к перекладине, так и внизу. Зондерфюрер тыловой службы, командовавший столярами, выдал пять кусков новенькой веревки, каждая длиной по одному метру и восемьдесят сантиметров. Именно столько было предусмотрено полевыми нормами для совершения смертной казни. Немецкая рачительность позволяла экономно расходовать даже средства уничтожения ни в чем не повинных людей.

Зондерфюрер Тилль Герц никогда не служил в армии и никогда не держал оружия в руках, которое ему заменяли счеты и