Лёнька. Украденное детство - Павел Алексеевич Астахов

– Ты помолчи, балабол! – осек его конюх-командир и отобрал оружие. – Бросил пацаненка в деревне одного. Вот и наворотилось там делов-то. Куда теперь двигать – не поймешь! Надо план складывать. Что думаешь, Петр?

– А чо понимать-то, командир? Давай вылазку делать. Захватим какого-нибудь инструменту и вещей. А то мы тут к осени перемерзнем. Надо бы топор, пилу припасти. Да и жратвы маловато. – Петька-боцман выразительно похлопал себя по животу, обтянутому тельняшкой. – Чайком да морковкой сыт не будешь.

– Вылазку, говоришь? Рановато нам с двумя стволами-то вылазки делать. Надо б еще кого-то из мужиков в отряд подсобрать да оружия добыть. Вон Лёнька на фу-фу автомат и патроны притащил. Нечто мы не сможем еще раздобыть?! Надо вылазку, только разведывательную еще сделать в деревню. Завтра утром и пойдем. Все вместе. Акромя баб. Это приказ! – Гольтяпин поднял руку, пресекая возражения кузнечихи и Фроськи. Девчонки тоже задремали, разморившись от костра и сладкого дыма.

– И не спорь, Фрось! Не бабское дело воевать. Разберемся. Ждите нас. Дом прибирайте. Травы, ягоды, грибы собирайте. Надо готовить еще места для новых партизан. Может, землянку сгородить придется. Вот тут в овражке будет сподручно. Только крышу перекрыть, и готово. Таскайте палки, жерди, ветки. Вернемся – соорудим копаночку. А сейчас отдыхать и готовиться к вылазке. Идите в дом. А мы пошли, мужики, до ветру. Есть разговор важный.

Все мужчины, за исключением спящего и подрагивающего во сне Лёньки, отошли от угасающего костра. Они вполголоса обговаривали план предстоящего похода. Конюх, матрос и недавний выпускник школы – главная ударная сила нового партизанского отряда «Красный Бездон» – готовили первую в своей жизни военную операцию.

* * *

Поднялись затемно. Едва макушки столетних елей порозовели от восходящей зорьки, Гольтяп растолкал спящих на полу Петьку и Ивана. Лёнька, которого бережно перенесли с лапника в дом на лавку, спал чутко. Едва мужики завозились, он вскочил сам и быстро начал готовиться к походу, не задавая вопросов. Парень был приучен одеваться и собираться быстро и бесшумно. Все собираются, и он со всеми. Таким он уродился, и таким его воспитал батя – охотовед и лесник Павлик, благодаря которому они все вместе теперь могли укрываться хоть и в маленьком, но все же домике, надежно спрятанном в густом ельнике.

Прохор вручил Петьке-боцману, единственному, кто служил срочную службу в Красной армии, автомат. Тот моментально осмотрел его, поклацал затвором и закинул через плечо. Затем нацепил на свой широкий моряцкий поясной ремень с золотистой звездно-якорной бляхой подсумки с магазинами, отчего в своей неразлучной тельняшке стал похож не то на революционного матроса, не то на анархиста-махновца. Гольтяпин, оглядев его воинственный вид, лишь крякнул и покачал головой:

– Ну, моряк с печки бряк.

– Да, ладно тебе, Прохор! Сам-то, поди, всю жизнь отрядом командовал? Я хоть в армии был и на флоте, – обиделся Петька.

Себе командир Прохор приспособил Лёнькину винтовку с двумя оставшимися патронами. Как ни обижался Лёнька и ни доказывал, что, во-первых, винтовка его, а во-вторых, именно он автомат раздобыл и по всем военным законам это его трофей, оружия его лишили. Гольтяп пытался объяснить ласково, но под конец потерял терпение спорить с несговорчивым пацаном, прикрикнул на него и своим приказом отправил мальчишку в дозор лишь с палкой. Объяснив, что пацан с палкой точно вызовет меньше подозрений, нежели с винтовкой. Лёньке пришлось подчиниться строгой военной дисциплине и командирской логике. Ваньке Бацуеву снова достался нож, переданный на время Яковом Бубновым и теперь навсегда оставшийся в их владении. Гольтяп посмотрел на кинжал председателя и вздрогнул от внезапно возникшей догадки:

– Вот тебе, бабушка, и монетка за ножичек.

– А ведь верно, монетку-то не дали старосте, – задумчиво подхватил Петька. Всем стало жутковато и неуютно. Словно душа убитого старосты нежданно посетила их отряд и невидимо предстояла подле них, взирая на злополучный клинок. Возможно, так оно и было.

Командир Прохор быстро нашелся и скомандовал:

– Отставить разговоры. Нехай бабы свои пересуды судачат про монетки и всякую чушь… И давайте однозначно порешим: Яков погиб на посту. От вражьих рук. Мы его будем помнить как настоящего мужика. Он и нас не выдал, и Лёньку, вон, уберег. А когда наши вертаются, сообщим кому надо о том, что не предатель он, а так… по необходимости… И чтоб баб его, как просил он, не забижали. Ну, короче, шагом марш, товарищи бойцы. Лёнька, иди вперед шагов на сто. Ты самый скрытный, будешь разведчиком. Коли что увидишь или услышишь – дай сигнал!

– А какой лучше? – заволновался парень, облеченный такой важной миссией. Как известно, каждый мальчишка девяти лет мечтает играть в разведчиков. А тут не игра вам какая-то с сопливым Петюней Бацуевым и пацанами голоногими, а настоящий отряд и боевое задание.

– Ну… как можешь? Не ишаком же! – ухмыльнулся морячок.

– Ишаком не могу. Могу тетеркой. Вот так: «Болоболололо»! – Он надул щеки и очень ловко задвигал языком. – А еще могу глухарем: «Чувши-чуши, кхо-кхокхо!» – но этот весной ранней чуфырит.

– Во дает пацан! Не Лёнька, а зоосад какой-то. Хе-хе! – не выдержал Ванька Бацуев и засмеялся.

– Ну это, ты – молодец, что так умеешь. Только ты лучше скажи, кто сейчас утром здесь может петь или кричать, чтоб не спутать? – уточнил осторожный Прохор Михайлович, который быстро вжился в новую командирскую должность.

– А, это просто. Поутру здесь поет и кукушка, и дрозд. Еще вяхирь может бубнить. Перепел питюхает…

– Вот! Молодец! Давай этим… вяхирем. А кто он такой-то? – удовлетворенный, полюбопытствовал командир.

– Да это голубь дикий. Лесной. Здоровенный такой. Вкусный, зараза. Мясо белое, нежное. С картохой нажарить бы… М-м-м-м. Бить его легко. Крупный и летит не быстро, – просветил всех Лёнька.

– Ну, добро. Как-нибудь подстрелишь и накормишь нас вяхирем своим. Поди ж получше будет, чем твои лягухи-ракушки. Давай дуй вперед и гляди в оба!

Глава тринадцатая

Танька

Лишь один принцип должен, безусловно, существовать для члена СС: честными, порядочными, верными мы должны быть по отношению к представителям нашей собственной расы и ни к кому другому[62].

Комендант Алоис Хоффман нервно ходил по комнате и про себя считал шаги: «Айн, цвай, драй! Айн, цвай, драй!» Он слушал доклад помощника, который не мог объяснить, каким образом в деревне, полностью занятой немецкими войсками, из закрытого на засов дома связистов пропадает оружие и патроны? Кто и почему убил старосту Бубноффа? Почему эти русские крестьяне такие молчаливые и тупые, что даже не могут усвоить элементарные правила