Одинокий мальчишка. Автобиография гитариста Sex Pistols - Стив Джонс

момент, о которых не любят говорить в центре реабилитации, когда алкоголь и наркотики реально помогают. Я не говорю, что мне было бы ужасно страшно разговаривать с Гранди, если бы я не выпил вино, но, если мне давали выпить, я становился чертовски смелым, поэтому меня сразу тянуло на приключения. Я инстинктивно реагировал на ситуации, не парясь о последствиях.

Гранди невзлюбил нас, как только мы вошли в студию. Всячески пытался выставить нас идиотами – ему было совершенно не интересно разговаривать с нами по-человечески. Так тогда все было устроено: старая британская классовая система во всей своей красе. Люди, занимающие такие посты – журналисты, либо теле- и радиоведущие, – всегда разговаривали с тобой свысока и пытались подловить, спрашивая, сколько ты зарабатываешь. Как будто ты какой-то с ног до головы покрытый дерьмом сельчанин, который должен быть благодарен за то, что хозяин не заставил тебя начищать ему ботинки твоим ебучим свидетельством о рождении.

Если посмотреть первые интервью The Beatles в аэропортах или где-то еще, журналисты вели себя точно так же. Но самое противное было не то, что они пытались строить из себя истинных джентльменов; за кулисами эти засранцы вытворяли различную поебень, а затем друг друга покрывали. Взять, к примеру, Джимми Сэвила. Роттен еще в 1978 году в радиоинтервью пытался рассказать об этом мудаке всю правду, но Би-би-си просто вырезали его из эфира. К слову, я бы относился к тому, что говорит Джонни, с изрядной долей скептицизма, но представь, сколько ребятишек избежали бы психологической травмы, если бы тогда послушали Джона[111].

Однако в передаче Гранди все радикально поменялось местами. Я решил поместить в книге расшифровку полной беседы, потому что иногда говорят и пишут, что все началось с того, что Роттен сказал слово «насрать». На самом деле первым ругнулся я, но, думаю, Гранди был слишком навеселе, чтобы заметить это (либо услышать от меня слово «проебали» казалось ему чем-то совершенно нормальным). Необычным образом это подхватила вся группа (ну, кроме Куки – наш верный и надежный Мистер Осторожность не стал открывать рот). Глен немного истощил Гранди нахальным дерзким поведением, затем атаковал Роттен, чем изрядно привел Гранди в бешенство, а я его добил, используя «тяжелую артиллерию» после того, как этот мерзкий старый мудак начал соблазнять Сьюзи (она с тусовкой из Бромли стояла сзади).

Прикол в том, что, когда читаешь это на бумаге, все выглядит не настолько оскорбительным. Сегодня такое можно увидеть в новостях, и никто и бровью не поведет. Однако вечером по телеканалу ITV в Британии 1 декабря 1976 года это стало – ну, если судить по тому, что писали на следующий день в таблоидах, – пожалуй, самым жутким и возмутительным событием за всю историю телевидения. Так что найди это интервью в YouTube, насыпь себе попкорна, сядь поудобнее и сам решай, согласен ты или нет…

Гранди: Мне сказали, что группа получила 40 000 фунтов стерлингов от компании звукозаписи. А не кажется ли вам, что это слегка противоречит вашим антиматериалистическим взглядам на жизнь?

Глен: Нет, чем больше – тем лучше.

Гранди: Серьезно?

Глен: О да.

Гранди: Ну, тогда расскажи мне побольше.

Я: Мы их проебали, разве нет?

Гранди: Не знаю. Просадили?

Глен: Да, ничего не осталось.

Гранди: Да ты что? Боже правый! Так, а скажите-ка мне вот что…

Глен: Что?

Гранди: Вы серьезно или просто… пытаетесь меня разыграть?

Глен: Нет, мы все спустили.

Гранди: Да ну?

Глен: Ага.

Гранди: Но я к тому, чем вы занимаетесь…

Глен: О да.

Гранди: Ты серьезно?

Глен: Угу.

Гранди: Бетховен, Моцарт, Бах и Брамс уже все на том свете…

Джонни: Они же наши кумиры, разве нет?

Гранди: Да? Что? Что вы говорите, сэр?

Джонни: Они замечательные люди.

Гранди: Да?

Джонни: О да! Они нас здорово заводят.

Гранди: Полагаю, они и других заводят…

Джонни: Ну, мне, честно говоря, насрать.

Гранди: Чего тебе?

Джонни: Ничего. Грубое слово… Следующий вопрос!

Гранди: Нет, нет. Что за грубое слово?

Джонни: «Насрать».

Гранди: Ты серьезно? Батюшки, ты меня до смерти напугал.

Джонни: Ну ладно…

Гранди: Девочки, а вы что скажете?

Глен: Он вам в отцы годится, да? Этот мужичок, а то и в деды.

Гранди: Вы волнуетесь или вам здесь нравится?

Сьюзи: Нравится.

Гранди: Точно?

Сьюзи: Да.

Гранди: Ах, ну я так и подумал.

Сьюзи: Всегда хотела с вами познакомиться.

Гранди: Правда, что ли?

Сьюзи: Да.

Гранди: Давай тогда встретимся после эфира, идет?

Сьюзи: [посылает ему воздушный поцелуй].

Я: Ах ты грязный извращенец. Грязный старикашка.

Гранди: Что ж, давай, дружок, продолжай. Давай, у тебя есть еще пять секунд. Не стесняйся в выражениях.

Я: Грязный ублюдок.

Гранди: Давай, еще.

Гранди: Грязный уебок.

Гранди: Какой хороший мальчик!

Я: Ебаный подонок!

Гранди: Что ж, на сегодня все. Другой рокер, Имонн, я о нем больше ничего не скажу, завтра вернется. Скоро увидимся. Надеюсь, вас [то есть нас] я больше не увижу. Желаю хорошего вечера.

Когда появляются титры, видно, что Роттен смотрит на свои часы, а я, стоя в кожаных штанах, покачиваю бедрами, как Элвис на шоу Эда Салливана, если бы Пресли не обрезали по талию. Я не говорю, что это британский эквивалент, но, безусловно, посыпались недовольства. Мы знали, что вели себя немного по-хулигански, но еще до конца не врубились, что находимся в прямом эфире. До нас дошло, только когда мы вышли через черный вход и в гримерной стали разрываться телефоны. Звонили разгневанные граждане, чтобы сказать нам, как же ужасно и вопиюще мы себя вели. Мы с Сьюзи отвечали на звонки и посылали их куда подальше, отчего они свирепели еще больше.

Я еще не протрезвел и продолжал веселиться. Все мы отрывались, кроме Малкольма – мастер манипуляций в СМИ и великий создатель, – который побледнел как простыня. Куки говорил, что Малкольм топит за анархию, но стоило нам вытворить что-нибудь «анархичное», и Малкольм готов был в штаны наложить. Куки прав. Если Макларен немного выпивал, то сразу смелел, но в целом был весьма кротким парнем. Понятное дело, в данный момент он посчитал, что мы разрушили все его планы, и водитель лейбла EMI, который примчал, чтобы скорее отвезти нас домой, похоже, тоже совершенно не понял юмора.

Макларен быстро пришел в себя, когда утром увидел на первых полосах газет огромный заголовок: «Грязь и ярость», а еще написано, что какой-то псих в ярости разбил свой телик. До Малкольма довольно быстро дошло, что идея отправить нас на интервью принадлежала именно ему. Я не возражал. Вроде так и должно быть: я и/или Джонни делаем что-нибудь спонтанно, а Малкольм потом всем объясняет, почему это на самом деле круто. Меня больше всего поражало, что пара матерных слов, которые каждые пять минут слышишь на