Янка Дягилева. Жизнь и творчество самой известной представительницы женского рок-андеграунда - Кристина Пауэр

путь до края и не дальше». Следующая строка имеет два варианта: «Сонный страх простится со следами» и «Сонный страх простится со слезами…». Возможно, речь идёт о том, что ситуацию нужно отпустить – как говорится, «переспать с этой мыслью», «утро вечера мудренее». С другой стороны, если горе «выплакано», то и страх отступает, происходит этап смирения.

Основным в этой песне является мотив одиночества, что подтверждают три финальные строки. Как известно, остров с течением времени затонет быстрее, чем материк, так как он меньшего размера. Следовательно, острову утонуть проще, чем полуострову или материку. Хотя бы потому, что он один и маленький: «Очень просто в море тонет остров». Кроме того, очевидно, что безответное чувство гораздо сильнее, принося больше страданий: «Очень верно, если безответно». Итак, одиночество имеет не только плюсы, но и минусы, подвергая субъекта более тяжёлым страданиям: «Очень в точку, если в одиночку». Кроме того, образ тонущего острова, очевидно, отсылает к Вселенскому потопу. Это архетипический сюжет о наводнении, ставшем причиной гибели почти всех людей. Эта история распространена в фольклоре разных народов мира, а также зафиксирована в религиозных текстах. Мотив Вселенского потопа также отсылает нас к образу Ноя, который, как и лирический герой Янки, остался один.

Стаи летят (1987)

Эта песня написана в августе 1987 года. В сборнике «Русское поле экспериментов» в скобках после названия дан жанр – прощание.

Аккомпанемент сопровождает крик души, он похож на похоронный плач, в котором чувствуются ноты горя и боли. С каждым куплетом музыка становится более тяжёлой и угнетающей, а вокал периодически переходит в вопль.

В тексте тоже чувствуется безутешная скорбь. Ею наполнена атмосфера дома, в котором идут поминки: «Вечный огонь, лампы дневные»; «Кpепкий настой»; «Угол, свеча, стол, обpаза…»; «плачьте, pодные».

В то же время мы представляем картины сюжета, где новопреставленный мчится по коридору, но ещё не успел увидеть свет в конце тоннеля, который традиционно символизирует иной мир: «Тёмный пpолёт, шиpе глаза». Таким образом, описание двух пространств – реального, где проходят поминки, и ирреального, в котором путешествует душа, – соответствует традиционным представлениям о ритуалах ухода из жизни. Интересно, что эти две сюжетные линии (процесс поминок и путешествие покойного с земли на небо) развиваются параллельно.

Героя насильно уводят в степь, символизирующую пространство между жизнью и смертью, где слышится отпевание на земле: «Под pyки в степь, в yши о веpе». Возможно, в этот момент перед глазами покойного мелькают кадры из жизни, его переполняют эмоции, в том числе чувство вины («камень на шею / В гоpло глоток, может, пpостят»).

Действие происходит на просторах СССР, а сопровождается оно поклоном, который ассоциируется с религией и традициями Древней Руси: «Под руки в степь, в уши о вере / В ноги поклон – стаи летят / К сердцу платок, камень на шее / В горло глоток – может простят». Камень на шее может символизировать утопление, а размышление о прощении отсылает к православным постулатам, что самоубийство – это грех.

Затем видим суету перед похоронами, отражающую переживания близких покойного, их стремление сдержать скорбь и боль, которые, как они надеются, излечит время: «Ленту на грудь столько искали / Сжатые рты – время, вперёд».

Следующая строка указывает на то значение, которое уделяется памятникам недавно умерших людей – герой сидит у окна, смотрит на крест достаточно долгое время: «Крест под окном, локти устали…» (другой вариант: «Крест под окном, локти у стали»).

Затем военно-патриотическая атрибутика сравнивается с выражением «пустить козла в огород», которое означает дать доступ кому-либо куда-то, где он может принести наибольший вред с наименьшими препятствиями: «Знамя на штык – козёл в огород». Иными словами, если человек склонен к агрессии, то под предлогом добрых намерений, защиты чести и Родины он может самоутверждаться или сублимировать негативные эмоции.

Далее описаны экзистенциальные состояния (сон, психоделия, стресс), которые, с одной стороны, реализуют свободу («Серый покой, сон под колёса / Вены дрожат – всё налегке»), но с другой – её ограничивают: «Светлый, босой кукиш у носа / Рядом бежать на поводке».

Состояние порога обнажает контраст между миром живых и миром мёртвых. Вечный огонь – символ памяти падших, а дневные лампы – бытовой атрибут для живых. Когда вечный огонь становится лампой? Если теряется значимость, то он становится чем-то привычным: «Вечный огонь – лампы дневные». Затем видим путешествие покойного из реального мира в мир мёртвых по традиционному представлению (свет в конце тоннеля): «Тёмный пролёт, шире глаза». Одновременно с этим идут поминки: «Крепкий настой – плачьте, родные / Угол, свеча, стол, образа».

Песня имеет кольцевую композицию, подчёркивающую темы безысходности и круговорота жизни и смерти – завершающие строки повторяют первые: «Под руки в степь / Стаи летят / Может, простят…»

Мы по колено (1987)

Эта песня написана в августе 1987 года. В ней явно чувствуется тема протеста, которую Янка переняла от Егора Летова, с которым плотно общалась и выступала в это время.

Электрическая версия отличается динамичным ритмическим рисунком партии бас-гитары, а вокал достаточно протяжный, но в то же время хлёсткий и агрессивный.

В тексте видим противопоставление «нас» и «вас». Обе стороны устали друг от друга: «Мы по колено в ваших голосах / А вы по плечи в наших волосах». Недопонимание накаляется, что чувствуется в выражениях типа «по колено», «по плечи». Обычно семантически близкое выражение «по горло» означает ненависть, усталость от чего-либо. Конфликт заключается в том, что «нас» раздражают неодобрительные возгласы, а «их» хипповские причёски и креативный внешний вид. Да, в конце 80-х годов XX века неформалы воспринимались цивильным и маргинальным (вспомним люберов) обществом негативно. Сейчас всё гораздо лояльнее. Длинные волосы у мужчин, например, не вызывают никаких вопросов.

Формальное («они») и неформальное общества противопоставлены в категориях сытости и комфорта: «Они по локоть в тёмных животах / А я по шею в гибельных местах». Однако обе противопоставленные группы объединяет одно – общая опасность в лице власти, когда, как в 1937 году, от сумы и тюрьмы, как говорится, никто не был защищён[28]: «Мы под струёй крутого кипятка / А вы под звук ударов молотка». Под угрозой все. На кого-то влияет пресса («Они в тени газетного листка»), кому-то грозит реальный срок[29], который гиперболизируется[30] до расстрела: «А я в момент железного щелчка».

«Наши» всегда находятся на виду, готовы к привычным «выпадам» с укором: «Мы под прицелом тысяч ваших фраз». «Они» («вы») прячутся, боятся того, что угрожает «нашим», то есть, по сути, «наши»