Ленин - Фердинанд Оссендовский

В Совете солдатских и рабочих депутатов шла непрестанная борьба между социал-демократами, народниками и большевиками, которые не позволяли Совету объединиться с правительством в реализации своих проектов.

В России росли голод и смятение.

Наконец однажды, в начале июля, Ленин вновь созвал своих товарищей и, щурясь, спросил тихо, значительно:

— А не попробовать ли нам начать открытую вооруженную борьбу за власть?

Повисло глубокое, тревожное молчание. Все поняли, что прозвучали слова, решающие судьбу революции, партии и немногочисленного числа заговорщиков

— Начнем! — раздался звучный смелый голос.

Это говорил Сталин, грузин, отважный организатор боевых отрядов.

Остальные запротестовали. Долго спорили и постановили перенести вооруженное выступление. Они понимали, что Совет рабочих депутатов еще мог остановить толпы; на фронте еще оставались верные правительству полки; провинция еще не достаточно пропиталась разлагающими лозунгами большевиков; деревня, загадочная русская деревня, резиденция Бога, бесов, пассивных страданий, диких, стихийных порывов, молчала.

Однако работа агитаторов не прошла даром.

Отчаявшиеся, голодные, ощущающие отсутствие сильной власти толпы стихийно вышли на улицу с оружием в руках. Большевики были вынуждены возглавить их.

Переворот не удался.

Правительство и Совет нашли необходимое количество вооруженных сил, чтобы подавить взрыв. Большевистские вожди были арестованы и брошены в тюрьму.

Однако среди них не было того, чье имя, как пылающее «Mane, Tekel, Fares», неоднократно загоралось на стенах прекрасного кабинета Александра III в Зимнем дворце, где выбрал себе резиденцию «Александр IV», как насмешливо величал Керенского Троцкий.

Ленин и Зиновьев исчезли бесследно.

Напрасно Керенский и руководители Совета солдат и рабочих — Чхеидзе, Церетели, Чернов и Савинков — искали их.

Не помогло также назначение огромной денежной премии за указание места пребывания или поимку «предателей родины».

Никто ничего не знал о вожде пролетариата.

Керенский тем временем торжествовал. Он выступал со все более напыщенными речами, претендовал на статус диктатора России, но, заметив, что невидимый враг почти ежедневно размещает в газетах свои статьи, испугался их ужасающего значения.

Вновь начались бешеные, беспорядочные, никчемные метания.

В один день он планировал военную диктатуру царского генерала Корнилова, назавтра предавал его, объявляя врагом родины и ставя его вне закона.

Он призывал к началу нового наступления на фронте, клялся, что Россия выполнит свои обязательства перед союзниками и продержится до победного конца; одновременно он все глубже бросал в армию зерна деморализации, захваливал солдат, обещая им то, чего исполнить не мог; вилял и обманывал.

Керенский вел переговоры с иностранцами о ситуации на фронте, состоящий из решительных противников войны.

Он грозил с бессовестной дерзостью, что подавит все признаки бунта и безнаказанности, еще не зная того, что защищать его будут только курсанты военных училищ: дети и молодежь, воодушевленные пустыми призывами «шута революции», а также батальон девушек и молодых женщин под командованием Бочкаревой.

Керенский не осознавал ни реальной ситуации, ни своего воображаемого в тишине царского кабинета влияния, ни своих сил.

Об этом точно знал кое-кто другой.

Сейчас он ходил босиком по чердаку сарая, стоящего во дворе дома рабочего Емельянова под Петроградом, возле станции Разлив.

Это был Владимир Ленин.

Он потирал руки, смеялся и говорил товарищам Емельянову и Аллилуеву:

— Старый Крылов написал в одной из своих басен, что «услужливый глупец опаснее врага». Буржуи могут теперь сказать то же самое о Керенском! «Александр IV» был нашим лучшим союзником! Он впустил нас в Россию, разрушил армию и вызвал отвращение к самому себе в глазах всех. Мы можем теперь идти и почти голыми руками брать власть. Правительства нет… Быть может, придется еще пострекотать из пулеметов в молодцов-меньшевиков, но и это не займет много времени!

— Надо еще немного подождать, Ильич, потому что, слышь, генералы начали шевелиться, казаков против нас настраивают и какие-то офицерские батальоны создают. Не время еще!

— Знаю! — смеялся Ленин. — Мне не к спеху, потому что я знаю, что наше дело с каждым днем идет лучшим путем! Враги наши сами между собой перегрызутся…

Он писал письма, статьи, листовки, сея подозрение, возмущение, ненависть; распространяя сплетни, клевету, обвиняя правительство и идущих с ним социалистов в империалистических тенденциях, призывая организацию вооружаться, настаивая на немедленном подписании европейского мира без аннексий и контрибуций, требуя передачи всей полноты власти рабочим, солдатским и крестьянским Советам.

Социалисты-меньшевики, обеспокоенные растущей революционностью заводских рабочих, напрягли силы и наконец-то напали на след Ленина.

Вождя вовремя предупредили.

Он выехал из Разлива и переехал в Финляндию. Остановившись в Выборге, он спровоцировал жуткую резню офицеров местной команды, что немедленно отозвалось эхом в Кронштадте, где моряки поубивали своих офицеров и фактически завладели крепостью и всем Балтийским флотом.

Кровавый след тянулся за Лениным и вдруг оборвался.

Ужасный человек внезапно пропал, как будто под землю провалился.

Тем временем он спокойно жил в доме поддерживающего большевизм и обожающего его создателя полицмейстера Гельсингфорса — Ровио.

Между Лениным и Петроградом вскоре установился близкий контакт.

Организовал и поддерживал его поляк, социалист Смилга, который вскоре перевез Владимира под видом наборщика Константина Иванова в Выборг.

С помощью Смилги Ленин готовил финские полки и Балтийский флот к борьбе с правительственными войсками; он агитировал среди расположенных вдоль границы русских солдат, вел переговоры с левым крылом социалистов-революционеров и в полном объеме развернул яростную агитацию в деревне.

Тогда он боялся авторитета Корнилова, пытающегося пробудить патриотизм и спасать Россию. Он знал, что это была бы тяжелая борьба.

— Как мы расправимся с боевым, способным генералом, не имея в своих рядах профессиональных офицеров? — спрашивал он сам себя и страшно ругался.

Он думал об этом днем и ночью, не мог ни спать, ни есть.

В конце концов он дошел до такого состояния, что в каком-то отчаянном дурмане подбежал к повстречавшемуся в Выборге и шедшему в окружении вооруженных казаков полковнику Генерального штаба и воскликнул:

— Товарищ полковник! Переходите на сторону рабочих, которые победят рано или поздно! Если вы, полковник, не пойдете с ними — закончите в петле или под ударами прикладов; если же согласитесь на мое предложение, мы назначим вас вождем наших вооруженных сил!

— Как ты смеешь говорить мне это, предатель! — воскликнул возмущенный офицер и, кивнув казакам, приказал: — Арестовать этого человека! Отдать его под суд!

Казаки окружили Ленина.

Владимир оглянулся и скривил губы.

Он заметил плетущихся по улице солдат.

Тех самых, которые два месяца назад убивали своих офицеров.

Пьяные, в расстегнутых шинелях, помятых кителях и в шапках, сдвинутых на затылок, они пели, ругались и грызли семечки подсолнуха, названные «орехами революции».

Небольшая группа солдат стояла и наблюдала за инцидентом.

Ленин внезапно поднял руку и крикнул:

— Товарищи! Этот буржуй-полковник, этот кровопийца солдат сидел в безопасности в штабе, а нас гнал на смерть! Теперь он арестовал меня за то, что я не сказал ему, где скрывается наш Ильич, наш Ленин!

Мгновенно со всех сторон высыпали толпы солдат. Казаки, испугавшись, убежали. Полковник, увидев это, хотел вытянуть из кобуры револьвер. Но не успел. Один из подбежавших солдат ударил его камнем по голове. Офицер упал, а над ним начали подниматься кулаки и тяжелые сапоги бешено рычавших и грязно матерившихся солдат.

Ленин издалека оглянулся.

На мостовой лежало какое-то окровавленное тряпье.

Легко улыбнувшись, он вслух сказал:

— Родная мать не узнала бы теперь почтенного полковника! Так его разукрасили солдаты великой российской революции! Хм… хм…

Через минуту он уже не помнил о полковнике.

Он думал о том, что надо отправить письма в Петроград со строгим указанием, чтобы товарищи не играли в совещания, заседания, конгрессы и разную иную болтовню.

— Революция требует только одного — вооружаться, вооружаться! — прошептал он, быстро направляясь домой.

Где-то на боковой улочке раздался выстрел и яростные крики толпы. Он осторожно выглянул из-за угла дома.

Какие-то люди били кого-то, волоча его по камням мостовой, и раз за разом разражались бездумным смехом.