Бюро темных дел - Эрик Фуасье

Оба имени оказались ему знакомы. Тюссо был тем самым семейным доктором Доверней, которого он застал в морге возле тела Люсьена. А виконт де Шампаньяк был не кем иным, как пэром Франции, недавно назначенным главой судебной комиссии по делу бывших министров Карла X. Этот след явно требовал пристального изучения. Определенно, мысль о поездке к черту на рога, то есть в Сен-Мандэ, за консультацией самого необычного рыбака на свете пришла ему в добрый час.

На этом можно было бы и расстаться с консультантом, но ощущение, что его подлым образом обокрали, испытанное Валантеном несколько дней назад, когда он обнаружил, что кто-то побывал в потайной комнате, побудило его задать еще один вопрос:

– Могу я попросить вас о помощи в деле, априори никак не связанном с тем, что мы обсуждали до сих пор?

– Ну разумеется, какие между нами могут быть церемонии? Я ведь еще при первом нашем знакомстве, в тот день, когда вы только появились на улице Иерусалима, прямо заявил: такие, как вы, мне по нраву. Я сразу почувствовал, что у вас душа полицейского, вернее, вершителя правосудия. А уж я-то в людях разбираюсь, дерзну это сказать без ложной скромности! Признавайтесь же скорее, чем я могу вам услужить.

Валантен мгновение поколебался, но все же заговорил:

– Речь идет о некой Аглаэ Марсо. Она служит актрисой в труппе мадам Саки. Мне бы хотелось, чтобы вы тайно навели о ней справки. Происхождение, привычки, круг знакомств… В общем, все в таком духе, сами понимаете.

Человек в соломенной шляпе хмыкнул, подергав золотое кольцо в правом ухе:

– Еще как понимаю! Ах, молодость! А я-то все гадал, почему вас не видно под ручку с юными красотками. За таким пригожим парнем девки должны толпами бегать. Ну право слово! Теперь-то уж могу вам признаться: я даже начинал подозревать, что вы немного того, по другой части, в общем, не по дамской. Ан нет! Что ж, считайте дело сделанным. Вам вскоре сообщат, верна ли прекрасная дева или же, как сказал один драматург, играет в зверя с двумя спинами, стоит вам отвернуться.

Похабные инсинуации собеседника покоробили Валантена, но он и виду не подал. Этот человек являл собой незаменимый источник информации, и молодой инспектор очень им дорожил. К счастью, рыбак быстро сам сменил тему.

– Забавно, что вы попросили о встрече именно сейчас, месье Верн, – сказал он, неожиданно посерьезнев. – Я и сам как раз собирался связаться с вами – вы опередили меня всего на пару часов. Видите ли, я не забыл о том, что некогда вы просили меня выследить в городе злодея по кличке Викарий. Так вот, найти его здесь у нас не было шансов – этот негодяй три последних года не появлялся в Париже. Однако только что я узнал из надежного источника, что он соизволил вернуться в столицу. – Рыбак достал из кармана шубы скомканную записку и протянул ее Валантену. – Вот адрес его берлоги в квартале Сен-Мерри. Не знаю, интересует ли вас еще этот человек, но если интересует…

У Валантена вмиг вылетело из головы все, о чем они говорили до сих пор, – едва рыбак упомянул кличку Викарий, его накрыла волна эмоций, настолько мощная, что у него дрожала рука, когда он брал клочок бумаги с адресом.

– Скажу напоследок в качестве предупреждения, – продолжил бывший служитель закона, пристально глядя Валантену в глаза. – Мне также стало известно, что в последнее время вами интересуются темные личности в парижских трущобах. Наводят справки, рыскают повсюду, вопросы задают. Я пока не знаю, кто стоит за этой кутерьмой, но ничем хорошим это не пахнет. На вашем месте в ближайшие дни я бы ходил, внимательно оглядываясь.

Через несколько минут, распрощавшись со своим собеседником, изрядно взволнованный Валантен быстро шагал по берегу пруда в направлении центра Сен-Мандэ. Он надеялся нанять там фиакр, чтобы как можно скорее вернуться в Париж. Перед тем как выйти из зарослей, окружавших водоем, инспектор обернулся. Человек в соломенной шляпе уже снова сидел на раскладном стуле. Немногие сейчас узнали бы в этом безобидном на вид рыбаке каторжника, не раз и не два бежавшего из тюрем Бреста и Тулона, а также бывшего шефа сыскной бригады, именуемой «Сюрте» – «Безопасность», – того самого, который подписывался на служебных документах просто «месье В».

«В» означало «Видок».

Глава 21. Дневник Дамьена

С тех пор мамзель Луиза навещала меня каждый день. С удивительным постоянством она появлялась всегда в начале второй половины дня. Мне удалось прикормить ее крохами из того жалкого пропитания, которое дважды в день приносил Викарий. Поскольку всякий раз Он оставался в погребе, с садистским удовольствием наблюдая, как я по-собачьи лакаю из миски или руками запихиваю еду в рот, мне приходилось идти на разные ухищрения, чтобы сохранить для землеройки обед втайне от Него. Я делал вид, что подавился, и кашлял в кулак или держал последний кусок еды за щекой, пока Он не покидал погреб. При мысли о том, что Викарий может подловить меня на этом, я холодел от страха, ибо не сомневался: узнав, что у меня появилась компания, Он будет в ярости. Ведь я должен был принадлежать Ему и только Ему, весь, без остатка.

Для этого Он меня и дрессировал. В первое время я оказывался в клетке и получал побои по самым ничтожным поводам: мне достаточно было замешкаться при выполнении его приказа, не сразу потупить взор в его присутствии, плохо вычистить ночной горшок… Я плакал, молил о пощаде, но это лишь распаляло его гнев. Тогда я научился страдать молча. Поначалу я пытался найти в погребе что-нибудь, что могло бы послужить мне оружием защиты. Но там не было ничего подходящего. Да и кем я был тогда? Ребенком. Викарий намного превосходил меня в силе. И мало-помалу я перестал Ему сопротивляться. Я покорился.

Однако это не мешало мне по-прежнему люто ненавидеть его изможденное лицо, маленькие жестокие глазки, зловонное дыхание – от Него вечно разило луком и гвоздичным маслом. Меня тошнило от омерзения при виде его длинных белых костлявых рук, от которых я попеременно получал то затрещины, то ласки. По ночам я грезил, как рву их зубами, словно бешеный пес, но днем беспрекословно принимал все, что они мне давали: пищу, боль и гнусное наслаждение. Я был отвратителен самому себе и в такие моменты мучительно пытался понять, что я сделал плохого, а потом пришел к выводу, что вина моя очевидна. Я решил, что на мне лежит печать