Печать ворона - Андрей Прусаков

Обратно Иван ехал мрачнее тучи, так что даже капитан Колпаков поинтере-совался, не случилось ли чего. Не случилось, ответил Иван. Но случится, подумал он. Что-то обязательно случится. Возникнув неизвестно откуда, это чувство не по-кидало его, но Иван не понимал, что это значит.

На следующий день Воронкова отправили за колючку чинить оборванный провод. Он пошел знакомым маршрутом, мимо почты и старой бани, перешел пе-рекресток с шоссейной дорогой и остановился у пекарни. Небольшой домик с пло-ской крышей и яркими побеленными стенами стоял возле автобусной остановки, и Иван, проходя мимо, всегда покупал там румяные оранжевые лепешки. Но вместо женщины, обычно стоявшей у сделанного прямо в стене окошка-прилавка, внутри пекарни орудовал старый узбек в тюбетейке, из-под которой торчали остатки бе-лых как снег волос. Увидев Ивана, пекарь обрадовался:

— О, солдат! Как дела? — по-русски он говорил весьма неплохо, лучше, чем моло-дые парни из пополнения.

— Ничего, спасибо, — сдержанно ответил Иван. — Мне лепешку одну, — он про-тянул в окно пятнадцать копеек.

— Подожди! — пекарь задвигался по комнате, выдвигая из печек огромные гре-мящие листы с еще не успевшим подрумяниться хлебом. — Еще не готово! Подож-ди пять минут. Откуда будешь, солдат?

— Из Ленинграда.

— Из Ленинграда? — радостно воскликнул узбек. — Я воевал под Ленинградом, город твой защищал! Заходи, дорогой, чаю попей.

Иван отказывался — времени мало, но старик был неумолим, и пришлось зайти.

— Я знаю: тяжело солдату! — сказал он, разливая в пиалы дымящийся чай. — Так далеко от дома служишь! Письма пишешь?

— Пишу, — односложно ответил Иван. Ему было неудобно, он не мог привыкнуть к восточному гостеприимству, когда совершенно незнакомые люди могли запросто пригласить проходящего мимо человека к столу, накормить и напоить. Почему у нас такого нет, думал Иван, представляя, как он идет по Ленинграду, а прохожие наперебой зовут в гости… Представлялось с трудом.

— Пиши, дорогой. В письмах вся правда пишется. Бери варенье, — старик подо-двинул Ивану большую пиалу с густым темно-красным вареньем.

— Спасибо.

— Кушай, дорогой, мне работать надо, — старик повернулся, белый незастегнутый халат распахнуло ветерком, и Иван увидел старую медную медаль…

Обрыв он обнаружил там, где и ожидал. На одном из участков провод сле-зал со столбов и тянулся по канаве и кустам вдоль поля, и каждой весной колхоз-ные трактора задевали и рвали его, нарушая связь. Зачистив и соединив изране-ный провод, Иван прозвонил его, удостоверился, что все в порядке, и спешно по-шел обратно.

Дни плелись, как усталый караван под палящим солнцем. Яркая, всегда хо-рошая погода, обилие зелени и фруктов немного скрашивали армейские будни. Колхозная баня, в которую ходили каждую субботу, закрылась на ремонт, и при-ходилось мыться в арыке с не слишком чистой проточной водой. По приказу ко-мандира в одном месте арык расширили и углубили, сделав что-то вроде крохот-ного бассейна, там и купались, спасаясь от сильной жары. Шел второй год службы. Оставалось меньше года до свободы, но как же еще далеко!

После смерти Мирзоева отношения Ивана со старослужащими еще более накалились. Кто-то из солдат, скорее всего повар, подслушал допрос Нагаева, и теперь с Иваном никто не разговаривал. Но это его не беспокоило, Иван общался с Шевцовым, играл с ним в шахматы или говорил о музыке.

Иван чувствовал: противостояние коллективу не доведет до добра — но за-игрывать с дембелями и местными он не собирался. Один из дедов как-то разот-кровенничался:

— Ты дурак, Воронков. Ссышь против ветра. Хочешь, чтобы по-твоему было? Ни-когда по-твоему не будет! Знаешь, почему? Потому что правила понятны всем: год летаешь, год отдыхаешь. Скоро сам дедом станешь, что, отдохнуть не хочешь?

— Знаю, слышал. У меня свои правила.

— Знаешь, куда тебе засунут эти правила?

— Посмотрим, — ответил Иван.

— Посмотришь, — согласился дед.

Тот парень знал, о чем говорил. С подачи старослужащих, местные узбеки стали задевать Ивана, каждый день проверяя его на стойкость. Над ним зло смея-лись, пакостили, пытаясь вывести из себя. Стоило переброситься парой слов с Шевцовым, в глаза звали стукачом, а когда Иван посылал их подальше, угрожали, что домой он не вернется.

Иван держался, не позволяя себе сорваться, зная, что тогда будет только хуже. Сжав зубы, он ходил по периметру, и смотрел в ослепительно-синее небо, надеясь увидеть черных птиц, которые уже не раз помогали. Он думал, что готов отдать душу, только бы унестись на их крыльях домой, вонзиться в питерское не-бо, парить над куполами и шпилями, а потом… Потом лететь дальше, к черным белорусским болотам, где они властвуют из века в век.

Здесь вороны были редкостью, местные считали их дурными птицами и про-гоняли. Но для Ивана не было никого роднее. Он смотрел воронам в глаза и чув-ствовал умный, понимающий взгляд. Птицы не могли говорить, но они не подли-чали, не хитрили, не предавали. Они много лучше людей. Однажды Иван за-метил летящую стороной птицу и долго провожал взглядом, остро желая, чтобы она прилетела к нему. И ворон развернулся, спланировал над выцветшими на солнце крышами махалли и подлетел к Ивану, опустившись у ног. «Я позвал его! — изумился Иван. — И он прилетел! Значит, и остальные прилетят!» Ему захотелось прыгать и кричать. То, что он чувствовал, нельзя описать словами. Отныне он имеет власть, власть большую, чем приказы офицеров, а еще силу, по сравнению с которой висящий за спиной «Калашников» казался смешным и жалким…

Ворон сидел неподвижно, ожидая приказа. Иван мысленно приказал птице вспорхнуть на ветку дикого персика. Ворон исполнил желание быстро и смотрел на солдата сверху вниз, помаргивая черными бусинами глаз. Иван отпустил его и радостно засмеялся, когда птица, мощно ударив крыльями, поднялась вверх и скрылась за деревьями.

Когда он вернулся к казарме, разводящий и сменяющий Ивана патрульный удивленно воззрились на сияющего солдата. Они давно не видели его таким.

— Что радуешься, а? — спросил Магомедов.

— Вам не понять, — ответил Иван, не сдерживая торжествующей улыбки.

— Почему не понять? — спросил Наманганов, второй патрульный. — Скажи, да?

— Я же сказал: вам не понять! — оборвал Иван. Наманганов сжал зубы. Иван за-метил злобу, но ему было наплевать.

— Зачем так говоришь? — обиделся Магомедов. — Мы, что, глупые?

— Смотри, какой глаз у него, — сказал Наманганов. — Черный! А, смотри!? Что ты так смотришь, а?

— Нормально смотрю, — ответил Иван. Сияющая радость прошла, и Иван разо-злился на двух придурков, приставших на ровном месте.