Печать ворона - Андрей Прусаков

— Знаю.

— Ты служил с ним в одном взводе, так?

— Так.

— Что ты можешь сказать о нем?

Иван взглянул на собеседника:

— А если я не хочу говорить о нем?

— Тогда мне придется вызвать тебя на официальный допрос, с протоколом и со-всем другими вопросами. Итак, что ты можешь сказать о сержанте Немченко?

— Сволочь он был! — Не выдержал Иван. — Сволочь и подонок!

Оврагин встрепенулся:

— Почему говоришь «был»?

— Не знаю, — пожал плечами Иван. — Потому что он уехал домой.

— Он не приехал домой, — сказал следователь. — Его нашли мертвым в поезде.

Он смотрел на Ивана, ожидая реакции, но Иван молчал. Смерть Мирзоева потрясла его, но смерть Немченко не вызывала никаких эмоций. Мозг спокойно констатировал факт того, что бывший сослуживец уже не будет бить молодых, пить водку, говорить, любить, смеяться… Что посеешь, то и пожнешь, подумал Иван, мне не жаль тебя, Немченко…

— Что ты молчишь? — спросил Оврагин.

— А что говорить? Экс нихило нихил фит.

— Это латинский?

— Да.

— Что это означает?

— Из ничего ничего не происходит. Что посеешь — то и пожнешь, если по-русски.

Следователь потрогал бородавку:

— Ты любопытный человек, Воронков. Знаешь, что нашли в руке у Немченко?

— Нет.

— Пучок вороньих перьев.

— Ну и что? — Иван уже не боялся. Он понял: следователь ничего не сможет сде-лать и ничего доказать. Потому что силу, стоящую за ним, человеку не перело-мить!

— И патологоанатом говорит странные вещи. Будто сержанта Немченко заклевали птицы… В вагонном туалете! Удивительно, да? Я думаю, это были вороны. А ты что думаешь?

— То, что я думаю, я уже сказал, — Иван, улыбаясь, дерзко смотрел на следова-теля. — И добавить мне нечего.

— Ты врешь, Воронков! — мягко сказал Оврагин. — Воронков… и вороны. Даже фамилия у тебя… соответствующая.

В палату вошел Эдик. Увидав посетителя, замер, потом пошел к своей кро-вати.

— Выйди, солдат, — повернулся к нему следователь. Эдик уставился на него, не понимая. Чего этот гражданский выделывается?

— Выйди отсюда, солдат, что не понятно?! — повысил голос до командного следо-ватель, и Эдик, шлепая тапочками по пяткам, вылетел за дверь.

— Ты знаешь больше меня, Воронков, — сказал офицер. — Но не хочешь говорить. Ты детективы любишь?

— Ненавижу.

Следователь запнулся, кашлянул и продолжил:

— Так вот, в детективах сыщики всегда ищут того, кому смерть была наиболее вы-годна, понимаешь?

— Ну и что?

— Ты ненавидел Немченко и Мирзоева. И наверняка хотел их смерти. Разве не так? Вот только ты непохож на законченного мерзавца, Воронков — так откуда в тебе столько ненависти?

Иван выпрямился. Лицо его помрачнело, взгляд черных как смоль глаз вон-зился в следователя.

— Я ненавидел их! И Немченко и Мирзоева. И всех, таких, как они. Вам невдомек, какими они были, вы же можете только характеристики читать! Вы знаете, что де-лал Немченко с молодыми!? Когда он избивал Леху-Художника, где вы были? Ты-сячи подонков рядом с вами, а вы поймали хоть одного? Так что я рад, понятно! Пусть хоть кто-то из них получил свое! Так и запишите!

— Пойми, Воронков, они были живыми людьми! А ты радуешься их смерти.

— Не радуюсь. Но и не огорчаюсь!

— Мы с тобой живы, Воронков, а они уже нет! Они были. А мы есть. Почувствуй разницу. Я тебе как человек, а не как следователь говорю!

— Такими, как они, лучше не быть. Вообще не быть. Что они дадут людям, чему научат своих детей?

— А чему ты научишь, Иван? Любви, состраданию? Они у тебя есть?

Иван не ответил. Этот человек не понимает. В мире должна быть справед-ливость. Должна! Иначе жить незачем. И если раньше он был слаб, то теперь во-роны помогут ему! Странным было лишь то, что он не приказывал убивать Нем-ченко. Да, он ненавидел, но убивать не хотел. Но так ли это? Посмеет ли он ска-зать себе правду?

— Что вы от меня хотите? — сказал Иван устало. Он хотел остаться один. И поду-мать.

— Я не знаю, какую роль играешь во всем этом ты, Воронков, у меня нет прямых доказательств, а то, что было… Эти смерти связаны между собой узлом, который можешь распутать только ты. Вот в этом я уверен. Думай, Иван.

— О чем?

— О жизни.

Следователь поднялся со стула. У дверей остановился:

— Если ты уверен, что никто никогда не узнает о твоей тайне, что скажешь своей совести, если она у тебя осталась?

Дверь закрылась. Потом открылась снова, и в палату вошел Эдик.

— Вано, кто это был?

— Отстань, Эдик, — Иван подошел к окну и посмотрел на пышные кроны дубов и кленов, окружавшие травматологическое отделение. Темнело, но фонари еще не зажглись, и мысли, от которых он хотел избавиться, захлестнули с новой силой. Он не приказывал им убивать, и не будет отвечать ни перед судом, ни перед своей совестью!

Иван несколько раз вздохнул, успокаивая заколотившее, словно в набат, сердце. Через минуту эмоции схлынули, и Иван подумал о воронах. Они защищают его, потому и напали на Нагаева, а смерть Мирзоева была случайностью. Они уг-рожали мне, подумал Иван, вот вороны и разделались с ними. Но как же Немчен-ко? Он ехал домой и никак не мог угрожать мне! Почему они убили его?

Иван помрачнел. Ответа он не знал, но предчувствия были не из лучших. Еще этот следователь с нравоучениями. Что он может понять? Он думает: все про-сто! Нарушил устав — на гаупвахту или в дисбат… Иван слышал историю, как в одном дивизионе рядовой ударил офицера. И отправился в дисциплинарный ба-тальон на полтора года, а то, что офицер издевался и избивал его, никто не при-нял во внимание. Иван вспомнил, как Оврагин грозил отправить его на губу и зло прищурился: все вы такие! Сначала вежливые, а потом, чуть что, дисбатом пуга-ют. Двуличные твари!

Он увидел следователя, выходящего из здания. Иван проводил глазами вы-сокую подтянутую фигуру… и заметил черную тень, слетевшую с ближайшего де-рева. Крупная птица планировала над головой следователя, и Иван понял, что медлить нельзя! Он выскочил из палаты, не слушая крик Эдика:

— Ты куда, Вано? Ужин скоро!

Иван промчался по коридору и выскочил на лестничную площадку. Здесь было накурено, сизый дым висел плавающими слоеными облачками. Иван с ходу разметал их и поскакал вниз по лестнице, перепрыгивая через три ступени. Отби-тые ребра отзывались болью, но Иван не обращал внимания. Наконец, он выско-чил на улицу и замер, прикидывая, как срезать угол, чтобы нагнать Оврагина как можно быстрей. Протиснувшись сквозь кусты, Иван побежал наперерез. Ясно, что следователь пойдет по боковой аллее до центральной, выводящей к воротам гос-питаля. Чувство тревоги нарастало, Иван бежал изо всех сил, но мешали тапочки. Слишком большие, на два размера больше, они хлопали по пяткам и норовили слететь. Иван раздраженно сбросил их и побежал босиком.