Печать ворона - Андрей Прусаков

— Ни в каких, — пожал плечами Иван. Что ему рассказывать? Бесполезно. Никто не поможет. Здесь каждый сам за себя.

— Солдаты говорят, что вы странный и злой человек. Ни с кем не общаетесь, не дружите. Это правда?

— Мне все равно, что они говорят, — произнес Иван, — плевать я на них всех хо-тел!

— Это почему? — уцепился следователь. Иван молчал.

— Отвечайте, рядовой! — приказал Ордин.

— Потому что они мне безразличны, — сказал Иван, поражаясь своим словам. Не-ужели это я говорю?

— И вам безразлично, что погиб ваш товарищ? — спросил Оврагин. Иван заметил, что присутствующие офицеры внимательно смотрят на него, ожидая ответа.

— Нет, мне жаль его, — сказал Иван. «Хотя он был порядочной скотиной!» — до-бавил он мысленно. Ему приходилось видеть, как Нагаев воспитывал молодых: преимущественно сапогами по ребрам. Интересно, они что чувствуют сейчас? Их об этом спросили?

— Хорошо. Теперь восстановим хронологию происшествия, — следователь при-стально посмотрел на Ивана. — Когда Нагаев сменил вас?

— В два часа.

— Ночи? — уточнил следователь.

— Да.

— Вы ничего особенного не заметили в его поведении? Может быть, он был из-лишне возбужден? Как он разговаривал с разводящим Мирзоевым?

— Нормально разговаривал.

— Нагаев был пьян?

— Нет, — покачал головой Иван. — Я не заметил.

— Он сменил вас, и вы сразу пошли спать?

— Да.

— А вот дежурный по кухне видел вас с Мирзоевым у туалета уже после того, как вы сдали пост Нагаеву.

— Что, мне нельзя было в туалет сходить?

— О чем вы говорили с Мирзоевым?

— Ни о чем.

— Отвечайте на вопросы, рядовой, и учтите: за дачу ложных показаний вы будете нести ответственность, как за сокрытие информации от следствия! О чем вы раз-говаривали с Мирзоевым?

— Ни о чем! — упрямо повторил Иван. Когда же его оставят в покое?

— Значит, вы отказываетесь сотрудничать со следствием, рядовой! — Оврагин вы-прямился. Его красивое лицо вмиг стало злым и напряженным:

— Думаешь, я с тобой церемониться буду? — Следователь резко перешел на «ты». — Я могу задержать тебя по подозрению в соучастии убийства Мирзоева, поси-дишь пару недель на губе, подумаешь, и тогда поймешь, что мне надо говорить только правду!

О ташкентской губе ходили страшные слухи, и Иван невольно содрогнулся. Говорили, с попавшими туда штрафниками делали жуткие вещи, а издевательства и пытки столь изощренны и унизительны, что отсидевшие там никогда и никому о них не рассказывают. Говорили, что особо зарвавшиеся дембеля после недели от-сидки становились тише воды и не то, чтоб молодых гонять, глаз от пола оторвать не смели! Там воспитывали быстро, эффективно и жестоко, невзирая на звания и срок службы.

— Позовите Нагаева! — сказал следователь. Один из офицеров вышел.

— Ты умный парень, Воронков. В Ленинграде живешь. Должен понимать, что ока-зать помощь следствию — твоя прямая обязанность как военнослужащего и, кста-ти, как комсомольца.

— Я и не отказываюсь, — сказал Иван.

— Это мы сейчас увидим, — сказал Оврагин.

Через минуту привели Нагаева. Дембель был бледен и всклокочен. Навер-ное, только сейчас до него дошло, что домой он не поедет, а отправится в совсем иные места. Увидав Ивана, дембель глянул на него с нескрываемой ненавистью.

— Итак, — продолжил следователь, когда Нагаева усадили неподалеку от Ивана, — сержант Нагаев, что вы можете сказать о рядовом Воронкове?

— Это он сделал так, что я попал в Ильфата! — выкрикнул Нагаев. Кроме нена-висти, Иван увидел страх в его глазах. Нагаев его боится?

— Как он это сделал? — спросил следователь.

Нагаев исподлобья глянул на Ивана:

— Это он сделал! Я не виноват! Это он сделал! — повторял дембель.

— Что он сделал? Сержант, говорите четко и ясно!

— Он наслал этих птиц!

Офицеры переглянулись, а Иван почувствовал, как в кишки вбили ледяной кол. Холод пронизал до самых пят, и Иван невольно вздрогнул. От следователя это не укрылось. Он увидел нить, и следовало немедленно потянуть за нее.

— Ты понимаешь, о чем он говорит? — спросил Оврагин. Повинуясь внутреннему инстинкту, Иван покачал головой:

— Нет, — внутри все застыло. Холодный лед растворялся в гудящем круговороте мыслей. Птицы! На него напали птицы!!

— Под дурачка косишь, Нагаев? — следователь поднялся из-за стола. — Какие птицы? Ты был пьян! Вот и причудилось черт знает что! Но теперь-то ты понима-ешь, что надо отвечать за свои действия! Ты убил своего товарища, Нагаев! А пы-таешься заморочить мне голову какими-то птицами!

— Они клевали меня! — крикнул Нагаев, рванув на груди грязный китель. Иван увидел синяки и кровоподтеки. Капитан Оврагин улыбнулся:

— Ты был пьян. Вы с Мирзоевым подрались. Вот и синяки. А потом ты застрелил его.

— Я не хотел! Я не видел его! Там было темно, и те птицы налетели на меня! Я в них стрелял, а не в него!

— Это мы уже слышали. Плохи твои дела, Нагаев. Мало того, что пил на посту, подрался со своим товарищем и убил его, ты еще пытаешься уйти от ответствен-ности! Ты сам прекрасно знаешь, что никаких птиц не было!

— Я их видел! То есть не видел, а… я их слышал! Они клевали меня! Вот!

Оврагин покачал головой:

— Мне все ясно. Ты трус, Нагаев, если не хочешь отвечать за свои поступки! Будь мужчиной! Скажи, как все было.

— Это он их послал! Он с воронами разговаривает! Это все знают! У него и знак на груди есть! — крикнул Нагаев. — Посмотрите!

— Какой еще знак? — удивился следователь. Он посмотрел на Ивана.

— Что за знак?

— Не знаю, о чем он говорит, — проронил Иван. Он словно впал в дрему, одной частью находясь на допросе, другой же — далеко, где синь неба и свист крыльев, а свобода не иллюзия, а награда тому, кто посмеет…

— Воронков, снимите китель, — приказал следователь.

Иван нехотя оторвался от грез, поднялся, совершенно спокойно снял ремень и расстегнул пуговицы на кителе. Стащил майку. Следователь удивленно воззрился на отпечаток птичьей лапы:

— Это что такое?

— Родимое пятно.

Следователь пристально поглядел на Ивана. Иван встретил взгляд уверенно и расслабленно. Даже медицинская комиссия признала Печать за родимое пятно. Иван был спокоен. Он знал, что никто не поверит словам Нагаева. Поверить мог только тонувший на Вороновой Гати!

— Одевайся. Уведите его, — сказал следователь, кивнув на Нагаева. Он понял, что дальнейший допрос превратится в никому не нужный фарс. И так все понятно. В сказки про птиц-убийц и колдунов он, как работник военной прокуратуры и ком-мунист не верил и верить не имеет права.